Фридрих Клингер - Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад
— Чудовище, что заставило тебя отплатить мне такой ужасной неблагодарностью? — закричал хирург.
У б и й ц а: Сто фунтов, о которых вы мне рассказали, отпуская меня. Неужто вы думаете, что с меня довольно одних только здоровых рук и ног? Убийство, за которое меня колесовали, я совершил ради тридцати фунтов, — почему же мне не заработать сотню доносом, при котором я сам ничем не рискую?
Х и р у р г: Неблагодарный! Твои стоны и вопли тронули мое сердце. С ужасом я снял тебя с колеса, ходил за тобой, перевязывал и лечил твои раны, собственными руками кормил тебя, пока ты не мог пользоваться своими разбитыми членами, дал тебе денег больше, чем нужно, чтобы ты мог добраться домой, и в твоих собственных интересах рассказал тебе о судебной публикации. Клянусь всемогущим богом, если бы ты только сказал мне о своем дьявольском намерении, я лучше продал бы все, что у меня есть, до последней рубашки, и дал тебе сто фунтов, только бы этот отвратительный пример человеческой неблагодарности не стал известен людям! Господа судьи, судите нас обоих! Я признаю себя виновным.
П р е д с е д а т е л ь: Вы грубо оскорбили суд, пытаясь спасти того, кто был осужден законом во имя неприкосновенности граждан. Но на этот раз строгое правосудие должно молчать, и «судить будет только человечность. Сто фунтов получите вы, а убийца будет вторично подвергнут колесованию.
Фауст, который во время допроса скрежетал зубами и выходил из себя, разразился теперь громовым «браво», которое немедленно подхватила вся галерея. А дьявол, опасаясь, как бы последнее впечатление не изгладило первого, быстро увел его в другое место.
5
Несколько хирургов, философов, докторов медицины и естествоиспытателей основали тайное общество для проведения опытов по изучению механизма человеческого тела, его нервных соков и влияния души на материю{59}. Чтобы удовлетворить любопытство и пытливость ума, они заманивали под разными предлогами бедных и незначительных людей в дом, расположенный вне города. Верхний этаж этого дома они оборудовали так, что ни снаружи, ни изнутри нельзя было увидеть, что в нем происходит. Здесь они привязывали свои жертвы веревками к длинному столу, затыкали им рот кляпом, слой за слоем сдирали с них кожу, обнажали мускулы, нервы, сердце и мозг — словом, анатомировали живых людей с такой холодностью и таким вниманием, как будто это были бесчувственные трупы. Чтобы вернее добиться цели, они насильно кормили несчастных крепким бульоном, обрекая их на медленную, мучительную смерть под ножом, длившуюся иногда многие дни. Дьявол выбрал минуту, когда все ученые были в сборе, и сказал Фаусту:
— Ты видел хирурга, который из человечности или из любви к своей науке вылечил колесованного убийцу. Теперь я покажу тебе естествоиспытателей, которые, стремясь проникнуть в тайны, на веки веков для вас непостижимые, живьем сдирают кожу со своих братьев. Ты, кажется, сомневаешься? Идем со мной и убедись. Мы явимся туда под видом врачей.
Он повел Фауста к этому уединенному дому. Они вошли в сводчатую лабораторию, куда не проникал ни один луч дневного света. Здесь они увидели, как естествоиспытатели резали одного из этих несчастных, мясо которого трепетало у них под руками, а его растерзанная грудь, несмотря на страшные муки, продолжала дышать. Они слышали, как ученые спорили, обсуждая свои открытия, будто они производили опыт над каким-нибудь цветком. Они так были поглощены своим занятием, что даже не заметили, как вошли дьявол и Фауст. Фауст почувствовал, что судорога свела его нервы. Он выбежал прочь, ударил себя по лбу и велел дьяволу обрушить дом на головы этих чудовищ, чтобы даже следы их исчезли с лица земли.
