Иван Ле - Хмельницкий. Книга третья
Единственно, что его беспокоило, — это здоровье, которое он растратил еще в юношеские годы. А Конецпольский женился уже в третий раз… Из-за женитьбы он отошел от государственных дел, и король лишился надежной опоры. Теперь в кресле канцлера сидел Осолинский, который, как и в молодости, был нестойким, изворотливым и льстивым.
— Изменил, продал, как Иуда Христа!.. — возмущался король Владислав, оскорбленный на сейме шляхтой, которую поддержал Осолинский.
Владислав много лет мечтал о том, чтобы отомстить Турции за поражение, которое понесла под Цецорой Польша, избавить страну от выплаты позорной для поляков ежегодной дани султану. Однако знатная шляхта не поддержала короля Владислава, а наоборот, выступила против него, заискивая и льстиво унижаясь перед султаном.
И нет надежд на избавление Польши от такого позорного унижения! Именно теперь, когда с годами ухудшалось здоровье Владислава, сейм категорически отказался объявить войну мусульманам. Шляхта своим решением просто запретила королю даже думать о войне с Турцией.
А что ему теперь делать с пятнадцатью тысячами жолнеров, сосредоточенных вокруг Львова? Они поверили королю, потому что сами, как и он, ненавидят жестоких турок. А что он скажет теперь казацким старшинам, которые приехали в Варшаву за получением приказа о походе на восток? Наконец, как он будет смотреть в глаза Хмельницкому, этому храброму и благосклонному к нему воину, который должен был возглавить этот военный поход, получив почетное звание польного гетмана?
Сенаторы сейма решительно отстаивали престиж шляхты и были неумолимы в отношении к Владиславу. Бессердечное зазнайство… или дальновидность? Король в тот же день слег в постель, сломленный не столько тяжелым недугом, сколько позорным унижением со стороны шляхты. К событиям в сейме присовокуплялись еще и приключения брата Яна-Казимира за границей, посвящение его иезуитами в кардиналы и унизительный торг за него с Францией… Каким острым лезвием иезуиты ранят душу ненавистного им человека!..
Обессиленный Владислав плакал, как ребенок, проклиная шляхту и своего брата. Постоянные заигрывания брата с иезуитами были для Владислава как нож в сердце! С трудом он выслушал рассказ Радзиевского о ссоре Лаща с Хмельницким. И лишь горько улыбнулся:
— Напрасно вы, пан Иероним, вмешались в их ссору. Пусть бы подрались, как петухи. Может быть, хоть Хмельницкий научит банитованного Лаща уважать государственный порядок и не позорить звание королевского стражника. Вот до чего докатилась Польша! Банитованные, преступники охраняют государство, которое сами же и обворовывают…
Король лежал в постели, внимательно прислушиваясь к тому, как маршалки готовились к охоте в Пуще. Будут ли там женщины, чтобы веселее было княжне Регине?..
— Ваше королевское величество, прибыли казацкие полковники во главе с генеральным есаулом Барабашем. До Збаража их сопровождали полковники, есаулы и сотники многих и нереестровых полков, готовых к походу по приказу его величества короля Речи Посполитой! — докладывал вернувшийся с Украины посол Владислава Иероним Радзиевский, растравляя его душевные раны.
В отчаянии король Владислав замахал руками, не желая встречаться с ними. Кому нужны теперь казаки, зачем вооружили жолнеров? Приезд казацких полковников в Варшаву в дни заседаний сейма еще больше обозлит сенаторов. «Опять приехали просить об увеличении реестра казаков!» — снова будут вопить шляхтичи.
— Но, честно говоря, зачем мне теперь нужны эти казацкие старшины? — нервничая, говорил король, униженный отказом сейма. Врачи лечат короля припарками и пиявками, заговаривая ему зубы. Дворцовые эскулапы с чрезмерным усердием лечат и те болезни, которых у него нет, хотят поставить короля на ноги. Какую пышную зимнюю охоту готовят для его величества!
— Король и сам себя должен готовить к этой охоте, как своего гончего пса Кудлая! — горько шутил король.
Паж королевы, молодой Радзиевский, удивленно поднимая брови, с испугом смотрел на короля, отказывавшегося принять казачьих полковников. И вдруг его осенила мысль:
— Может быть, ее величеству королеве принять этих воинов?
