Николай Задонский - Донская либерия

– А ты как же тут управляться станешь? – спросил брат.

– А я с утра в Азов поскачу и дня через три с лучшими казаками и легкими пушками тоже буду в Паньшином. На Волгу, под Царицын, пойдем, братуха!

Таков был замысел, однако осуществить его не удалось…

Черкасские заговорщики, возглавляемые Зерщиковым и Соколовым, соблюдая осторожность, собрались в ту ночь в Рыковской станице. Сюда прискакал и Карп Казанкин. Донесение его пришлось как нельзя кстати. Булавинская вольница под Азовом разбита. Более воинской силы у Булавина нет, обреченность его очевидна.

Рыковцы заволновались. Весной они первыми призывали Булавина и дольше других низовых казаков хранили верность ему, разве простит вышний командир их вину? Надо чем-то оправдать себя, заслужить снисхождение…

Тревожно стучались станичники в соседские курени, поднимали хозяев, шептались:

– Под Азовом от кровищи берега побурели… Луканьку Хохлача в клочья разорвали. И до нас скоро доберутся, царских ратных людей окорачивать некому…

– Ох, беда, кум, сам ведаю… Что делать – ума не дашь…

– Губернатор азовский, сказывают, всем милосердство сулил, кои от Кондрашки немедля отойдут и промысел над ним чинить станут…

– А совесть куда спрячешь, кум? Мы же сами войскового выбирали…

– Эка ты о чем! Замолим грехи под старость… Своя голова дороже всего.

И, захватив ружье или пищаль, бежали казаки к куреню Степки Ананьина, где толпились заговорщики, и там кричали:

– Схватить Кондрашку, выдать, нечего мешкать!

Карп Казанкин, хвативший с дороги добрый ковш горилки, ворочал мутными глазищами, распоряжался:

– Доставать вора живым надо, казаки… Зря не палить… Окружать со всех сторон…

– Окружим, не выпустим, порадеем! – откликаются станичники. – Не позабудьте службы нашей!

Среди рыковцев все же нашелся доброжелатель Булавина, или, как писал впоследствии Зерщиков, «не какой его единомышленник», который успел пробраться в Черкасск и предупредить войскового атамана о заговоре и готовящемся нападении.

Кондратий Афанасьевич, узнав о том, что среди заговорщиков находится Илья Зерщиков, схватился за голову и застонал. Слепец! Кому доверял, кому открывался в самых сокровенных замыслах! Вспомнил с неожиданной ясностью, как не раз приходилось слышать намеки на хитрость и двоедушие наказного атамана, вспомнил множество всяких странностей в его поведении… А с другой стороны, ведь не кто иной, как Зерщиков, оказывал постоянно помощь вольнице и настаивал на казни старши?н и всегда стоял заодно… Кто мог подозревать его в измене!

Предаваться размышлениям, впрочем, было некогда. Булавин приказывает брату и верным охранникам закрыть двери и укрепить окна, оставив в них для стрельбы небольшие прорезы наподобие бойниц. Сложенный из дубового леса дом превращается в крепость. Вместе с охранниками стоят с ружьями в руках Галя и Никиша. Дочь в казацком кафтане и шароварах похожа на казачонка. Губы сжаты, глаза сухо блестят. Булавин бросил взгляд на детей, подумал сожалея: «Эх, не успел отправить их отсюда!»

А короткая летняя ночь кончается. Над Доном курится туман. По небу ползут тяжелые облака, предвещая пасмурный день. Заговорщики осторожно, редкими цепями подбираются к атаманскому дому. Ближе, ближе… Булавин поднимает руку. Грянули выстрелы. Заговорщики отпрянули, укрываются за ближними куренями и в огородах.

И вдруг в тишине послышался резкий голос есаула Тимофея Соколова:

– Эй вы, в атаманском курене, сдавайтесь, надеясь на милость великого государя!

Булавин напряженно всматривается в прорез окна. Рука твердо сжимает пистоль. Вон из-за угла выскакал на сером жеребце Карп Казанкин, размахивает саблей, видимо, старается поднять в бой казаков. Булавин стреляет. Казанкин хватается за простреленную папаху и поворачивает коня. Заговорщики поднимаются, бегут к дому. Меткие выстрелы охранников опять их останавливают.

Тимофей Соколов кричит надрываясь:

– Эй, слушайте! Не губите зря свои жизни. Кто от вора Кондрашки отойдет, тому милость окажется. Кто его, вора, схватит, тому полное прощение и награждение…

Булавин невольно повернулся, посмотрел на охранников. Кто они, эти оставшиеся с ним верные товарищи? Плечистый и суровый Михаила Голубятников – беглый тульский кузнец, веселый и озорной Кирюшка Курганов – беглый солдат, а тот, рядом с ним, Ивашка Гайкин, – боярский бывший холоп… и остальные одиннадцать такие же обездоленные… Эти не продадут, не казаки!