Д ь я в о л: Фауст, зачем ты безумствуешь? Разве ты не понимаешь, что в мире нравственном ты поступаешь совершенно так же, как эти люди поступают в мире физическом? Они режут живую плоть, а ты, пользуясь моей разрушительной силой, потрясаешь мир.
Ф а у с т: Проклятый! Ты думаешь, что мое сердце совсем уже превратилось в камень? Тебе нравится, что они режут этих несчастных? Действуй! Только мщением я могу усмирить исступление, неистовствующее в моей груди и моем мозгу. Все мое существо содрогается при мысли о страданиях этих несчастных. Муки всего человечества терзают меня в этот миг. О, я понимаю, что это безумие, потому что я не могу осушить все слезы, залечить все раны, но я отомщу за них этим чудовищам. Действуй! Уничтожай, и притом скорей! Чтобы ни один из них не остался в живых! Спеши, или я вымещу свой гнев на тебе!
Дьявол, который с удовольствием повиновался Фаусту, расшатал фундамент здания. Оно с грохотом развалилось и раздавило чудовищ. А взбешенный Фауст поспешил обратно в Париж, не задумываясь над словами дьявола.
6
Фауст так много слышал о клетках, которые велел изготовить христианнейший король для того, чтобы сажать в них подозрительных и опасных лиц, что пожелал увидеть эти клетки воочию. Дьявол охотно готов был показать Фаусту Это зрелище. И хотя пускать кого бы то ни было в крепость запрещалось под страхом смертной казни, красноречие дьявола, могучим золотым потоком струившееся из его рук, все-таки открыло им туда доступ. Они увидели сделанные из железных прутьев клетки, в которых человек едва мог стоять. Ноги несчастных узников, заточенных в эти ужасные жилища, были закованы в тяжелые цепи, к которым был прикреплен огромный шар. Смотритель сообщил им, что когда король еще был здоров, он часто гулял по этой галерее, наслаждаясь пением своих соловьев, как он называл узников. Нескольких из них Фауст спросил, что было причиной их позорного заключения, и услышал душераздирающие истории. С этим же вопросом он обратился к одному почтенному старцу, и тот ответил жалобным голосом:
— Ах, кто бы вы ни были, пусть моя жестокая судьба послужит вам предостережением никогда не помогать тирану в его жестокостях. Я тот самый несчастный епископ Верденский, который впервые подал жестокому королю мысль об этих ужасных клетках{60}. Первую клетку я заказал для одного из моих врагов. Но король повелел изготовить по указанному мной образцу сразу две клетки и в первую посадил меня, самого изобретателя. И вот уже четырнадцать лет я искупаю свой грех и ежедневно молю смерть положить конец моим мукам.
Ф а у с т: Ха-ха! Следовательно, вы, ваше святейшество, подобно новому Периллу, нашли своего Фаларида{61}. Известна ли вам эта история? Вы отрицательно качаете головой. Ну что ж! Я расскажу вам ее, и мы скоротаем время.
Перилл (кстати сказать, он не был ни епископом, ни христианином) отлил из бронзы быка и, как образец своего искусства, показал его тирану Фалариду, уверяя при этом, что бык устроен особым образом и что если его величество посадит внутрь человека и велит развести под быком огонь, то крик сидящего внутри будет звучать как рев быка, что может доставить его величеству большое удовольствие. На это Фаларид ответил: «Достойный Перилл! Будет справедливо, если художник сам испробует свое искусство». После Этих слов Периллу пришлось влезть в быка, под которым развели огонь, и он действительно заревел как бык. Итак, еще тысячу лет тому назад Фаларид проделал то, что христианнейший король повторил теперь с вами, почтенный епископ Верденский.
Е п и с к о п. О, если бы я знал эту историю раньше! Она послужила бы мне предостережением.
Ф а у с т: Вот видите, ваше святейшество, иногда история может быть полезна даже епископу. Не слишком скучайте в своем заточении. Над судьбой этих несчастных люди плачут, над вашей они смеются.
