Святослав Рыбас - Генерал Самсонов
- Молчит, - кисло сморщился телефонист. - Надо идти.
- Вызывай снова!
- Нет, ваше благородие, надо идти.
Снова загремело и засвистело в небе. Телефонист сжался.
- Ну иди, - сказал Девяткин. - С богом.
Телефонист с окаменевшим лицом поглядел на подполковника. Что-то с ним произошло, укрепило. А что именно, Девяткин не знал и не имел возможности узнавать: он не жалел телефониста, и тот теперь был согласен, что его не надо жалеть.
Прибежал поручик и, ничего не поняв, стал с воодушевлением подгонять телефониста.
- Не надо, - сказал Девяткин. - Он все сделает, как надо.
Вот здесь, на этом солдате кончалось право командира разделять с ними судьбу. Дальше - они со своими верой и страхом должны идти сами.
Обстрел тяжелыми снарядами продолжался, и можно было догадываться, какое пекло сейчас кипит впереди у Выборгского полка. Уцелеет ли там хоть кто-нибудь?
Прошло минут двадцать - солдатик не возвращался. И полчаса прошло, и час. Не вернулся телефонист. Послали другого.
В девять часов вдруг запищал вызов телефона - началась атака немцев.
Девяткин перекрестился и с легкостью выбрался из осточертевшего окопа. Наконец-то!
И пошли команды фейерверкерам, наводка по прицельному плану - на дорогу у двух сосен, кладбище, мельницу.
Вечная память тому солдатику, линия работала, передавала сообщения с пехотных позиций и наблюдательного пункта.
В пехотном окопе подпоручик Луков был придавлен обвалившейся землей, но пока держался и указывал цели.
На дубе, на оборудованной площадке находился поручик Русевич, передавал оттуда, что видит скопление неприятеля за кладбищенской оградой и в кустах слева от мельницы; а по дороге у двух сосен колонна разворачивалась в цепи.
Девяткин скомандовал произвести одиночные пробные выстрелы по всем указанным целям с последующим ускорением до беглого огня.
Рукояти казенников отвернулись, снаряды легли в казну, затворы вдвинулись и заперли казну.
Наводчик Протопопов глядел в прицел с неподвижной улыбкой, подкручивая маховик.
- Давайте, Коля, - сказал Девяткин Гулинскому.
- Первое орудие! - скомандовал поручик.
Протопопов дернул шнур, пушка бухнула, ствол отодвинулся назад, вытягивая из люльки маслянисто блестящую трубку накатника, потом вернулся обратно, а колеса подпрыгнули.
Вслед за первым открыли огонь остальные семь орудий, отбивая немецкое наступление.
Девяткин оставил Гулинского за старшего, вызвал лошадей и поехал на пригорок к дубу, на котором сидел Русевич. Ему не терпелось увидеть работу батареи. Весь мир соединился в небольшой участок позиции от двух сосен до кустов за мельницей, где серые фигурки с ранцами за плечами шли цепями в три линии. Их густота, твердость движения вызывала уважение и ярость. Белые облачка шрапнели разворачивались над ним одно за другим, и в бинокль было видно, как целыми десятками ложатся наступающие, но цепи не останавливались. Эта храбрость немцев не оставляла в душе Девяткина никакого снисхождения и порождала охотничий азарт.
Заметив, что на кладбище сосредотачивается около роты немцев, он скомандовал на батарею:
- Угломер ноль - ноль, соединить к правому два! - И огонь всех орудий соединился в одной точке, вымолачивая из-за надгробных памятников маленькие фигурки с ранцами, как недавно "чемоданы" долбили окопы выборжцев.
С дощатой площадки наблюдательного пункта в девятикратный бинокль было видно далеко в глубину, как из синеватой неразличимости от горизонта выплывают неприятельские колонны, ползут полевые кухни, скачут крохотные всадники. Вблизи серое и синеватое сменялось зеленым цветом, по которому темной полосой прочерчивались ломанные звенья окопов, разбитые там и сям инженерным гением немецкой тяжелой артиллерии.
На мгновение у Девяткина мелькнула мысль: "Кому только не платим мы кровавого налога, чтобы прилепиться к Европе!"
* * *
В тот же день чуть севернее, там, где располагалась вторая дивизия под командованием генерал-лейтенанта Мингина, в промежутке между первым и пятнадцатым корпусами, также гремел жестокий бой. Вторая дивизия обошла с запада и востока озеро Ковнаткен, выбили немцев из деревни Турау и двинулись на Зеевальде лавиной - кавалерия, пехота, орудия, лазаретные повозки. Разгоряченные боем, голодные солдаты свирепо перли на запад, надеясь, что после Зеевальде дадут передохнуть. Перед деревней Ревельский полк стал разворачиваться, и тут на него обрушились с фланга, со стороны фольварка сильный пулеметный огонь. Должно быть, место было заранее пристреляно, и только ждали подхода русских.
