Рекс Стаут - Великая легенда
У меня есть один план — если его удастся осуществить, ты будешь в безопасности. К утру я буду знать, выполним ли он.
Я умолк. Гекамеда смотрела на меня с видом человека, который видит, как рушится его мир. Я не мог этого понять — мне казалось, что она будет радоваться и, возможно, даже благодарить меня.
— Но почему, — наконец заговорила Гекамеда, — почему я должна тебя покинуть?
— Разве я не объяснил? — устало осведомился я. — Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь, развлекая себя ненавистью ко мне.
— А если… если я не ненавижу тебя?
— Ты слишком часто говорила мне обратное, чтобы я мог в этом усомниться.
— Но ведь не… не сегодня.
Я посмотрел ей в глаза и усмехнулся:
— Может быть, ты меня любишь? — С этими словами я повернулся и вышел из комнаты. Сцена становилась для меня слишком мучительной. Мало того что Гекамеда разбила мне сердце — ей еще хотелось поиграть с осколками!
Придя к себе в комнату, я наконец сбросил грязные и окровавленные доспехи, которые носил весь день, и облачился в хитон и накидку. При виде лежащих на полу доспехов я вспомнил о Киссее и о своем долге перед Лиметом, его бедным старым отцом.
Радуясь возможности уйти, я покинул дворец, предупредив Ферейна, что не буду ужинать дома.
Подойдя к особняку на улице Иды, я обнаружил, что утреннее волнение уступило место безысходному отчаянию. Угрюмые и мрачные рабы сидели на скамьях. Лимет, все еще не пришедший в сознание, находился под присмотром лекарей в своей спальне. Я не осмелился войти туда и попросил Климена проводить меня в комнату, где лежали останки моего товарища.
Хотя голову искусно присоединили к телу, которое вымыли и умастили благовониями, неподвижный труп казался совсем не похожим на Киссея. Запечатлев поцелуй на холодном челе моего самого близкого друга, я вышел из дома.
У меня сохранились лишь смутные воспоминания о том, что я делал в тот вечер. Какое-то время я бродил по улицам, потом отправился ужинать в дом Эвена, где пробыл допоздна, слушая, как воины, которым удалось вернуться с поля на своих ногах, делятся совершенными подвигами.
Выслушав похвалы за то, что я доставил тело Киссея домой к отцу, я узнал о гибели Мулия, Девкалиона и остальных, которые сражались с Ахиллом. Уже за полночь я вернулся во дворец.
На следующее утро я встал рано, так как у меня было много дел. Прежде всего, я решил окончательно разобраться с Гекамедой, будучи не в силах видеть ее чудесные глаза, улыбающиеся губы, румяные щеки и знать, что они мне не принадлежат.
Но оказалось, я поднялся недостаточно рано для моих целей. Быстро позавтракав в одиночестве, я отправился в западное крыло дворца испросить аудиенции у царицы Гекубы. К моему удивлению, мне сообщили, что она уже отбыла к Скейским башням.
— Царица хочет посмотреть, как Феб-Аполлон выезжает в своей колеснице? — осведомился я.
— Она хочет видеть не Феба-Аполлона, а Гектора, — ответила служанка. — Сегодня он выезжает в поле, чтобы встретиться с Ахиллом.
Я пошел в конюшню, чтобы взять колесницу для поездки к башням. Но там не осталось ничего, кроме старых пилийских лошадей. Я оседлал одну из них, являя собой весьма жалкое зрелище.
Прибыв к башням, я обнаружил, что царица Гекуба была не единственной ранней пташкой. Площадки на башнях были переполнены — вся троянская знать собралась здесь еще до конца второй клепсидры! Некоторые, очевидно не успев позавтракать, сидели за столиками у южной стены, подкрепляясь печеньем и фруктами. Среди прочих я заметил Париса, сидящего за столом с Еленой и Поликсеной. Женщины улыбнулись мне, когда я проходил мимо, а Парис отвернулся, притворяясь, будто не видит меня.
Я не слишком опасался, что он пожалуется на меня в связи с вчерашними событиями, ибо, сделав так, он стал бы посмешищем для всей Трои.
Я собирался сразу же обратиться к царице, но отложил это, увидев ее в дальнем углу с Гектором и Андромахой. Астианакс, маленький сын Гектора, сидел на плече отца — мальчик и воин смеялись и играли друг с другом, покуда обе женщины смотрели на них глазами полными слез.
Гектор был при полном вооружении — в доспехах Ахилла, которые он снял с Патрокла, за исключением шлема и щита, очевидно оставленных внизу в колеснице. Он выглядел поистине великолепно — я восхищался его крепкой фигурой и могучими руками, сомневаясь, что даже Ахиллу удастся одолеть его, несмотря на недавние доказательства отваги грека.
