Александр Константинович Белов - Мужские рассказы
— А? Не знаю даже, как и сказать. Одно верно, я был прав. Ситуацию готовили… Пожалуй, я опоздал. Он мёртв. Лежит там весь заляпанный кровью.
— Что?!
Молодой человек, с трудом преодолевая потрясение, стянул с себя куртку и машинально накинул её на крючок.
— Идиотская ситуация. Я ведь даже не сразу его нашёл. Можно сказать, чисто случайно, в дальней комнате. Решил посмотреть на браслет…
— Вы уверены, что это был труп?
— Теперь уже не уверен. Такая неожиданность. Я представил себе, в какое идиотское положение попал. Понимаете?
Горбовский думал. Его умственное напряжение, казалось, достигло предела. Наконец его прорвало.
— Не нужно было туда соваться, что я вам говорил!… Но если поразмыслить, то с человеком ведь мог произойти и несчастный случай.
— А если всё-таки убийство? — непонятно кого спросил аналитик.
— Тогда у нас могут возникнуть некоторые проблемы. Убитого видели сегодня в гостинице. Легко установить, к кому он приходил. Вспомните, вы что-нибудь трогали в квартире? Константин задумался, потом утвердительно кивнул:
Стакан на кухне. Пил воду. Дверные ручки, книжная полка…
— Всё, это срок! — с пониманием сказал судья. — Поверьте моему опыту.
— Что же делать? Ехать туда и для начала уничтожить все ваши следы.
— Туда, опять? — воскликнул молодой человек.
— А чем мы рискуем? Он ведь, насколько я понимаю, одинокий человек? Значит, мы ни с кем не столкнёмся. Скоро ночь, никто нас не увидит.
— Да, пожалуй, — согласился Константин.
— Вы ключ не потеряли?
Обречённый аналитик принялся ощупывать карманы куртки. После недолгих поисков ключ был предъявлен Горбовскому.
— Серьёзная улика, — задумчиво сказал судья. — Правда, косвенная… Опишите-ка мне поподробнее то место, где он живёт. Дом, двор, подъезд.
— Дом как дом. Только старый, должно быть, довоенной постройки. В три этажа. Покрыт розовой штукатуркой. С одного бока — гаражи, с другого — железные ворота. Во дворе сушится бельё.
— Двор открытый?
— Кажется, нет… Нет. Над бельём — старые тополя, такие раскидистые, тяжёлые, кучные. Двор довольно тёмный.
— Дальше.
— Подъезд один, в середине дома. Первый этаж высокий, окна открыты.
— Вас видели?
Константин задумался, покачал головой:
— Нет.
— Хорошо, дальше, — поторопил его судья.
— В подъезде темно. Ступени на лестнице выщерблены и потёрты. Что ещё?
— Сколько квартир на этаже?
— По три.
— На каком этаже живёт ваш подопечный?
— На последнем.
— Не обратили внимание, есть ли «глазки» в соседских дверях?
— Нет не обратил.
— Ладно.
Горбовский ходил по комнате взад и вперёд, спросил:
— На улице много народу?
— Никого нет. Это — переулок. Весь укрыт тополями.
— Всё, нужно ехать! — решительно сказал судья.
Аналитик, возможно по причине своего сегодняшнего просчёта, безоговорочно подчинился воле старшего товарища.
Они оставили свет в номере и по одному вышли на улицу. Вечер мягкой кистью водил по улицам и переулкам города. Уже совсем стемнело. В сумерках терялись очертания домов. Почему-то не горели фонари. Было тепло и тихо. Свет автомобильных фар выхватывал из мрака разбитый городской асфальт. Внизу, на сложении двух улиц, горел светофор. Ярко и бесполезно. Машин было мало, и они не мешали друг другу.
Углом в перекрёсток врезался дом с освещённой витриной. Привезли вечерний хлеб. Одинокая старуха, в ожидании удачной минуты, пристроилась возле рабочих, разгружавших хлебный грузовичок.
Проходя мимо, Константин втянул носом хлебное пахло. Этот запах странно подействовал на теоретика. Он успокоился. Окончательно. Конечно, рассуждения рассуждениями, но когда тебя самого припрёт, тут уж обо всём забудешь. Но теперь Константин был готов с полным хладнокровием принять этот удар судьбы. Тем более что главная битва была ещё впереди. Он знал наверняка.
Дальше их путь лежал вдоль улицы Красной Зари, мимо грязного заводика, складов, котельной, химчистки, Дома культуры с разбитой вывеской «Октябрь», мимо кирпичных заборов с плакатами «Перестройка» и дальше, на улицу без названия ввиду сорванных с её домов табличек.
Горбовский задыхался.
— Скоро? — спросил он своего товарища, едва переводя дух.