Но ревельцы не останавливались, полковник и офицеры чувствовали настроение полка - солдаты вошли в состояние самоотверженности и ничего не боялись. Полковник повернул против фланга роту штабс-капитана Амелунга, а три батальона двинул на Зеевальде.
Лихо выскочили перед цепями четыре орудия, развернулись на прямую наводку и засыпали германские окопы беглым огнем. Белые облачка поплыли над околицей.
Засвистели свистки в атаку, ревельцы кинулись в штыки и захватили первую линию окопов. И здесь остановились, уже не слыша призывов, срывали с убитых ранцы, искали консервы и сухари. Напрасно офицеры подгоняли солдат ворваться на плечах убегающего противника в деревню, - видно, не судьба была Ревельскому полку довести бой до победы.
Когда высунулись из окопов, захрюкали, зашелестели железные сверла "чемоданов" и разрывы стали вздымать на воздух и бесследно разметывать целые отделения. Огромные осколки с зазубренными краями перерубывали людей пополам. По воздуху носились целые деревья.
Ревельцы повернули, но слева, там, где охраняла рота штабс-капитана Амелунга, появились густые цепи немцев, шли уничтожать потрясенный полк.
Зато обстрел, слава Богу, прекратился! Можно было погибать по-божески, в бою. И горстки, оставшиеся от рот, в мрачном забвении, в тишине, подбадриваемые редкими возгласами офицеров, повернулись лицом к немцам и пошли им навстречу, опустив штыки. Из чьей-то измученной души, вздрогнувшей перед смертной минутой, вырвалось хриплое пение гимна:
- Спаси, Господи, люди твоя... - И соседняя душа отозвалась, повторив слова этой молитвы за Отечество:
- Спаси, господи, люди твоя...
И все живые души поднялись над потрясенным, погибающим седьмым пехотным Ревельским полком, сливаясь в пении. Полк перестал существовать.
* * *
Пока слева оборонялся Артамонов и безуспешно наступал Мингин, в центре корпус Мартоса продвигался вперед и к часу дня тринадцатого августа дошел до линии Шведрих, Надрау, Вамплиц. Вторая армия и побеждала, и погибала. Взятый без подтягивания тылов быстрым напором ход все еще продолжался.
Мартос послал на помощь Мингину в направлении на деревню Мюлен Нижегородский полк с артиллерийской батареей, и полк ударился об эту деревню, оказавшуюся сильно укрепленной, и под обстрелом с трех сторон, с фронта и флангов, ведущегося из дренажных канав, из-за заборов и фольварков, завяз в тяжелом бою.
С этого боя корпус неожиданно, что не соответствовало штабной директиве, но соответствовало расположению сил противника, стал поворачивать фронт на запад. Предчувствие победы витало над пятнадцатым корпусом. Германские войска наконец-то были настигнуты.
* * *
Первый корпус, от которого зависела судьба армии, сотрясался под ударами, но стоял прочно. Выборгский полк не отступил.
К полудню немцы обрушились на его соседа, Иркутский полк, повторив обстрел тяжелыми снарядами, вздымающими над окопами стены огня и дыма и доводящими человека до безумия. Иркутский полк дрогнул. Германская пехота пошла вперед. Это был один из ударов в лоб, сотрясающих русскую оборону мощным грубым натиском.
Иркутский! Куда же ты? Но молчит Иркутский полк, одуревший от грохота. Оглохли солдаты.
Тогда начальник 24-й дивизии Рещиков велит Красноярскому полку подниматься, и красноярцы поднимаются. Идут стенка на стенку. Под ногами трещат кусты, приминается земля, осыпаются кромки дренажной канавы.
Красноярский! Иркутский! Пошли, ребята.
Но по шоссе из-за немецких цепей выехал черно-синий блиндированный автомобиль и стал водить хоботами пулеметов, отражая штыковую атаку. Как неодолимое чудище ехал броневик все дальше, загоняя молодцев-красноярцев в бегство.
И словно не было порыва. Натолкнувшись на машину, они побежали назад. Разорвалась оборона между Выборгским и Иркутским. Пришлось закрывать дыру лейб-гвардейским Литовским полком.
В тот день первый корпус не только оборонялся, но и успешно наступал. Вторая бригада 22-й дивизии, Нейшлотский и Петровский полки, атаковали Генрихсдорф и заняли Гросс Ленск. На этом день тринадцатого августа закончился. Наступила ночь. Назавтра корпус должен был удержаться на своем правом фланге и нанести удар на левом. От Млавы прибывали свежие части, гремели цепями зарядные ящики, скрипели патронные двуколки, походным порядком шла пехота навстречу санитарным линейкам и бредущим в тыл раненым. Одна сила, избитая и изнуренная, уступала место новой. Что они могли поведать друг другу?
