Михаил Ишков - Навуходоносор
Все халдейские военачальники обратили взоры на единственных в их компании исконных вавилонян, принадлежавших к знатным городским семьям. Точнее, на Нинурту-ах-иддина, в бытность старика Набополасара высказывавшего большие сомнения в разумности назначения молодого царевича главнокомандующим. В верности Набузардана присутствующие не сомневались. В войске Набополасара, еще помнили тот жуткий договор, согласно которому правитель Страны моря, халдейский вождь племени Бит-Якин, вынужден был оставить в заложниках свою семью. С той поры между халдейской военной знатью и местными родовитыми в Вавилоне, особенно верхушкой храмовых жрецов, никогда не было полного взаимопонимания. К голосу Нинурты-ах-иддина прислушивались и в армии, и в самых богатых домах Вавилона. Он вполне был способен примирить обе партии, в руках которых находилась реальная власть в стране.
— Царевич молод, однако он подтвердил свою царственность победой под Каркемишем, — после короткой паузы ответил тот. — В чьих руках город будет чувствовать себя в безопасности? В его или в руках одного из его братьев? Ответ ясен. Я за то, чтобы действовать спешно, но без суеты. Царевича должны избрать законным порядком, здесь уважаемый уману прав, а для этого нужна поддержка большинства горожан. Силой их не убедишь, нужно что-то более веское. Трудность вот в чем: армия заметно устала, ей требуются пополнение, припасы, воинское снаряжение, число годных к бою боевых колесниц, например, сократилось на треть. Добившись власти силой, царевич не получит денег на эти цели. Ему скажут — подожди до официальной коронации, а это более полугода. В этом случае мы потеряем не только финикийские города, но и Сирию.
До утра военачальники составили делегацию, в которую вошли Бел-Ибни и Нинурта-ах-иддин, урожденные вавилоняне, Нериглиссар, халдей, имевший большой авторитет в войске и в правительственном аппарате, а также личный секретарь царевича Набонид, чья мать Адад-Гуппи являлась главной жрицей храма бога Сина в Харране, а отец Набу-балатсу-икби принадлежал к высшей вавилонской аристократии. Сопровождать царевича должна была сотня конных отборных и несколько десятков верблюдов, груженных золотом и драгоценными камнями. (Их предоставил наследнику правитель Дамаска. В частной беседе царевич подтвердил обещание жениться на Бел-амиту, если у нее родится мальчик). Набузардану было поручено организовать поход таким образом, чтобы ни одна живая душа не узнала, куда и зачем отправляется обоз. После полуденной стражи в пустыню были посланы особые заставы с запасами пищи и корма для животных, им были приданы проводники из местных и вавилонских купцов, следовавших за армией. Одолеть Сирийскую пустыню в середине лета занятие трудное, рискованное. Главную цель Навуходоносор сформулировал для себя в беседе в Бел-Ибни и Нинуртой-ах-иддином перед самым отъездом. Очень важно как можно скорее оказаться в Вавилоне, но еще важнее добиться быстрейшего избрания его на должность правителя, пусть даже о царских регалиях до Нового года и речи быть не могло. Только в этом случае Навуходоносор получал доступ к городской казне и сокровищам Эсагилы. Затем следовало не мешкая возвращаться в Сирию. Армия не могла ждать, впереди ее ждала Палестина, до сих пор не приславшая послов с изъявлением покорности. Шамгур-Набу, начальник пехоты, оставался за главнокомандующего. В его задачу входило оповещение всех местных правителей о том, что Набополасар, царь Вавилонии и любимец богов, ушел к судьбе, и наследный принц Навуходоносор отправился в столицу обеспечить преемственность власти. Маршрут наследника намечен вдоль берега Евфрата, через Каркемиш и Харран.
Глава 3
Странная, звучная тишина стояла в коридорах дворца. Рахим-Подставь спину отложил меч, прислушался. Потрескивали факелы, долетали шорохи, внизу что-то поскрипывало — то ли дверь поигрывала на ветру, то ли кто-то ступал по ступенькам. Ночь в городском доме царя Вавилона всегда полнилась звуками. За каждым шорохом требовалось проследить, понять, кем или чем был рожден, зачем смущает покой стражников. Дело было привычное, уже который десяток лет охраняет Подставь спину покой правителя. Чего только не насмотрелся за это время.
По ночам он чувствовал себя бодро. Подставь спину никогда не был соней, а к старости ему хватало пары часов, чтобы вновь обрести свежесть, почувствовать силу, охоту к службе. Место свое в нише, напротив дверей в опочивальню господина он обжил давным-давно. Они не мешали друг другу, разве что царь позволял себе иной раз справиться, когда и где случилось то или иное событие. Так, ночь за ночью и приближались к судьбе — господин вспоминал о своем, слуга о своем.