— Уже пришли, — ответил Константин и кивнул в сторону появившегося справа переулка. В этот момент сзади послышался треск мотоцикла. Судья ухватил молодого человека за рукав и увлёк за собой в непроницаемую тень старого тополя. Когда мотоцикл проехал, они неторопливо вышли из своего укрытия.
— Осторожность, прежде всего! — тихо сказал Горбовский.
Они свернули во двор. Там было безлюдно. Тревожно шумели тополя. Призрачно белело развешенное бельё, и по двору бродил кислый дух домашней стирки.
В подъезде, на лестничном пролёте второго этажа, Горбовский остановил молодого человека, и они какое-то время стояли и только вслушивались в рокот вечерней жизни за тяжёлыми дверями квартир. Когда глаза судьи и аналитика привыкли к абсолютной темноте неосвещённого лестничного пространства, Аркадий Семёнович решительно устремился вперёд.
Молодой человек долго искал ключ. Потом никак не мог попасть в замочную скважину.
— Ну что вы возитесь! — не выдержал судья.
— Сейчас, сейчас,… — тихо отговаривался Константин. Наконец замок упруго щёлкнул, и дверь оказалась во власти пришедших. Застоялый запах ветхого барахла, высохших стен и вековой пыли ударил в нос. Горбовский зажёг спичку. Во всём здесь чувствовалось отсутствие хозяйки.
— Туда! — указал молодой человек.
Стопки старых журналов громоздились по углам комнат. Совершенно истлевшие занавески безжизненно свисали с антресолей. В глубину коридора впечатался плакатный лик популярной певицы.
Осторожно ступая по сухим половицам, ночные посетители пробрались к дальней комнате. Горбовский снова зажёг спичку. Её короткое свечение выхватило из темноты ничком лежащего человека. И одного взгляда было достаточно, чтобы понять: здесь всё кончено. Это был труп.
— Я пойду на кухню, уберу стакан.
— Что? — не понял судья.
— Стакан с моими отпечатками пальцев.
— Ах, да…
Натыкаясь на стены, Константин побрёл в противоположную часть квартиры. Всё, что могло падать и грохотать, попадалось ему сейчас под ноги. Горбовский выругался про себя. Теоретик начал его раздражать. А коридор перед молодым человеком провалился вправо, и он попал на кухню. Константин управился довольно быстро и когда вернулся в комнату, где оставил судью наедине с убитым, ему показалось, что Горбовский что-то ищет на полу.
— Ну что вы скажете?
— Что? — растерялся судья. — А-а, насильственная смерть. Ну, это ясно было бы и ребёнку. Видно, что рука сломана, проникающая рана головы. Насколько я понимаю, так счёты с жизнью не сводят.
— Его, должно быть, били, — предположил Аркадий Семёнович. — Чем-то вроде обломка водопроводной трубы.
— Может быть тростью?
— Мы не в девятнадцатом веке, господин теоретик. Где это в наше время вы видели трости?
— Представьте себе видел. Сегодня. Он сам приносил мне в гостиницу трость с тяжёлым бронзовым набалдашником. А браслет забыл дома растяпа. Потому и пришлось договариваться о визите.
— Значит, браслет — это не единственная ценность, которую он хранил у себя, — проговорил Горбовский. — А эту трость вы держали в руках?
— Держал, конечно… Но почему вы об этом спросили? — насторожился молодой человек.
— Просто так.
Константину вопрос не понравился. Он вдруг вспомнил, что набалдашник трости был перепачкан краской. Да краской ли? Аналитик стал действовать решительно.
— Что вы делаете? — почти закричал Горбовский.
— Хочу перевернуть труп на спину.
— Не нужно это делать, не нужно вообще ничего здесь трогать!
Возмущение судьи было бесполезным. Молодой человек, приложив некоторые усилия, добился своего.
— Зажгите спичку! — он.
Судья подчинился. У него дрожали руки, и спички ломались одна за другой.
— Да, так и есть! — констатировал молодой человек.
— Что есть? — не понял Горбовский.
В этот момент где-то на улице рявкнула милицейская сирена.
— У меня почему-то плохое предчувствие, — пробубнил Аркадий Семёнович поёживаясь. Константин склонился над убитым, пристально изучая его внешность.
— Ноги уносить надо, — заволновался судья.
— Давайте вернём его в прежнюю позу. Помогите же.
Во дворе дома хлопнула дверца машины.
— Всё, поздно. Что теперь? — заметался в мыслях Горбовский.
— Балкон.
— А дальше?
— Это всего лишь третий этаж. Правда, он равен по высоте четвёртому.
— Успокоили, нечего сказать, — вздохнул судья. — Мне, пожалуй, и с табуретки не спрыгнуть.
— Тогда антресоль на кухне. Они ведь не станут сейчас делать обыск.
