Михаил Грабовский - Пусковой Объект
— Эй, что там с тобой? — закричал ему Васек. — Плохо, что ль?
Марк Соломонович не отвечал. Он лежал на плоской спине, в своем ратиновом пальто с серебристым меховым воротником, раскинув в стороны полуживые руки и ноги. Васек среагировал мгновенно, по инструкции. Вскоре он уже лежал плашмя на упругом инженерском животе и упорно пытался привести в чувство „пострадавшего” с помощью новейшего метода искусственного дыхания „рот в рот”. Васек старательно и глубоко дышал в Цукермана вчерашним перегаром, но тот почти не реагировал. Прибежавший на шум начальник станции первым делом столкнул Василия с живота лежащей на снегу жертвы. Затем расстегнул у Цукермана „молнию” на брюках и сунул под нос нашатырь. Марк Соломонович зашевелился. Под язык ему тут же подложили валидол, а под голову — ватник, который услужливо стянул с себя Васек.
— Душно, видать, ему, — сочувственно произнес Васек, пытаясь махать своей ушанкой перед посеревшим лицом владельца волномера. Свежий сибирский воздух, нагретый под дневным солнцем до температуры —20°, постепенно проникал внутрь цукермановских легких…
— Да… Вот такие были дела! — прервался в этом месте своего повествования Володя, отрубая при этом на закусь кусочек колбасы с помощью ножа и молотка.
— И что же? Так и умер? — спросил Гришка с уважением к столичной науке.
— Не, очухался! Только очень переживал. Опасался, что посадят. Но его успокоили. Сказали, сначала сдай комиссии свою систему, а потом уж будем разбираться, что делать. Сажать или расстреливать.
— А сдал систему-то?
— Сдал, еще как! На „отлично”. И что интересно — без всякого волномера!
— А потом посадили?
— И что, бля, еще более интересно — даже выговора не дали. Отпустили с богом и благодарностью за проделанную работу. Вот так, Григорий, — закончил Володя. — А ты говоришь — „кнопки”.
— А что с этим… оборудованием для волны? — не унимался юный рационализатор.
— Да ничего. А что с ним можно делать? Здесь, в Томской области, ни океана, ни морей никогда и не было. Сгрузили на обочину. А по весне — в металлолом. Там тоже свой план. А ты говоришь — „кнопки”…
Если сказать по правде, Гришка давно уже не говорил о кнопках. Ему вообще было трудновато разговаривать. Кусочек колбасной пружины застрял между верхними зубами и мешал нормально шевелить языком… Пары спирта разлагали его изнутри. Но при последних словах он встрепенулся:
— Володь, а Володь! А где же все-таки кнопки взять? Для электронной схемы?.. Снова заказывать?
— Нет проблем! Закажем снова! А, впрочем, это долгая история. Я тебе вот что посоветую как мужик мужику. Сбегай лучше вечерком к танку.
— Что за танк? Какой еще танк? — Гришка сердцем начинал чувствовать, что у него слишком много впечатлений от одного обеденного перерыва.
— Обыкновенный боевой танк марки Т-34. Между прочим, по отзывам специалистов, лучший танк во второй мировой.
Гришка, начавший было трезветь от смертельной опасности, грозившей Цукерману, после настойчивого упоминания о танке снова почувствовал легкое головокружение.
— Да, хорошая машина Т-341 — Володя вспомнил, вероятно, экзамен по военному делу, когда ему незаслуженно поставили оценку „тройка с минусом”. — Как сейчас помню. Гусеницы с траками. Двигатель мощностью 512 лошадиных сил. 12 цилиндров. Смазочное масло МТ-16п. С присадкой… Но я не об этом. Ты хоть отличить танк от полуторки сможешь?
Гришка утвердительно кивнул головой.
— Ну так вот и сходи к танку. Он стоит за зданием первого реактора прямо на открытой площадке, в поле…
История с танком оказалась не менее увлекательной, чем с волномером…
Вскоре после пуска на первом реакторе произошло несколько серьезных аварий. При ликвидации последствий иногда приходилось извлекать из реактора дефектный технологический канал, загруженный урановыми блочками. Эта операция таила в себе реальную опасность рассыпания десятков высокоактивных блочков по всей площади реакторного зала. В таких случаях радиационный фон в зале становился смертельно опасным для ремонтного персонала. Войти в зал без специальных защитных и транспортных средств становилось абсолютно недопустимым. Было известно, что наиболее защищенным от радиации транспортным средством является обычный боевой танк с его толстой стальной броней. Советские кинооператоры для съемок кратеров, образующихся после испытательных атомных взрывов, подъезжали к ним как раз на танке Т-34. Неудобство заключалось только в ограниченности обзора через смотровую щель в башне. Рационализаторам на первом реакторе пришла в голову почти фантастическая мысль использовать для наблюдения из танка не щель, а само артиллерийское дуло. Только нужно было бы оборудовать его для этой цели телескопической системой. И сделать максимально подвижным. На таком модернизированном танке можно было бы спокойно, без всякой опасности переоблучения, въехать в реакторный зал и не торопясь исследовать обстановку. Даже произвести дозиметрические замеры. Идея была предельно смелой, но, как оказалось, для русских умельцев ничего невозможного не существовало. На Уральский танковый завод доставили бригаду мастеров на все руки. Выдали им техническое задание и предоставили двухмесячный срок для реализации великой идеи. Задача эта была, разумеется, посложнее, чем подковать полчище блох. Однако, умельцы справились с ней. Через три месяца уникальный танк был доставлен к транспортным воротам пятого объекта. Своим ходом он проехал на площадку перед первым реактором, задиристо поднял дуло к верхним этажам и гордо застыл. Как оказалось — на всю оставшуюся жизнь. Никто не подумал о том, как же он проедет в реакторный зал сквозь трехметровые бетонные стены здания.
