Георгий Ишевский - Честь

— Добро пожаловать, — без тени лакейского раболепства приветливо произнес старик, слегка наклонив седую голову, и подавая мисс Френч карточку меню. Он перевел взгляд на Брагина и, сочно причмокнув губами, тихо начал, — Прикажите накормить ваше благородие?.. Холодной осетринки с янтарным жирком под хреном… перламутровый севрюжий балычек с лимончиком, грибков в сметане или томленого карася?

Брагин с увлечением слушал своеобразную поэму о еде, а старый гурман, вторично причмокнув губами, продолжал:

— Щец кислых извольте отведать… первые на губернию… Не обидьте молодого поросеночка с гречневой кашей, с корочкой хрустящей…

— Екатерина Максимилиановна! Доверимся… Как вас?

— Пал Палыч…

— Доверимся Павлу Павловичу… Он уже разжег мой аппетит… Он нас накормит…

— Я ничего не имею против… только, Павел Павлович, предупреждаю, я очень голодна…

— Не извольте беспокоиться, сударыня, — с улыбкой ответил Пал Палыч и, скося взгляд на Брагина, спросил: — К мясу прикажете бутылочку красного подогреть?.. Удельного ведомства?… Отменное вино…

Пал Палыч бесшумно удалился… Через несколько минут стол был уставлен закусками. Мисс Френч и Брагин ели с большим аппетитом, а вдали незаметным наблюдателем стоял «поэт еды» Пал Палыч. Он быстро убрал закусочные тарелки, налил в бокалы теплого красного вина и замер в торжественном ожидании. Маленький мальчик, весь в белом, подкатил тележку, на мраморной доске которой покоилась глыба сочного вареного мяса, по верху обрамленная слоем мягкого жира. Монументальный повар, в белом накрахмаленном колпаке, с набором острых ножей у левого бедра, приблизился к тележке. Привычным жестом, в котором чувствовалось безукоризненное знание скотской анатомии, он, словно шутя, отрезал два тонких куска мяса и изящно сбросил их на подставленные Пал Палычем тарелки мисс Френч и Брагина. Пал Палыч залил мясо хреном с сметаной, и вся процессия с поклоном удалилась. Завтрак проходил в непринужденных тонах. Вкусная пища, хорошее вино создали хорошее настроение, но разговор все время вращался около уставшего от жизни Пал Палыча, излучающего какую-то теплоту и благожелательность, сохранившего достоинство человека и лишенного лакейского угодничества. Брагин высказал мысль, что вот таким людям как Пал Палыч, ему всегда как то неудобно оставлять чаевые, в каковых есть все-таки что то обидное для человека.

— Доверьте это сделать мне… Между прочим, я испытываю тоже самое ощущение, но мы, женщины, в некоторых деликатных вопросах жизни много тоньше вас мужчин.

Она знаком подозвала стоявшего вдали Пал Палыча.

— Пал Палыч, у вас есть дети? — тепло спросила она.

— Три сына… все на войне… Внучатами балуюсь, сударыня, — ответил Пал Палыч, и его старческие глаза загорелись огоньком ласки.

— Девочки?

— Две девочки и мальчик… Наташа, Ирина и Павел… в честь меня назвали.

— Пал Палыч, следующий раз, когда я буду проезжать Рузаевку, мы с вами поедем к вашим внучатам… Я люблю детей… а пока вы купите им от меня много, много игрушек… хорошо? — тепло сказала мисс Френч, застенчиво кладя на стол несколько пятирублевых бумажек. Неожиданный и резкий колокольчик прорезал воздух…

Станционный швейцар торжественно возгласил: «Первый звонок… скорый на Симбирск».

— Пал Палыч, счет, — сказал Брагин.

— Простите ваше благородие… С раненных господ офицеров не приказано получать.

— Как так? — удивленно спросил Брагин.

— А это, ваше благородие, вы уж с хозяином переговорите, — учтиво ответил Пал Палыч.

— А где хозяин?

— Артем Ильич за прилавком… вон там, — спокойно сказал Пал Палыч, рукой указывая на огромный буфет, где за прилавком на высоком круглом стуле, как монумент, возвышалась не в меру располневшая фигура буфетчика.

— Простите, Екатерина Максимилиановна, — приподнявшись со стула сказал несколько возбужденный Брагин, направляясь в сторону буфета. Мисс Френч, простившись с Пал Палычем, последовала за ним.

. . . . . . . . . . . .

— Могу я говорить с Артемом Ильичем? — спросил Брагин.

— Мы-с будем… Чем могу служить?