— Королеве Марии? — оживился король. Он вспомнил о ее настойчивой просьбе как о напоминании об уплате израсходованных королевой трехсот тысяч на снаряжение теперь уже никому не нужного похода против турок. Королева добивалась от него оказания вооруженной помощи Франции, воевавшей против испанского короля в Нидерландах…
— Так пригласить или нет казачьих старшин к ее величеству королеве Марии-Людовике? — снова спросил настойчивый паж королевы. — Кстати, к ней надо было бы пригласить и болгарских послов, которые приехали просить помощи им освободиться от турецкого ига. Эти люди одной веры с казаками и так же, как они, ненавидят султана. Может, подсказать казакам, чтобы они в союзе с болгарами выступили против мусульман?
— О Мария! — набожно воскликнул король. Королева тоже Мария, и Радзиевский мог и не понять набожного зова Владислава. Но он был не по летам толковым человеком, пажом королевы и ловким политиком, дипломатом!
— Так пригласить сюда ее величество? — неотступно наседал Радзиевский.
— Пресвятую Марию, матерь божью, не пригласит пан Иероним. А к королеве следует пригласить казачьих старшин, хотя бы и вместе с болгарскими послами. Пускай пани Гонзага немного развлечется в их обществе. Устроит им дипломатический файф-о-клок в угоду политикам Франции…
Король Владислав тяжело вздохнул и, сдерживая душевную горесть, отвернулся к стене. Этот ловкий паж, дипломат Радзиевский как будто читает мысли короля и заранее готовит на них ответ.
Королева Мария-Людовика Гонзага в этот раз охотно согласилась взять на себя трудные, не женские хлопоты. Молодой паж Иероним Радзиевский не особенно расстраивался, будучи исполнителем воли новой королевы. Она действительно была новой, но с большим жизненным опытом. Ведь дальновидные политики Франции, еще когда она была совсем юной, решили сделать ее первой женой Владислава. Венценосные дочери не имеют права сами выбирать себе мужей. Княжна дождалась смерти своей счастливой конкурентки, слабой здоровьем королевы Цецилии, поняв с помощью царедворцев, что в таких делах возраст не имеет значения. Об этом она могла судить и по Радзиевскому, который, будучи уже женатым, до сих пор был у нее пажом…
Он не по возрасту развил кипучую деятельность при королевах. Умный и энергичный, молодой Радзиевский был как бы находкой для короля Владислава. Назначенный пажом новой королевы, ловкий Иероним Радзиевский не вызывал подозрений у знатных шляхтичей, они не обращали на него внимания. Разъезжает молодой человек по стране, забавляя этим королеву-француженку, — и пусть!..
17
В большом зале королевского дворца казачьих полковников-послов встретил хорошо знакомый им паж королевы. Энергичный и широко образованный пан Радзиевский был в курсе всех событий, происходивших не только в окружении королевы, но и на широком государственном горизонте Речи Посполитой. Казаки разговаривали с ним как со своим человеком. Они рассчитывали, что их примет сам король. Богдан поздоровался с Иеронимом Радзиевским на латинском языке, словно перед беседой с его величеством хотел подчеркнуть, что хорошо владеет и этим языком.
Казацкие послы хотели первыми явиться на прием, но, войдя в зал, уже застали там других гостей. Возле заветных дверей королевских апартаментов толпилось несколько человек в странном одеянии, то ли гражданском, то ли духовном, как у валахов или турок. Стройный монах, возможно, прелат какого-нибудь униатского братства или восточно-византийского ордена, громко говорил, горячо убеждая в чем-то своих товарищей.
«Не болгарскую ли слышу речь?» — мелькнула в голове Богдана мысль, вызвав грустные и такие близкие его сердцу воспоминания о Болгарии. Он даже шагнул вперед, чтобы лучше разглядеть духовника. И тут же остановился как вкопанный, напрягая память, стараясь вспомнить, где он встречал этого человека. Внутренний голос подсказывал ему. Какие могут быть сомнения — это он, это он!.. Но кто он? Служитель патриарха Лукариса? Или аббат костела, монах обители Алладжи?!
Богдан Хмельницкий подошел к ним и спросил:
— Болгары? Неужели мне грезится… Петр Парчевич?
Высокий молодой духовник резко обернулся, густые брови сошлись у него на переносице. На какое-то мгновение мысли унесли и его куда-то в бездну головокружительных догадок или снов.
— Брат… Богдан Хмель!!
И только теперь разошлись сведенные брови, засияло лицо, расплывшись в улыбке. Встретились братья, сыновья одной праматери славянки, которая хотя уже и ушла в небытие, но оставила своим детям безграничную любовь друг к другу!
Сошлись они, словно горы из известной пословицы, нарушив вечную веру в незыблемое «гора с горой не сходится». Вспомнил Богдан юношу Петра и застенок смертников в Пловдиве… Только сила реального мышления превращала того юношу заключенного в этого почтенного священника.