Что Гектор и Ахилл сегодня наконец встретятся, ни у кого не вызывало сомнений. Ахилл наверняка выйдет в поле, примирившись с Агамемноном, и Гектор твердо решил сразиться с ним. Сердца всех троянцев этим утром колотились — кроме сердец матери и жены героя, которые почти вовсе не бились. Ведь их надежда и опора отправлялась на поле битвы, чтобы победить или погибнуть.
Охваченный ненавистью к грекам, вспыхнувшей после смерти Киссея, я был так же взволнован, как и остальные, хотя мои мысли и занимали собственные неприятности.
Некоторое время я слонялся туда-сюда, иногда разговаривая с Кассандрой, стоявшей возле трона Приама. Лицо старого царя выражало горе и отчаяние.
Вчера, вместе с многими другими воинами, пал его сын Полидор, а сегодня его любимец Гектор готовился к схватке с грозным врагом.
Вдобавок Кассандра не уставала пророчествовать беду, а когда я упрекнул ее за то, что она лишь утяжеляет бремя, лежащее на плечах ее отца, то получил спокойный ответ:
— По-твоему, меня это радует? Разве вчерашний день не унес моего возлюбленного Офрионея? Я не собираюсь утяжелять ничье бремя, а просто пытаюсь убедить отца сбросить его, вернув грекам Елену.
Поистине, отвага Кассандры не уступала ее красоте.
Внезапно толпа заволновалась, увидев, что Гектор отошел от Гекубы и Андромахи, приблизившись к трону.
— Я иду сражаться за Трою, о царь, — громко возвестил он.
— Иди, сын мой! — дрожащим голосом отозвался Приам. — Быть может, Аполлон улыбнется тебе, а великий Зевс направит твою руку.
Гектор повернулся, и толпа расступилась перед ним.
Все молчали — только в дальнем углу слышались тихие рыдания Гекубы. Без единого слова, ни разу не обернувшись, Гектор исчез в проходе Семи колонн.
Все сразу же устремились к восточному парапету.
Вскоре ворота внизу открылись, и появился Гектор во главе своего отряда. За ним последовали Эней, Полит, Эвен и многие другие, постепенно заполняя равнину.
Воины быстро построились, готовясь маршировать к полю под предводительством Гектора в его колеснице. Однако было ясно, что сражение начнется не сразу, ибо мы видели, что греки еще не покинули свои шатры.
Воспользовавшись сложившимся обстоятельством, я подошел к Гекубе, сидевшей на помосте возле трона Приама. Она держала на коленях маленького сына Гектора, а рядом с ней стояла Андромаха.
— Что тебе нужно, Идей? — печально спросила Гекуба.
— Я прошу о милости, о царица, — ответил я. — Мне известны твои горести, но, может быть, тебе будет приятно облегчить заботы других.
— Говори.
— Речь идет о моей рабыне Гекамеде, дочери Арсиноя Тенедосского.
— Да, я слышала о ней.
— Я не могу больше держать ее в своем доме — не важно почему. Я слышал, что в твоей свите появилась вакансия, и прошу отдать ее Гекамеде.
— Она девственница?
— Да.
— Ты можешь за это поручиться?
— Клянусь Аполлоном.
— Тогда вечером приводи ее ко мне во дворец. — Голос царицы дрогнул — несомненно, она подумала о том, что может произойти до того.
— Значит, место в свите принадлежит ей?
— Да.
Я удалился с поклонами и благодарностями. Какое-то время я наблюдал за маневрами войска на равнине, потом с сожалением собрался уходить. Царица разрешила мне привести к ней Гекамеду сегодня вечером, но я не намеревался ждать так долго. Чувствуя, что мне не будет покоя, покуда Гекамеда не покинет мое жилище раз и навсегда, я решил оставить ее со служанками в покоях царицы.
«Вместе с надеждой часто гибнет и желание», — твердил я себе.
Спустившись на улицу, я сел на тощего пилийского жеребца и медленно поехал к дворцу, с трудом пробираясь сквозь людской поток. Весь город устремился к стенам — лица людей выражали тревогу и надежду.
«Какая будет радость, — думал я, — если гонец прискачет к воротам на взмыленной лошади с криком:
«Ахилл пал! Гектор сразил его!»
Наконец я прибыл во дворец — поездка заняла целый час. Начальник стражи подбежал ко мне, думая, что я привез новости с башен, и посмотрел на меня как на безумного, узнав, что я всего лишь вернулся по личным делам. Что кто-либо мог покинуть башни в такой день, было выше его понимания.
В своих покоях я застал только Гекамеду. Я разрешил Ферейну и Гортине пойти к стенам — впрочем, они пошли бы туда в любом случае. Дочь Арсиноя сидела в своей комнате с вышивкой на коленях, глядя в окно на деревья и цветы в саду. Сцена совсем не походила на ту, которую я недавно покинул.
