Овация сенатору - Монтанари Данила Комастри
— Быстрее, быстрее! — звала Глафира, несясь вперёд, несмотря на скользкие камни мостовой и толпу на улицах.
Когда же, наконец, они прибежали на площадь, им открылась чудовищная картина: дом превратился в гигантский ослепительный костёр, а жар не позволял даже приблизиться к нему.
Пожарные поливали водой соседние строения, к которым уже подбирался огонь, и срубали топорами деревянные детали домов, чтобы помешать распространению огня. Между тем со всей округи в надежде остановить пожар сбегался народ, таща вёдра с песком и глиняные кувшины с мочой, которую собирают красильщики.
— Скорее включайте насосы, качайте воду из фонтана! — приказал чей-то властный голос, и Аврелий узнал Леонция, который руководил пожарными.
Небо полыхало огнём, и чёрный дым затянул всё вокруг. Патриций стоял ошеломлённый, со слезами на глазах глядя на происходящее, как вдруг услышал чей-то крик:
— Остановите эту сумасшедшую!
Он обернулся и на фоне объятых пламенем стен увидел силуэт — Глафира, прорвавшись сквозь оцепление стражи, пыталась проникнуть в пылающий дом.
Аврелий тотчас бросился к ней, руками прикрыв лицо от огня. Вокруг летали и с треском рассыпались угли, головешки, раскалённые черепицы.
— Вернись! — закричал он Глафире, но куртизанка и не думала остановиться. Подскочив к ней, патриций толкнул её, и когда она упала, схватил за ноги и потащил вниз.
— Пусти меня! Там Эбе! — закричала женщина не своим голосом.
— Там нет больше никого живого в этой топке! — крикнул сенатор, но она боролась с ним с нечеловеческой силой, какую боги даруют людям только в минуты наивысшего отчаяния.
Взглянув в этот момент наверх, Аврелий увидел, как зашаталась на крыше пылающая балка: ещё несколько секунд, и она рухнет прямо на их головы. Спорить теперь не было времени: не колеблясь, Аврелий крепко ударил Глафиру кулаком по голове и уже потерявшую сознание потащил прочь.
Лишь через несколько часов пожар стих, и под конец от любовного гнёздышка гетеры остался только дымящийся каменный остов. Леонций, долго копавшийся в руинах, подошёл к Публию Аврелию с печальным лицом, опустив плечи, как человек, потерпевший поражение.
— Это опять поджигатель постарался? — спросил сенатор.
— Да, это поджог. Среди обломков мы нашли остатки смоляных факелов: этот преступник, очевидно, только и ждал, пока стража уйдёт, чтобы поджечь их. Если бы я не отдал этот несчастнейший приказ…
— Тебе не в чем себя упрекнуть, Леонций, — успокоил его патриций.
— К сожалению, мы имеем дело с одним из тех ненормальных, которые болезненно любят огонь… Трудно будет поймать его!
Аврелий кивнул. Как и все квириты, он хорошо знал, что пожары — слабое место города. Рим, где строительство велось, по сути, безо всякого плана, оказался наименее римским городом во всём мире.
Если в колониях поселения строились по чёткому, геометрически выверенному плану, с правильной планировкой, то столица, самый многолюдный город империи, представлял собой хаотичное нагромождение каменных и деревянных строений, лепившихся друг к другу и взбиравшихся вверх по холмам, создавая лабиринт теснейших улочек, куда не могли втиснуться повозки пожарных.
— До сих пор у нас был только один погибший — новорождённый, который задохнулся от дыма на руках у матери. На этот раз, наоборот, жертв оказалось так много, что их и не сосчитать! — покачал головой начальник, созывая своих людей.
Вскоре с докладами подтянулись все пожарные, и только один из сотни запаздывал, не спеша покинуть развалины, где продолжал что-то копать.
— Экий бездельник! — рассердился «Леонций. — Я запросил у седьмой когорты подкрепление, чтобы справиться с чрезвычайной ситуацией, так вместо бригады пожарных они прислали этого зануду, который только и делает, что снуёт повсюду, словно ищейка. Говорят, его повысили в звании, потому что он оказал услугу какому-то важному человеку.
