Тит Антонин Пий. Тени в Риме - Михаил Никитич Ишков
Что касается теней мертвецов, наводивших страх на жителей столицы, о их происхождении были высказаны разные точки зрения, которые один из гостей – легат II Траянова Неустрашимого легиона Гай Валерий Муциан – отмел с ходу:
– Это все детские забавы! Поглядели бы вы на обезумевших жителей Сирии, ни с того ни с сего уверовавших в неминуемый конец света. О его приближении якобы свидетельствует надвигающаяся вселенская Тень, составляющая одну семейку с мраком и ночными призраками.
Что касается пожара в лагере преторианцев, местный квестор, ведавший сбором налогов, позволил себе поспорить со столичным гостем насчет причин возгорания и ущерба.
Квестор свалил вину не на происки судьбы или злой умысел, а на нераспорядительность префекта претория Гавия Максима. Бебий возразил – кто мог предугадать, что в самый нужный момент сифон[29] выйдет из строя.
– …Вот я и говорю, – настойчиво подтвердил квестор, – всему виной преступная халатность и распущенность, которая чем дальше, тем заметнее воцаряется в Риме.
Вителис тут же полез в спор:
– Этим, уважаемый Флегонт, как раз и занимается наследник престола Марк Аврелий.
– Этот-то куда полез? – удивился командир легиона.
Хозяин дома объяснил:
– О-о, он теперь в большой силе и ведает всеми магистратами Рима.
– Не молод ли? – усомнился легат.
– Зато не по годам грамотен! – возразил Вителис.
Все засмеялись, и хозяин дома поднял тост за «славного юношу», надежду Рима и всех его обитателей.
Обозначение «славный» неприятно покоробило Бебия.
Неожиданно молчавший до сих пор мрачноватый верзила, которого представили как Публия Христогона и о котором было сказано, что он является ближайшим советником префекта Египта Гая Корнелия Гелиодора, – прищурившись, поинтересовался:
– А как насчет письма, уважаемый, которое ты должен передать Гелиодору?
– Какого письма? – удивился Бебий.
– Разве ты не везешь послание префекту Египта Гаю Гелиодору?
Бебий растерялся:
– Я не везу никаких писем, только приветы. Я всего лишь путешественник, частное лицо.
Христогон сразу потерял интерес к гостю и насмешливо поинтересовался:
– Тогда расскажи насчет рожденного на Тибуртинской дороге теленка, у которого голова срослась с ногой? Говорят, впавшие в исступление женщины Рима стали пророчить, будто главою дел человеческих вместо нынешнего предводителя готовится стать кто-то другой?
Бебий растерялся – что тут можно сказать? Что он впервые слышит об этом зловещем предзнаменовании? Или пристыдить верзилу за доверие к слухам «исступленных женщин»?
Неловкость прервал неунываха Вителис. Он засмеялся и объявил – скука самый неприятный гость на празднестве, а посему… – и три раза хлопнул в ладоши.
Тут же в зал вбежали танцоры и танцовщицы с бубнами. Музыканты заиграли разухабистую мелодию, и раскрашенные плясуны пустились в пляс.
Скоро артисты и артистки – кому кто нравился – расползлись по ложам, на которых возлежали гости. Одна из смазливых чернокожих танцовщиц попыталась было пристроиться к Лонгу, однако распорядитель пира, скрестив руки на груди наблюдавший за разгулявшимися гостями, отогнал ее.
В этот момент к лицу Лонга сзади прикоснулись чьи-то нежные пальчики, закрыли глаза, затем кто-то чмокнул его в щеку.
Пальчики ослабли, Бебий осторожно убрал их и повернулся.
На него смотрела Пантея.
Он узнал ее сразу, несмотря на то что на ней была напялена «маска медузы»[30]. Глаза ее сияли, она прильнула к Лонгу с такой силой, что всякая настороженность, связанная с этим роскошным пиром, посвященным какому-то незадачливому полководцу, вопросами насчет Марка, интерес к письмам, которые он якобы должен передать префекту, и предположениями о ком-то «другом», призванном сменить кого-то на троне, растворились в поцелуе, которым наградила его желанная женщина.
– Как ты здесь очутилась?!
Пантея приложила пальчики к его губам и шепнула:
– Потом, потом…
Неожиданно хозяин, по привычке не считая нужным приглушать свой раскатистый бас, воскликнул:
– Граждане! Вы только посмотрите, что служительница Аштарту делает с нашим гостем. Он тает! Ты растаял, Бебий? Я тебе завидую – такая красотка способна растопить любое сердце. Ни один из самых целомудренных философов не в силах устоять перед ее чарами. Смотрите, с какой страстью она прильнула к нему. Я рад за тебя, Бебий. Я дарю тебе эту красотку, которую я только вчера приобрел по сходной цене у уважаемого Нератия. Это он, Нератий, владелец амбаров и судов, не позволяет великому Риму остаться без хлеба. Нератий, ты согласен, если я вручу твой дар нашему драгоценному гостю?
Нератий Приск, улыбчивый толстячок с остатками волос, венчиком обнимающих голову, азартно закивал и воскликнул:
– Я рад услужить нашему дорогому гостю! В придачу я дарю Лонгу тысячу золотых монет, которые позволят ему достойно провести время в жемчужине Египта Александрии.
Неожиданно командир легиона Валерий Муциан поднял руку.
– Со своей стороны, – заявил он, – я хочу пригласить сына и наследника знаменитого воина и префекта конницы Ларция Корнелия Лонга в легионный лагерь. Мы не забыли твоего отца, Бебий. Память о нем до сих пор живет в сердцах защитников Рима. Знаешь ли ты, как до сих пор называют его легионеры?
Растроганный Бебий приложил руку к сердцу. Мысль о том, что недостойно принимать подарки от незнакомых богачей, отступила, на глазах выступили слезы.
– …мы его звали «железная лапа». От его меча погибло множество врагов Рима. Я участвовал с ним во втором дакийском походе, когда он с честью вышел из труднейшего положения, затопив в подземной пещере орду злобных даков. Я встречался с ним в Сирии, когда он получил в дар от аравийских туземцев знаменитого на весь Рим коня по кличке Снежный…
Его прервал хозяин дома:
– Чем ты собираешься заняться, Бебий, в Египте?
– Мне бы хотелось совершить путешествие к пирамидам и заодно посмотреть страну. Здесь, говорят, много древностей, заслуживающих внимания.
– Учти, – предупредил его Вителис, – ездить в одиночку по Египту небезопасно.
Христогон, советник префекта, откликнулся:
– Я поговорю с Гелиодором. Он обеспечит тебе охрану…
– А я, – подхватил Непот, – выделю верблюдов.
* * *
Уже за полночь, до отвала насытившись любовными ласками, на которые Пантея оказалась неистощима, Бебий
