Вечный свет - Фрэнсис Спаффорд
Сегодня все идет по обычной программе. Еда, выпивка, препирательства, дорожка или две; заплыв в неоново-голубом ресторанном бассейне, где Анжелина будет демонстративно брызгаться и требовать к себе внимания; ее с Рики отсутствие, затянувшееся аккурат на время, достаточное для отсоса; неловкие подкаты Си к ней, Джо. Он заметил, что она важный человек для Рики, но так и не смог догадаться, почему именно. И она не собирается облегчать ему задачу. Ближе к часу ночи они выдвигаются в студию. Рики пытается убедить ее поехать вместе со всеми в длинном лимузине, но она выбирает плестись позади в своем «Фольксвагене». (Такой у нее принцип: никогда не оказываться без личного средства отступления.) Еще один раунд бурного веселья, перед тем как настроиться, – переход отмечен торжественным исполнением законченного накануне трека с нотками диско, повергнувшего Джонсона в состояние ироничного молчания. Затем они наконец могут приступить к сегодняшней задаче – простенькой вещице, напоминающей балладу, у которой, слава богу, есть все шансы стать по-настоящему цепляющей, если сделать все как надо. Писал ее не Рики, это кавер, но очень хитро подобранный под его голос. Он всегда был способен беспристрастно оценить свой талант. Именно это, помимо прочего, восхищало Джо в нем. Он надевает наушники, закрывает глаза и становится серьезным. Она входит в привычный ритм работы с ним, то входя в кадр, то покидая его, как и требуется от бэк-вокалиста, но в остальном безоговорочно становится частью группы, окружающей звукорежиссера в рубке. Когда она дает Рики какие-то советы через наушники или останавливает его, потому что он сбивается с такта, он благодарно кивает.
К половине четвертого они почти закончили. Анжелине уже стало скучно, она зевает, пока они прослушивают запись. Им нужно перезаписать часть с нарастающими стенаниями Джо в третьем куплете, и она снова отправляется за звуконепроницаемое стекло.
– Кто-нибудь, наиграйте мне мелодию.
Ее удивляет, хоть и не сильно, когда за ней следует Рики и усаживается за фортепьяно. По эту сторону стекла только они вдвоем.
Плинь-плинь-плинь. Он вступает с До первой октавы. Она настраивается на высоту, показывает Эду два больших пальца, звукорежиссер включает запись, она напрягает диафрагму и начинает петь; словно сама себе, тихая рябь голоса банши, которая сольется в унисон с голосом Рики. Он слушает и улыбается. Анжелина недовольно хмурится за стеклом. Пусть все ее умственные усилия направлены только на управление собственными бедрами, она не может не замечать простых вещей, хоть и не понимает, почему должна соперничать с угрюмой, лишенной всякого обаяния и без малого сорокалетней женщиной. Джо указывает в ее сторону.
– Ты выводишь кое-кого из себя, – говорит она Рики.
– Да?
Он ловит взгляд Анжелины, опускает руки на клавиши и без предупреждения начинает стучать по ним в бодром запале пианиста из дешевого бара.
О, королева красоты-ы-ы,
Малышка из Аргентины-ы-ы-ы…
Пусть Анжелина многого не знает, зато она точно понимает, когда над ней издеваются. Она уносится из поля зрения.
– Эд, останови, пожалуйста, – говорит Рики в микрофон.
Зеленая лампочка гаснет.
– Не очень красиво вышло, – говорит Джо.
– А тебя это волнует?
– Нет.
– Я так и думал.
– Мне интересно… – начинает она.
– Я надеялся… – одновременно произносит он. – Что?
– Нет, ты первый.
– Ну, – тянет он, опустив взгляд и тихонько наигрывая. – Я надеялся…
Она знает, что у него на уме. Она по опыту знает, чем все закончится, если она согласится. Двадцать четыре бурных часа в дорогом отеле, отличный секс (потому что они слишком хорошо друг друга знают), некоторое количество кокса в зависимости от состояния Рики и почти наверняка невероятно приятное дурачество с гитарой и фортепиано. Он всегда просит номер с фортепиано. «Эй, Либераче!» – крикнет она, и он станет гоняться за ней вокруг кровати. Будет весело. А закончится все очередными торжественными заверениями, и он отправит ее домой на каньон в лимузине, против чего она не будет возражать. Они будут притворяться, они оба. Это будет маленькое путешествие в мир, который мог бы быть. Путешествие, возможное лишь потому, что они не будут касаться сложных тем, не будут задавать вопросов и расстанутся, прежде чем притворяться дальше станет невыносимо. И возможно, она все-таки пойдет на это, потому что ей тоже этого не хватает. Но просить его сейчас ответить на вопрос, который она хочет задать, будет слишком похоже на quid pro quo, услугу за услугу.
– А как же?.. – Она кивает в сторону рубки.
– Ничего серьезного.
Ей хочется спросить «А между нами?», но она молчит. Он видит, что она колеблется, но не допытывается. Что-что, а чувство такта у него есть.
– Так что ты хотела спросить?
– Ты скучаешь по Лондону? – спрашивает она, стушевавшись, но стушевавшись в сторону темы, которая и вправду не дает ей покоя.
– О господи, нет, – отвечает Рики с изумлением. – Был там во время весеннего тура. Мрак-мрак-мрак. Грязно, убого, и атмосфера какая-то, знаешь, обреченная.
– Говорит человек из Клэриджа.
– Говорит человек из Дорчестера, милая. А что?
– Да так, ничего.
– Скучаешь по дому, да? – Он бросает на нее пронизывающий, оценивающий взгляд.
– Может быть.
– Я тоже скучаю. Правда! Но не по Лондону. Я ведь там и задерживался нечасто, и то только во всяких жутких каморках, но Бристоль… Да, я скучаю по Бристолю. О, любовь моя! – Его голос слегка вздрагивает на высоких нотах. – Но только иногда. Вот сижу я в каком-нибудь отеле, занимаюсь своими делами, то-се, пятое-десятое, и вдруг понимаю, что я уже несколько часов у себя в голове гуляю по Филвуду. Просто где-то на фоне медленно, одна за другой сменяются картинки. И все прямо сжимается. – Он тычет себе под ребра. – Но ты ждешь, и постепенно тебя отпускает. Нужно просто переждать.
– И ты никогда не хотел вернуться туда по-настоящему?
– А разве я могу? У себя в голове я гуляю не по нынешнему Филвуду, а по тогдашнему, где почтовые ящики выше моего роста, а я иду домой с Лонни Донеган. Вот в чем фишка. А всего этого уже нет. Кроме как здесь. – Пам-пам. – Если я сяду на самолет, все равно ничего этого не найду, так ведь?
– Наверное, нет.
– Ты не можешь вернуться домой, детка.