Шли годы. Вокруг танка выросла высокая пышная трава. Летом она расцвечивалась полевыми цветами. Но дорожка к танку не заросла. Уже вскоре через опечатанный люк танка полезли первые любопытные. Внутри кабины обнаружилось несколько пультов местного управления, напичканных дефицитными радиодеталями. И все с военной приемкой. Реле и кнопки были только с посеребренными контактами. Индикаторные лампочки всех цветов, от матово-белого до рубинового, завораживали глаз. Пульты стали разбирать на запчасти…
— Сходи. Отковыряй там кнопок десять для своей электрической схемы. Вот и все дела! — закончил Володя, стряхнув последние капли прямо из колбы.
Гришка так и сделал. Но врожденная порядочность не позволила ему ничего взять. Кроме четырех кнопок. После этого электронная гришкина схема заработала, как часы. Рацпредложение его приняли и даже выдали денежное вознагражление в размере 20 рублей. Но внедрять почему-то не стали. Первое время Гришка оскорбленно переживал из-за этого. А потом подумал: „Ну и ладно”. И успокоился.
Тост
Делегация английских ученых прибыла на комбинат по предварительной договоренности в Министерстве. Совместная работа прошла вполне успешно и результативно. Поэтому настроение у всех участников встречи на прощальном ужине было хорошее, благодушное. Но деловая атмосфера отдавала какой-то казенщиной, чувствовалась натянутость и взвешенность каждого слова. Возможно, это было связано с присутствием людей из спецорганов. Загримированные под великих мужей науки, они „тайно” контролировали весь ход совещания. Хотя они были уверены в своей конспирации, могучие плечи и бегающие глаза выдавали их сразу и всем. Перед ужином директор комбината предложил Анатолию Сергеевичу быть готовым к произнесению легкого шутливого тоста на тему „дружбы народов”:
— Так сказать, для разрядки напряженной атмосферы. Вы же у нас интеллектуал с широким кругозором?!
Анатолий Сергеевич глубоко задумался над непривычным заданием директора, что однако не мешало ему участвовать своей рюмкой и в официальных тостах, с которых начался ужин. Анатолий Сергеевич не прочь был поесть и, особенно, выпить за общий счет. Когда ему предоставили слово, он еще очень уверенно стоял на ногах. Переводчица Светлана встряхнулась и напряглась в ожидании труднопереводимых слов. Но к ее удивлению Анатолий Сергеевич говорил четко, без ненужных междометий и повторов, фиксируя паузы для перевода…
— Леди и джентльмены! Друзья и товарищи! Я заранее прошу Вас не судить строго о моем выступлении. Ему присущ характерный недостаток всех моих публичных речей. Какие бы важные и серьезные тосты я ни произносил: об эксплуатации реакторов, экологии или захоронении отходов, — я неминуемо, незаметно для самого себя, переходил к разговору о моей любимой супруге. Я уже чувствую, что и данный тост не будет исключением. Но сегодня это в какой-то мере оправдано тем обстоятельством, что моя жена в глубокой молодости была в Англии. И, кстати, с ней там произошел курьезный случай, о котором она до сих пор вспоминает с нежным трепетом… Во время осмотра туристической группой Вестминстерского аббатства моя жена чем-то увлеклась, замешкалась и отстала от группы. Когда же спохватилась и бросилась нагонять ее, то неловко споткнулась о массивную металлическую цепь между колоннами. С цепью ничего страшного не произошло. Она висит там, насколько я знаю, и поныне. С женой (тогда еще, между прочим, не моей) дело обстояло хуже. Она разбила колено, и кровь из раны потекла буквально маленькой струйкой. В этот миг к ней подбежал на помощь пожилой англичанин. Насколько я помню, Джеймс Стюарт. Или, может быть даже, Том Алисон. Он помог перевязать ей ногу своим носовым платком, который, к слову сказать, моя жена хранит до сегодняшнего дня. Она хранит его как память о добрых английских словах сочувствия, которых она — увы! — не поняла из-за незнания языка. Для нее это также память о нежных прикосновениях рук Джеймса (или Тома), которые были понятны ей и без слов…