7
Теперь Фаусту захотелось самому увидеть французского короля, мерзкие деяния которого так сильно взволновали его воображение, что он с трудом мог себе представить его в образе человека. Дьявол сказал, что в своем обычном виде они не смогут проникнуть в замок Плесси дю Парк, где трусость и страх держали тирана в плену; без особого разрешения доступа к королю не имеет никто, кроме самых необходимых слуг и некоторых приближенных лиц: мучителя-врача, духовника, известного палача Тристана, являвшегося ближайшим другом короля, и нескольких астрологов.
Ф а у с т: Ну так изменим наш вид!
Д ь я в о л: Хорошо! Я удалю двух королевских телохранителей, мы примем их облик и будем выполнять их обязанности. Тогда мы сможем наблюдать короля вблизи и увидим его счастье. Время для наблюдений чрезвычайно удачное.
Страх смерти раньше, чем ад, мстит его трусливой душе за все злодеяния. Мучимый страхом, он денно и нощно думает только о том, как ему отдалить смерть, и тем самым он все быстрее ее приближает, и с каждой секундой она мерещится ему во все более отвратительном виде. Я хочу, чтобы ты стал свидетелем его отчаяния.
Дьявол устроил все так, как обещал. Под видом королевских телохранителей они проникли в замок, где царила могильная тишина и витал ужас смерти. Сюда, в добровольное изгнание, удалился тот, перед кем дрожали миллионы людей. Он прятался здесь, боясь, что родные его жертв отомстят ему. Он скрывался здесь от своего сына, в котором ему чудился мститель за деда. В этом мрачном плену он мог укрыться от взоров своих подданных, но сердечные муки и болезнь тела оставались с ним неразлучно. Напрасно он докучал небу мольбами о здоровье и спокойствии, напрасно он пытался подкупить его дарами, которыми осыпал церкви, святых и священников, напрасно он увешивал свое больное, бессильное тело реликвиями, привезенными со всех концов земли. Как ядовитая змея, жалила его запуганную душу мысль: «Ты должен умереть». Он редко осмеливался выходить из своих покоев, в каждом встречном видя подосланного убийцу. Если страх выгонял его из дворца на свежий воздух, то он вооружался кинжалом и копьем, надевал на свой высохший скелет великолепные одежды, надеясь, что они скроют его тщедушие. Его можно было видеть только издали, чтоб никто не разглядел маскарада. День и ночь он со страхом смотрел сквозь бойницы башни, не приближается ли враг, чтобы положить конец его печальной жизни. Четыреста телохранителей неустанно стерегли это мрачное логово дряхлого изверга, жестокости которого свидетельствовали о том, что он еще жив. На протяжении каждого часа трижды раздавались глухие окрики и передавались от поста к посту, нарушая безмолвие тишины, и каждый окрик напоминал тирану об ужасе его положения. Поле вокруг замка было уставлено капканами, чтобы конные войска не могли напасть на короля. На внутренней стороне крепостной стены висели цепи с большими тяжелыми шарами, к которым за малейшую оплошность приковывали измученных слуг. Вокруг замка стояли виселицы, и единственный преданный друг короля, палач Тристан, непрестанно выискивал все новые и новые жертвы, чтобы уменьшить этими казнями страх тирана, который считал, что каждый смертный приговор освобождает его от лишнего врага. Иногда он прокрадывался к застенку, чтобы подслушать признания обвиняемых и порадоваться их мучениям. И это облегчало ему его собственные страдания. Король был с ног до головы увешан реликвиями. На шляпе он носил отлитое из свинца изображение богоматери, которую считал своей покровительницей. Он пил кровь умерщвленных младенцев, его всячески мучил врач, которому он платил десять тысяч золотых в месяц. Он докучал небу непрерывными молитвами, умирал каждый раз от страха при бое часов, ужас смерти непрерывно нарастал в его сознании. Самое слово «смерть» он запретил произносить вслух под страхом обвинения в государственной измене.
