Золотой скарабей - Адель Ивановна Алексеева
– А расскажите про Емельку Пугачева, – попросил Павлуша.
– Ой, не к ночи будь помянут супостат! Тьфу ему! – вскинулась супруга. А хозяин без спешки вынул табакерку, сунул в нос табачку, несколько раз чихнул и принялся вспоминать казнь Пугачева.
– Привезли его в Москву. Мороз стоял страшенный! Посадили на Монетном дворе. Вся Москва в страхе жила. Опосля Крещения должны были казнь совершить, так не поверите, в лютый мороз народу собралось – ужас сколько! И отчего народ имеет к страшным зрелищам такое любопытство?
– Я бы обязательно посмотрел! – вклинился Григорий и пустился в рассуждения о необходимости казней.
– А я бы не стал, – заметил Воронихин.
Григорий говорил четко, правильно, «каши во рту не держал» и сидел за столом так, словно аршин проглотил: так его вышколили с детства. Лицо у него было открытое, взгляд прямой, смелый, но главное – всякому слову находил нужное применение. Павлуша – тот не столь разговорчив, чуть что – смущался, зато у него были славные эпистолярии. С дороги послал отцу уже три преподробнейших письма.
В один из дней в давыдовском имении появилась незнакомая дама лет сорока.
– Моя сестрица, – представил ее хозяин, – родственница капитана Лазарева, того самого, что совершил кругосветное путешествие. Она побывала, подумать только, у знаменитого Ниагарского водопада. Нина Ильинична, расскажете?
– Нет-нет, не теперь, – подняла она тонкую ручку с изящными пальчиками и обезоруживающе улыбнулась, – расскажу непременно, но не теперь.
Глаза у нее были редкого, почти сиреневого цвета, Григорий залюбовался.
Миновала неделя, но рассказ так и не случился, обстановка, по мнению Нины Ильиничны, была неподходящая – а путешественники стали собираться в дорогу: пора! При прощании многочисленные обитатели усадебного дома высыпали на крыльцо, к деревянным колоннам. Маленькая Аглая ревела, и ее ничто не могло успокоить; только когда Григорий взял ее на руки и подбросил в воздух, замерла и смолкла, уставившись в него глазами-пуговицами.
– Сторожко едьте, – напутствовал хозяин. – Бывает, что в лесах пошаливают грабители. На границе у вас верховых, стражников отправят назад, одни только слуги останутся.
– Семен! – крикнул Григорий своему слуге. – Слыхал? Будь готов.
Семен был сильный, ростом – как каланча, волосы подстрижены под горшок. Барчук говорил ему, что следует обстричь такие волосья, но Семен упорствовал и молчал. Тому была причина: на лбу у него были две шишки, два выроста, и он их скрывал. Григорий, заметив это, расхохотался: «Что это у тебя, Сенька? Мозги не вмещаются в черепе? Экие две великие шишки!»
– Тебе лишь бы над кем посмеяться, – заметил Павел, садясь в карету, приветливо улыбаясь и помахивая рукой хозяевам.
Разгорался ясный, можно сказать, почти летний день.
– Уф! Жарко! – Павел снял камзол, развязал шейный платок и достал французскую книгу.
– Ах так, тебе книжица дороже брата? – толкнул его в бок Григорий. – Не хочешь поболтать о забавных хозяевах?
– Почему забавных? Милые барин и сударыня, а маленькая Аглая – прелесть!
– Тут нет никаких сомнений: малютка – чудо! Но остальные…
Григорий пошарил в бауле и достал флейту.
И вот уже под нежную мелодию обоз въезжает в зеленую дубраву. Стучат копыта по твердой земле – цок, цок, цок… Могучие дубы отбрасывают густые тени. Один лист попал в открытое оконце кареты и оказался на ладони Поля:
– Какой красивый! Смотри, на что он похож?
– На брошку… – процедил брат.
– А по-моему… по-моему, это напоминает маленькую скрипку.
Гриша отложил флейту, взглянул:
– И в самом деле! Маленькая скрипка… или альт.
Лошади шли ходко, дорога смягчала стук колес. Глубже в лес она стала хуже: недавно прошел дождь. Колеса проваливались, лошади спотыкались.
Ох, дороги! Что же говорить о тех далеких временах, когда не знали асфальта и после приличного дождя колеи превращались в глубокие рытвины, ямы? Что и делать в долгой русской дороге, как не предаваться отстраненным мечтаниям?..
Уже смеркалось. Вдруг – трак! – сломалось колесо. Стали чинить. Донеслись какие-то звуки, похожие на нестройное пение, можно было разобрать слова:
Уж как рыбу мы ловили
По сухим по берегам,
По сухим по берегам —
По амбарам, по клетям.
А у дядюшки Петра
Мы поймали осетра…
В звуках песни почудилось что-то угрожающее. «Осетр», «рыбу ловить» – что это значит? Убить осетра? Григорий и Андрей не были трусливы, сколько потасовок с мальчишками выигрывали! Но тут – от незнакомых ли мест или из-за предупредительных слов Давыдова – внутри похолодело.
И прямо перед ними, в окне показалась мутная, расплывчатая физиономия. Григорий мигом выхватил пистолет, а Андрей сунул два пальца в рот и засвистел так, как только умел. И в этот свист вложил, быть может, он и волю: он более не раб!
Лошади понесли – и графский обоз миновал логово разбойников без дурных последствий…
Скоро – Вена
И снова – трак-трак-трак. Длинный строгановский обоз мчится на запад. Трак-трак-трак – крутятся колеса по ровной европейской земле.
Андрэ не расстается с альбомом, мечтает узреть прекрасную итальянскую архитектуру. За Павлушу он будет отвечать особо, но более потом, во Франции, а пока они приближаются к северной части Австро-Венгрии. В голове его – череда мыслей. То Мишель с какими-то предостережениями по поводу форейтора – которого? Едет ли он с ними или остался в столице… То грезит о Жилярди, о Риме…
Григорий Строганов мыслями в Швейцарии, где будет учиться физике, математике, химии (без нее нельзя в соляном производстве).
Сестра его Лиза что-то вяжет…
А Поль Строганов мечтает о великих французских философах, о любимом Руссо, представляя, как будет слушать лекции образованных умов Франции.
Но – увы! – часто, слишком часто предполагает человек одно, а жизнь поворачивает в иное направление. Еще не доехали до Швейцарии, как пылкий красавчик Павлуша на