— Артем Ильич…. я очень тронут вашим великодушием, но я категорически настаиваю, чтобы вы получили с меня деньги за завтрак… Вы поставили меня в не совсем удобное положение перед дамой, — закончил Брагин, не заметив подошедшей мисс Френч. Артем Ильич низко опустил голову. Заплывшие нездоровым жиром руки покоились на прилавке, короткие пальцы нервно постукивали. Брагин думал, что сказанные им слова убедили взбалмошного буфетчика и торопливо нащупывал в кармане бумажник. Артем Ильич поднял свою огромную голову и, смотря прямо в глаза Брагина, виновато начал:

— Я, господин офицер, не хотел обидеть ни вас ни вашу даму… Вы с фронта?.. Ранены?.. А кого вы защищали?….Артема… толстого, с больным сердцем Артема, он сам защитить себя не может… Артем воюет из Рузаевки… воюет, как умеет, от чистого сердца… русского сердца…

Он низко склонил свою голову, тяжело дышал, видно было, что ему не хватает воздуха.

Брагин был подавлен словами Артема, ему было стыдно, что он не понял порыва этого скромного русского человека, не почувствовал богатства его души. Он не знал, что ответить Артему, но на выручку пришла мисс Френч.

— Артем Ильич, у вас есть шампанское? — весело спросила она, отрывая и Брагина и Артема от их мыслей.

— Есть, сударыня…

— Дайте три бокала и шампанского…

Артем, с трудом передвигая свое грузное тело, принес шампанское и, когда вино было налито, мисс Френч первая подняла бокал.

— За вас, Артем Ильич… За вашу… — Обрусевшая ирландка остановилась подыскивая правильное слово.

— За вашу русскость, — закончила она, первая выпив бокал шампанского.

— Второй звонок… скорый на Симбирск.

Брагин заплатил за шампанское, может быть, навсегда простился с Артемом Ильичем, и вместе с мисс Френч заспешил на перрон. Стоявший в стороне Пал Палыч грустным взором провожал уходящих.

В РОДНОМ ГНЕЗДЕ

Брагин простился с Екатериной Максимилиановной, радостно принял ее приглашение побывать в Киндяковке, где мисс Френч обычно проводила весну, и вошел в свое купэ. Он рад был тому, что остался один. Ему хотелось разобраться в мыслях, неожиданно рожденных Артемом Ильичем. Он полуоткрыл окно, опустился на мягкое сидение и отдался своим мыслям. Весенний воздух свежестью наполнил душное купэ. Тронулся поезд… В обратную сторону, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, побежали: вагоны, станционные здания, путевые стрелки, запасные пути, телеграфные столбы… Железом прогремел маленький железнодорожный мост. Внизу, лаская прибрежные ивы, несла мутные воды весны своенравная шумливая речушка, извивающаяся вдали серебром змеиной чешуи. Поезд потонул в безбрежном море пашень, несущих к опаловому горизонту зеленые волны хлебов. Необъятная русская ширь, подумал Брагин. Неописуемая красота покоя, беспредельный простор, поглощающий мысль, наполняющий душу шопотом несозревших хлебов, ароматом родной земли. Мелькнули отдельные хижины и скоро на недалеком пологом холме открылась панорама большого села. Маленькие домики, как белые грибы, облепили склоны холма. На фоне чернеющей зелени высился купол сельской церкви. В лучах заходящего солнца золотом горел крест Христовой правды.

— Кто несет свои муки и горести на алтарь этой маленькой церкви?..

— Кто находит в ней утешение своим слезам и печалям? — подумал Брагин.

«Приидите ко мне вси труждающиеся и обремененные и аз успокою вы».

— «Артемы» — вслух сказал Брагин, и мысль неудержимо понеслась обратно в Рузаевку. В вечернем мареве, на фоне удаляющейся церкви, как живой встал образ больного сердцем, задыхающегося Артема с его бесхитростными словами.

А разве Нина Александровна с маленьким букетиком незабудок — не Артем? А Пал Палыч, который балуется внучатами? А старушка бабушка, а мама? А эти скромные, никому не известные женщины с раннего утра до поздней ночи пакующие посылки на фронт? А курсистки, студенты, разве на сегодняшний день они не Артемы?

— Артемы! — вслух ответил Брагин своим мыслям. Артемы, разбросанные по необъятному лику русской земли… Временные неудачи на фронте уйдут, как уходят весной снега… Стихийный поток Артемов, обрушится на врага, раздавит уничтожит его…

— Мы победим, — вслух сказал Брагин, и, словно подтверждая его слова, колеса быстро несущегося под уклон поезда, торопливо повторяли: «победим… победим… победим…»

— «Победим», — утвердительно ответил протяжный свисток паровоза.

— «Победим», — повторило далекое эхо.

Брагин решил сократить свое вынужденное, связанное с лечением руки, сидение в тылу и как можно скорее вернуться в полк. В мыслях своих он боялся опоздать к победоносному потоку русских армий, русских Артемов, в окончательной победе которых он не сомневался. Он долго смотрел на меняющиеся краски вечерних сумерок, предвестников наступающей ночи. На далеком небосклоне каймой темно синих кружев бежали лесистые холмы. Где то далеко в лиловом тумане зажглась первая звезда, за ней вторая, третья и как в зеркале, отразилась на земле мерцающей цепью огоньков жизни, одинаково освещающих чужое горе и радость, добро и зло. Свежий воздух ночи, порывами врываясь в окно, приятно охлаждал мысли и мозг Брагина. Притушив свет, он скоро заснул крепким сном.