Ольга Рогова - Сын гетмана
– Э! Да все равно!
Разговор прекратился, так как пан Доброшевский догнал остальную компанию, а Кутнарский немного поотстал и подозвал к себе черномазого мальчишку, бегавшего по двору в качестве не то поваренка, не то рассыльного.
– Иохель! – тихо сказал он ему, сунув в руку клочок бумаги. – Сейчас беги к Янкелю и скажи, что это надо передать по адресу. Чтобы он разорвался, а передал, – прибавил он выразительно.
Не успели еще окончить завтрак, как явился казак с известием, что из польского лагеря прибыл парламентер. Все поспешили на вал. Впустить его в крепость или не впустить? – советовался Тимош с Федоренком и господаршей.
– Не пускай, батько, лучше съехаться за крепостным валом. Зачем ему видеть, что у нас делается.
– Спросим сперва, что ему нужно, – предложила господарша.
Парламентера подпустили к валу и спросили, зачем он приехал.
– С письмом от его королевской милости, – был ответ.
– Королевский посол! – пронеслось между казаками.
Королевского посла надо было принять с подобающей почестью.
Посла со всеми предосторожностями ввели в замок. Господарша наскоро облачилась в княжеские одежды и торжественно приняла его в большом зале замка с короной на голове, сидя на высоком кресле, заменявшем трон.
Посол отрекомендовался ей паном Маховским и передал грамоту короля.
Господарша прочла грамоту; на лице ее появилось выражение гордого презрения и гнева. Она поднялась с кресла и сказала послу:
– Его величество король польский приказывает мне сдать замок, но он забыл, что Молдавия никогда не была ему подвластна. Можно приказывать только своим вассалам.
– Его величество не приказывает вашей светлости, но советует, – заметил Маховский. – Он чувствует сострадание к тяжелому положению вашей светлости и осажденных и указывает на единственный возможный исход.
– Поблагодарите его величество за сострадание, – с иронией отвечала господарша, – но мы в нем не нуждаемся; мы продержались два месяца, продержимся и еще два, если то будет необходимо. Гетман уже близко; татарские войска тоже на полпути, и нам странно, что его величество считает нас такими малодушными.
Пан Маховский собирался возражать.
– Проводите посла, аудиенция кончена! – приказала господарша, обращаясь к окружавшей ее свите.
Не дав послу даже откланяться, господарша покинула зал и удалилась во внутренние покои.
Переговоры с послом отняли время, предназначенное для вылазки, ее отложили до следующего дня.
Пан Доброшевский внимательно следил за своим приятелем и видел, как вечером к нему подбежал какой-то черномазый мальчишка с клочком бумажки.
Пан Кутнарский быстро пробежал глазами написанное на клочке, затем высек огня и старательно сжег бумагу. Все это происходило шагах в двадцати от пана Доброшевского, следившего из-за угла. «Плохо дело, – подумал про себя Доброшевский, – он что-нибудь затевает».
На следующую ночь состоялась вылазка. Тихо, неслышно, как кошки, крались казаки, перелезая через вал, пробираясь во рву между густым кустарником и ползком извиваясь в густой траве. Немного поодаль, по самому краю оврага, тихо ползли две тени одна за другой, причем ползший впереди постоянно удалялся от общей линии, а следовавший за ним старался, по-видимому, не быть замеченным первым и держался от него шагах в тридцати. Вдруг на самом краю рва, где ров соприкасался с небольшим болотом, послышалось ржание коней. Ползший впереди вскочил на ноги и бросился к группе деревьев, стоявших у самого болота. В ту же минуту следовавший за ним по пятам тоже вскочил, в несколько прыжков настиг беглеца и схватил его за ворот.
– Предатель, изменник! – крикнул он ему. – Я знал, что ты задумал бежать!..
Но с паном Кутнарским нелегко было справиться. Изворотливый, как кошка, он в одну секунду отстегнул застежку кунтуша, сбросил его и, убегая от растерявшегося Дорошевского, на ходу выстрелил в него. Пуля попала в левую руку, но Доброшевский, не обращая внимания на боль, все-таки еще некоторое время пытался догнать перебежчика. Не тут-то было: он только издали увидел, как тот вскочил на коня и помчался к неприятельскому лагерю, описывая широкую дугу. В ту же минуту послышались выстрелы и крики с противоположной стороны. Казаки напали на сонный неприятельский лагерь: второпях заклепали они пушки, прихватили, что могли, из обоза, перерезали и перестреляли попавшихся на пути и теперь, отстреливаясь, отступали к крепости, где уже для них спустили подъемный мост и отворили ворота. Кое-как зажав свою рану, пан Доброшевский бегом пустился в крепость, не обращая внимания на свистевшие вокруг него пули.