* * *Приказ об отъезде застал Рахима-Подставь спину врасплох. Как объяснил декум[84] Шаник-зери, мчаться придется быстро, маршрут проложен по пустыне с выходом на Евфрат повыше Сиппара, при этом с царевичем и старшими военачальниками будет следовать особый груз на верблюдах. Более того, возможно, придется брать с бою оазис Тадмор. Его, Рахима-Подставь спину, по личному распоряжению Навуходоносора отрядили в десяток личных телохранителей.
— Поедешь на верблюде. Так что, парень, поспать на ходу не придется, в конце разговора утешил его Шаник. — Своего египтянина придется посадить на цепь и отправить с колонной царских пленных. А то продай мне своего Мусри. Больно он жилистый и крепок, как вол.
Рахим выругался сквозь зубы, помянул Нергала, потом уже, взяв себя в руки, с некоторым даже вызовом спросил.
— С чего вдруг такая горячка? Вроде бы собирались на Тир топать…
Шаник глянул через плечо в одну сторону, потом в другую, затем шепнул Подставь спину на ухо.
— Царь в Вавилоне отправился к предкам. Наш дед-защитник Набополасар… Смекаешь?
Куда уж ясней! Нашел момент, старый хрыч!.. Рахим даже руки от бессилия опустил. Лично он к старому царю никакой неприязни не испытывал, даже уважал — хозяин был что надо. Взнуздал этих вавилонских гордецов так, что никто пикнуть не смел. Себя не щадил, армию берег, насчет добычи всегда держал слово. Жаль только, что помер не вовремя.
— Так как насчет твоего Мусри? — повторил Шаник-зери и прищурился. Может, продашь? Тебе он за так достался, а я хорошую цену дам.
— Нет! — Подставь спину решительно мотнул головой и отвернулся от декума.
— Как знаешь, — вздохнул тот и пошлепал нагайкой по ладони. — Тогда отправляй эту падаль в общей колонне. Рабов на кузнечном дворе сковывают, подсказал он и зло прищурился. — А то продай, лучше будет.
— Нет! — с прежней решимостью ответил Рахим.
Декум был здоровенный мордастый верзила, исконный вавилонянин, из состоятельной семьи. В армию пошел охотно, скоро выбился в начальники помог родственник, магнат Хашдия. Добычи за последние годы нагреб достаточно, отличался редкой необузданностью в отношении новобранцев, однако после того, как Навуходоносор ввел в армии строгие порядки, исключавшие избиение солдат без решения особого суда, кулаки начал придерживать. Что говорить, мечом Шаник работать умел… Конечно, нарвись на Подставь спину, Рахим быстро снес бы ему голову. Нергал бы его побери, Шаник теперь не отстанет! Откажешь — долго будет помнить. Злопамятный…
Больше всего на свете Рахиму не хотелось продавать своего Мусри. Он уже собирался довесок ему купить, бабу какую-нибудь подешевле, а тут, как назло, опять в поход. Мусри понравился Рахиму стойкостью и упрямством когда его пороли, он не визжал, как многие, не вопил о пощаде, не восхвалял истошным голосом имя господина, только зубами скрипел. Был египтян простоват — всякий раз, когда царевич спускался в хозяйственный двор, чтобы отдать распоряжение, а то просто поболтать с воинами или заняться воинскими упражнениями, египтянин тут же падал ниц. Бел-Ибни и других приближенных к правителю вельмож встречал, стоя на коленях. Сначала над ним смеялись, потом перестали обращать внимания, и он лежал или стоял, ожидая приказаний, пока Рахим не бил его в ребра босой ногой — что разлегся, вставай, пора работать. С другой стороны раб был себе на уме и все норовил назвать Рахима хозяином. Тот сначала поправлял его, потом махнул рукой — что толку спорить с варваром! Кроме того, Мусри знал толк в имуществе. Стоило Подставь спину пригнать на двор приобретенную в Хамате арбу, как раб, осмотрев повозку, без понуканий снял ободья, проверил спицы и оси, смазал их маслом, получаемым из напты, подремонтировал клетку для клади, потом занялся сбруей. За мулом Мусри ухаживал так, что скоро воины из отряда отборных начали поручать ему своих скакунов. Однажды Навуходоносор, прискакавший на своем черном громадном жеребце, не глядя бросил ему поводья. Не дождавшись, пока египтянин примет их, царевич соскочил с коня. Раб лежал, упершись лбом в горячую, прокалившуюся за день пыль.
