Конн Иггульден - Гибель царей
— В храме Суллы? — удивился Брут.
— У мертвецов не бывает храмов. Он принадлежит Риму или, если хочешь, самому богу. Люди просто стремятся оставить что-нибудь после себя. Возможно, именно поэтому я их люблю.
Брут взглянул на мать, снова ощутив, что, в отличие от него, она прожила много жизней.
— Ты хочешь, чтобы я получил назначение в легион? — спросил он.
Сервилия улыбнулась.
— Это будет правильно. И я помогу тебе. Какой смысл в благосклонности других людей, если ею не пользоваться? Ты можешь всю жизнь оставаться центурионом, обойденный вниманием начальства, и закончишь свои дни на клочке земли в недавно завоеванной провинции, причем спать будешь в обнимку с мечом. Бери то, что я могу предложить. Мне приятно помочь сыну, который еще не видел от матери заботы и поддержки. Понимаешь, я в долгу перед тобой, а я всегда плачу свои долги.
— Что ты задумала? — спросил Брут.
— Ага, интерес просыпается? Отлично. Очень хорошо, что у моего сына есть амбиции. Давай порассуждаем. Тебе едва исполнилось девятнадцать, поэтому о должности жреца говорить рановато. Значит, военная карьера. Помпей заставит своих друзей голосовать так, как угодно мне. Он мой старый друг. И Красс ко мне благосклонен, мы давно знакомы. Привлечем и Цинну. Он… он сейчас ближе мне, чем остальные.
Брут всплеснул руками от неожиданности.
— Цинна, отец Корнелии? Я думал, он старик!
Сервилия мягко, чувственно рассмеялась.
— Порой совсем нет.
Брут зарделся от смущения. Как он посмотрит Корнелии в глаза, когда в следующий раз встретится с ней?
Не обращая внимания на реакцию сына, Сервилия продолжала:
— С их помощью ты станешь командовать тысячью воинов в любом из четырех легионов, в которые будут производиться назначения. Что скажешь?
Брут онемел от изумления. Предложение матери потрясло его, но он говорил себе, что пора перестать удивляться каждому откровению Сервилии. Во многих отношениях она была необычной женщиной, особенно как мать.
Внезапно молодого центуриона поразила одна мысль. Он остановился. Сервилия посмотрела на него, вопросительно подняв брови.
— Как насчет старого легиона Мария?
Сервилия нахмурилась.
— С Перворожденным покончено. Даже если возродить легион, уцелела всего горстка ветеранов. Подумай, что говоришь, Марк. Все друзья Суллы возьмут тебя на прицел. Ты и года не проживешь.
Брут заколебался. Он должен спросить, иначе всю жизнь будет жалеть, что упустил эту возможность.
— Но это возможно? Если я готов рискнуть, смогут ли люди, которых ты называла, провести решение о возрождении легиона?
Сервилия пожала плечами. Еще один зевака остановился, привлеченный внешностью этой женщины. Брут положил ладонь на рукоять меча, и прохожий поспешно зашагал прочь.
— Если я попрошу, смогут, но Перворожденный — в опале. Мария объявили врагом государства. Кто согласится сражаться под его именем? Нет, исключено…
— Я этого хочу. Только название и право набирать и обучать новых солдат. Я хочу этого больше всего на свете.
Сервилия пристально вглядывалась в его глаза.
— Ты уверен?
— Красс, Цинна и Помпей помогут? — настойчиво спросил Брут.
Она улыбалась и думала о том, что этот молодой человек заставляет ее переживать то гнев, то замешательство, то гордость за него. Такому трудно отказать.
— Я использую все свои связи. Ради сына я заставлю их возродить Перворожденный.
Брут обнял мать, и она со смехом обвила его шею руками. Оба были счастливы.
— Если ты замыслил вернуть легион из небытия, потребуются огромные деньги, — сказала Сервилия, отстраняясь от сына. — Я познакомлю вас с Крассом… Не знаю человека богаче его, если таковой вообще существует. Но он не глуп. Тебе предстоит убедить Красса, что в обмен на свое золото он что-то получит.
— Я подумаю, — пообещал Брут, оглядываясь на здание сената, оставшееся у них за спиной.
В период службы на «Ястребе» Юлий не раз сетовал на невысокую скорость галеры. Сейчас он благословлял эту особенность римских патрульных судов. Когда наступил рассвет, на триреме раздались тревожные крики — его люди заметили квадратный парус. Понаблюдав за ним несколько часов, Юлий окончательно убедился, что их преследуют. Хмурясь, он твердо отдал приказ выбросить груз за борт.