Тут подошёл и этот самый слишком любознательный пожарный, держа что-то в руке.
— Я нашёл это под одним из обуглившихся тел, — сказал он, передавая находку Леонцию.
— Муммий! Каким образом ты здесь, в этом квартале? — воскликнул патриций, узнав доблестного стража, который недавно очень крепко помог ему в расследовании одного весьма запутанного преступления.
— После твоего благодарственного письма, сенатор, меня повысили в звании, и теперь я работаю тут дознавателем, — коротко объяснил пожарный.
При этих словах симпатии Леонция к Аврелию заметно поубавилось. Выходит, не зять Остиллий заслал к нему этого лазутчика, а чудак сенатор, чьё присутствие всегда чревато нежелательными последствиями. С другой стороны, раз уж он мается тут, почему бы не воспользоваться ситуацией?
— К счастью, на месте обрушения на этот раз присутствует магистрат! Попробуй, Публий Аврелий, сам собрать улики, а я не хотел бы больше вмешиваться в это дело, — широко улыбаясь, громко заявил Леонций сенатору, вкладывая в его руку какие-то вещицы, найденные на пожарище, и с облегчением вернулся к гидравлическим насосам, топорам и верёвочным лестницам.
Аврелий взглянул на свою ладонь и увидел искорёженные в огне фибулы[69] и перстень с изумрудом. И подержав их в руках, побледнел, узнав печать Паула Метрония.
— Думаешь, консул находился в этом доме?
— Вполне возможно, Муммий, — подтвердил патриций. — И если мы смогли опознать его, то лишь благодаря твоей сметливости.
Страж, довольный похвалой, гордо погладил свои кожаные полуобгорелые доспехи. Может быть, он не умел ловко управляться с гидравлическим насосом, но копаться в чём-то и что-то расследовать всегда было его любимым занятием…
— Это уже бог знает какой по счёту пожар, который происходит в пятом квартале… — посетовал Муммий.
— И всё это дело рук одного и того же человека, не так ли? — поинтересовался Публий Аврелий.
— Что касается первых пожаров, бесспорно. А на этот раз он работал немного по-другому. Обычно поджигал с помощью смоляных факелов, а тут использовал тряпьё, пропитанное смолой.
— Леонций считает, что речь идёт о каком-то маньяке, — заметил патриций, и Муммий поморщился, опасаясь, видимо испортить свою репутацию, если выскажет вслух то, что все и так знали.
Эсквилинский холм становился модным местом. Фруктовые сады Мецената очень понравились богатым римлянам, и все они во главе с самим императором решили обзавестись собственными садами — этими настоящими уголками деревенской безмятежности в шаге от шумного городского центра.
Стоимость земли тут взлетела к звёздам, а помехой множеству амбициозных проектов и их быстрому осуществлению оказывалась иной раз какая-нибудь жалкая лачуга.
— Ты тоже считаешь, что тут дело нечисто, я верно понял, сенатор?
— Думать плохо о людях — неугодно богам, но зачастую это правильно, — согласился Аврелий, процитировав любимую поговорку одного старого коллеги по Сенату.
Я навёл кое-какое справки о сгоревшем доме, — сказал пожарный. — Здесь обитали ремесленники, и трудно представить, чтобы они легко согласились расстаться со своим жильём. А собственников найти так и не удалось. Всё, что я сумел отыскать, это список подставных лиц, а когда попытался пойти дальше, то оказался перед стеной заговора — круговой порукой. Вдобавок Леонций велел мне прекратить играть в сыщика и научиться работать с насосами, потому что мне платят именно за эту работу. Впрочем, всё равно пришлось бы оставить поиски, потому что никто не даёт сведения простому пожарному. Вот если бы запрос исходил от магистрата… — добавил Муммий с некоторой надеждой.
— Дай мне этот список, посмотрю, может, помогу как-нибудь, пообещал Аврелий, сразу заглотив наживку.
Когда патриций вернулся в домус, то обнаружил все фуналии[70] погашенными. В атриуме свет единственной масляной лампы на бронзовом канделябре отбрасывал призрачные тени на украшенные фресками стены.