– Какой я неудачник! – шептал он про себя. – Один раз в жизни хотел сделать доброе дело, и то не удалось, только самого себя изуродовал...
– Гей, пане писарь! – крикнул ему Тимош, стоявший за воротами и распоряжавшийся спуском моста. – Тебя откуда несет? Ты как попал сюда?
Пан Доброшевский только замахал головой и показал на рану.
– Да ты никак в схватке был, – пошутил Тимош. – Молодец! Ей-ей, молодец! Ну, беги до лекаря да ложись, выздоравливай. Мне теперь писать, пожалуй, и нечего.
Пан Доброшевский поспешно отправился к лекарю; рана оказалась легкой, пуля пробила рукав и только скользнула по телу, причинив легкую царапину. Пану сделали перевязку и уложили его в постель, а вечером господарша с Тимошем пришли его проведать.
Доброшевский рассказал все, что с ним случилось. Подозревая Кутнарского в измене, он зорко следил за ним, и когда тот, пользуясь темнотой, проскользнул за казаками, он, как тень, последовал за ним до самого оврага, где тот и выскользнул у него из рук.
– Не добре! – качая головою, проговорил Тимош.
– Он предаст нас, – заметила господарша. – Надо удвоить стражу и установить такой надзор, чтобы ни одна мышь не могла проскользнуть в крепость.
– Мышь не проскользнет, а птица перелетит, – многозначительно вставил Доброшевский.
– Что пан хочет сказать? – спросил Тимош.
– Я подозреваю голубиную почту, вместо пантофельной. Я не могу себе объяснить иначе, откуда пан Кутнарский получил вчера эту бумажку. Ведь очевидно, что бегство было условлено заранее. Иначе откуда бы взяться коню.
– Но кто же может тут заведовать такою почтою? – в раздумье спросил Тимош.
– А жиды! – воскликнул Доброшевский. – Велите схватить Иохеля, Янкелева сына, да допросите построже Янкеля, быть может, что-нибудь и узнаете.
Тимош послушался совета Доброшевского и приказал тотчас же схватить Иохеля и его отца, но ни того, ни другого нигде не оказалось. Вся семья Янкеля сгинула и пропала, и никто не мог сказать точно, когда именно. Может быть, они воспользовались вылазкой и ночью ушли незамеченными, может быть, они бежали и раньше. Достоверно было только то, что лачужка Янкеля стояла пустая, и ни хозяина, ни хозяйки в ней не было.
Казацкий лагерь был расположен у самого вала внутри крепости на обширном майдане, тянувшемся параллельно главной улице. Палатка Тимоша стояла на противоположном крае майдана в некотором отдалении от прочих и ничем не была защищена от неприятельских выстрелов. Как истый казак, Тимош привык чувствовать себя под неприятельскими пулями как дома и ни за что не хотел переселиться в замок, хотя полковники и уговаривали его принять предложение господарши, обещавшей устроить его в замке со всеми удобствами.
XII
Смерть
Прошло несколько дней. Как-то утром Тимош вышел из палатки и сел на деревянный ящик, служивший ему скамейкой. Он спокойно курил люльку, наблюдая, как мало-помалу оживал лагерь. Потом мысли его перенеслись к Локсандре, он думал, что-то она делает, вспоминает ли в эту минуту о нем, не плачет ли.
Утро стояло холодное, почти морозное, но ясное. Первые лучи солнца ярко-красным светом обливали и палатки, и фигуру сидевшего Тимоша, и только что проснувшийся лагерь. Казаки грелись у костров, варили саламату, шутили, смеялись, перебрасывались остротами.
Вдруг какой-то свист с визгом пронесся над лагерем, что-то тяжелое шлепнулось подле Тимоша; в ту же минуту послышался треск; Тимош, ящик, палатка – все исчезло в густом облаке дыма...
– Ратуйте, братове! – пронеслось по лагерю. – В батька бомба попала!..
Все бросились к Тимошу; он лежал на земле бледный, окровавленный, тяжело дыша.
– Ничего, ничего, товарищи! – шептал он. – Я жив, я только ранен, несите меня скорее в замок!
Десятки дюжих рук устроили носилки, Тимоша положили на бурку и перенесли в замок. Весь лагерь опустел, остались только сторожевые цепи. Казаки столпились перед замком молча, неподвижно, с непокрытыми головами. На многих суровых лицах показались слезы.
– Батько наш! Батько наш! Неужели ты нас оставишь! – шептали они.
Господарша бросилась навстречу. Эта железная женщина, никогда не терявшая присутствия духа, едва не лишилась чувств при виде окровавленного Тимоша.