По крайней мере, капитан не смог стать свидетелем этой процедуры, потому что все еще сидел, связанный, в своей каюте. Юлий понимал, что тот придет в ярость, когда узнает, что лишился груза. Если они добьются успеха, придется отдать капитану значительную долю богатств Цельса. Но выбора не оставалось.
Солдаты Юлия вывели на палубу часть команды корабля и вместе с ними принялись швырять за борт дорогостоящие товары, добытые на черном континенте. На волнах качались стволы драгоценных пород дерева; тюки кож и плотные рулоны материи быстро шли ко дну. Последними за борт полетели невероятно большие слоновьи бивни. Юлий понимал, что они представляют собой огромную ценность, и некоторое время колебался, затем махнул рукой и приказал бросить за борт.
Потом беглецы наблюдали за квадратным парусом, стараясь определить, приближается он или удаляется. В худшем случае им оставалось только частично разобрать корабль, выбросив за борт все, что можно отодрать от корпуса триремы. Но очень скоро силуэт галеры стал уменьшаться, а потом она и вовсе исчезла из виду, затерявшись в безбрежном просторе сверкавших на солнце волн.
Юлий повернулся к своим людям и заметил, что Гадитика среди них нет. Когда прозвучал приказ выбрасывать груз, центурион остался внизу, не пришел на палубу. Юлий помрачнел, однако решил не ходить к Гадитику и не форсировать ситуацию. Не время выяснять отношения. Центурион сам поймет, что у них нет другого выбора, как следовать принятому плану. Это их единственная надежда. Несколько недель надо держаться подальше от берега и обучать рекрутов азам боевых действий на море. Неплохо было бы соорудить «ворон», но трирема должна выглядеть как обычный купеческий корабль, иначе пираты могут заподозрить неладное. Необходимо убедиться, что крестьяне начали превращаться в легионеров: в противном случае «Вентула» ждет та же судьба, что постигла «Ястреб».
Юлий стиснул зубы и обратился с молитвой к Марсу. На этот раз они обязаны победить.
ГЛАВА 16
Александрия обвела взглядом отведенную ей комнату. Скромно, но чисто, к тому же нехорошо стеснять семью Таббика в его домишке теперь, когда ее украшения начали покупать. Она знала, что старый мастер разрешит ей пожить у него, даже согласится принимать плату, если девушка будет настаивать, но в двухэтажном домике и так слишком тесно.
Она не рассказывала ему о своих поисках, хотела сделать сюрприз и пригласить семейство Таббика на обед, когда найдет жилье. Искала Александрия почти месяц. Людям могло показаться странным, что женщина, рожденная рабыней, так разборчива, но за свои деньги она хотела иметь приличное жилище и не соглашалась на грязные, сырые или кишащие насекомыми каморки, которыми довольствуется всякий сброд.
Александрия могла бы снять и небольшой дом, а не только комнату. Ее броши раскупались быстро, едва она заканчивала над ними работу. Большая часть выручки уходила на закупку новых и более ценных металлов, хотя оставалось вполне достаточно, чтобы ежемесячно пополнять свои сбережения. Возможно, именно рабская доля научила девушку ценить заработанные деньги, и она считала каждую заработанную бронзовую монету, уходившую на пропитание и крышу над головой. Платить высокую ренту — полный идиотизм. Так можно остаться к старости нищим, даже если всю жизнь будешь упорно трудиться. Лучше выплачивать за жилье как можно меньше, зато потом купить собственный дом, в котором есть дверь, чтобы закрыться от целого мира.
— Тебе подходит комната? — спросила хозяйка.
Александрия колебалась. Она хотела поторговаться, но после целого дня работы на рынке эта женщина выглядела уставшей, да и цена была справедливой. Нечестно было пользоваться очевидной бедностью этой семьи. Александрия видела, что руки хозяйки покрыты язвами и пятнами от красителя, и даже на лбу над глазом осталось несмытое пятно голубого цвета.
— Завтра я посмотрю еще две комнаты в других местах, — ответила она. — Можно будет зайти вечером?
Женщина пожала плечами; лицо ее выразило сожаление.
— Спроси Атию. Я буду здесь. За такие деньги ничего лучше ты не найдешь. В доме чисто, и кошка заботится о том, чтобы не было мышей. Прощай.
Она отвернулась, чтобы заняться приготовлением ужина. Часть платы на рынке ей выдавали пищей. Александрия знала, что обычно это почти испортившиеся продукты. Как бедная женщина выживает?..
Странно было видеть вольноотпущенницу, пребывающую на грани нищеты. В поместье, где раньше работала Александрия, даже рабы выглядели упитаннее и лучше одевались, чем семейство хозяйки этого дома. Прежде подобные мысли не приходили ей в голову, и вдруг девушке стало стыдно того, что она сыта, одета в добротное платье и плащ с серебряной застежкой собственной работы…