Проходит несколько минут. Обстрел дома усиливается. Пули залетают в окна. Но наступать заговорщики боятся или чего-то ожидают?

Булавин по-прежнему стоит у окна. И видит, как из проулка, выезжают одна за другой чем-то нагруженные арбы… Ах вот в чем дело! Подвозят сухой камыш, хотят по старому казацкому способу обложить дом и поджечь… Да, конец, надеяться больше не на что! Не выпустят! А живым попадаться к ним в руки нельзя…[34]

Блуждающий взгляд Кондратия Афанасьевича неожиданно задерживается на чем-то блестящем… Что там такое? Ага, булава! Казачья власть! Не за нее ли цеплялся Корнила Яковлев, когда предавал Степана Разина? Не с ней ли ходил изменник Лукьян Максимов усмирять вольницу? Не она ли нужна проклятому Илюшке Зерщикову? Нет, довольно!..

Он схватил булаву. Треск. Обломки летят в угол.

Затем, повернувшись к своим, медленно произносит!

– Конец… может, без меня вам будет легче уйти… Скажите всем, как продали нас… как погибла воля наша…

Он поднимает пистоль.

– Тятя! – дико вскрикивает Галя, бросаясь к отцу.

Поздно. Выстрел раздался. Булавин упал. Из левого виска льется кровь. Охранники стоят вокруг молча. Склонившись над трупом отца, рыдают дети.

Потом Галя поднимается. Смахнув рукавом кафтана слезы, подходит к двери:

– Пустите!

Охранники переглядываются, не удерживают. Возможно, хоть ей удастся скрыться, избежать расправы. Михаила Голубятников открывает засовы.

Галя выбегает на улицу, Никишка выскакивает следом за сестрой. Кругом свистят пули. Несколько заговорщиков, заметив казачат, двинулись наперерез.

Галя, тяжело дыша, останавливается. Заговорщики настигают. Галя с ненавистью глядит на бородатые, потные, озлобленные лица станичников. В памяти молниеносно воскресает одна из бесед с отцом…

– Презренные, трусливые рабы! – восклицает Галя и выхватывает кинжал. – Смотрите, как умирает вольная казачка!..[35]

Удар в грудь силен и точен. Никита кидается к Гале, хватается за рукоять кинжала, может быть желая последовать примеру сестры, но его оттаскивают чьи-то жестокие руки и гонят куда-то пинками и нагайками…

В это время грохотнула пушка, снятая с черкасской стены по приказу Зерщикова. Ядро пробило одну из дверей атаманского дома. Толпа заговорщиков во главе с Тимофеем Соколовым и Карпом Казанкиным с ревом устремилась в пролом.

… Спустя два дня губернатор азовский доносил царю Петру:

«Сего июля седьмого числа писали в Троицкой к нам холопем твоим из Черкасского донские казаки, Илья Григорьев и все Войско Донское… А в отписке их написано, что пересоветовав-де они Войском Донским на острову у себя тайно, согласясь с рыковскими и с верховыми казаками, и собрався воинским поведением с ружьем, пришли к куреню вора и изменника проклятого Кондрашки Булавина, чтоб его вора с единомышленниками поймать. И он, вор, видя свою погибель, в курене заперся со своими советниками. И они войском, в курень из пушек и из ружья стреляли и всякими мерами многое число его вора доставали. И он, проклятый, из куреня двух их казаков убил до смерти. И видя он, вор, свою погибель из пистоли убил себя сам до смерти. А советников его проклятых всех переловили и посажали на цепи до твоего, Великого Государя, указу, и поставили крепкие караулы. А тело его проклятого они Войском Донским для уверения посылают в Азов к нам холопем твоим. И июля в восьмой день писал в Азов он же Илья с Войском Донским, и прислали вора Булавина мертвое тело. А по осмотру у того вора голова прострелена знатно из пистоли в левый висок, и от тела его смердит. И мы, холопи твои, велели у того воровского тела отсечь голову, и ту его воровскую голову велели лекарям до твоего Великого Государя указу хранить, а тело его за ногу повешено у рек Каланчи и Дону, где у присланных его воров был бой. Да по сказке донских казаков, которые его воровское тело привезли в Азов, что-де того вора Булавина брат да сын, да пущие его воровские заводчики, Сеньки Драного сын, да атаман Ивашка Гайкин, Мишка Голубятников, Кирюшка Курганов с товарищами пойманы и сидят в Черкасском на цепях».

Петр с войском сторожил шведов в Горках близ Могилева. Донесение азовского губернатора несказанно царя обрадовало. По случаю «окончания злого воровства донских казаков» во всех полках служили благодарственные молебны. Вечером царь устроил пир для ближних сановников и генералов. Меншиков спьяну начал кричать, что-де того вора Кондрашку он бы мог с двумя солдатскими батальонами осилить. Петр, не выносивший бахвальства, дважды изволил огреть любимца палкой и сказал: