Рудольф Баландин - Странствующий рыцарь Истины. Жизнь, мысль и подвиг Джордано Бруно
Острое меткое слово было для Бруно грозным оружием в философских поединках.
Его многосторонняя одаренность, умение парировать встречные удары и мгновенно наносить острые выпады — все его личные качества оборачивались нередко во вред ему. Искренность, так необходимая для познания природы, порой делала его беззащитным перед ловкими лжецами и клеветниками, перед инквизиторами. Впрочем, незаурядная личность слишком часто «не вписывается» в среду обывателей. Об этом в прошлом веке хорошо сказал Ш. Бодлер в стихотворении «Альбатрос»:
Поэт — как альбатрос: отважно, без усилья,Пока он в небесах, витает в бурной мгле,Но исполинские, невидимые крыльяВ толпе ему ходить мешают по земле.
Заканчивая диалог «О бесконечности, вселенной и мирах», Бруно как бы обращается к самому себе, представленному в образе Филотея:
«Будь настойчив, мой Филотей, будь настойчив, не теряй мужества, не отступай, если даже огромный и важный сенат глупого невежества при помощи многих козней и ухищрений будет тебе угрожать и попытается разрушить твое божественное предприятие и высокий труд… Все, которые не до конца испорчены, будут иметь о тебе благоприятное мнение, ибо в конце концов каждый бывает научен внутренним учителем души… И так как в душах у всех имеется извечная природная нравственность, которая заседает в высоком трибунале разума и судит о добре и о зле, о свете и о тьме, то из собственных мыслей каждого восстанут в пользу твоего дела вернейшие и неподкупные свидетели и защитники».
Он думает, что познать Истину помогает «природная нравственность», совесть, а вовсе не хорошее обучение или умение логично размышлять. Это может показаться странным.
В обиходе нередко говорят: он человек умный, но подлец. Для Бруно такая характеристика показалась бы абсурдной. (Между прочим, из огромного количества признанных крупных мыслителей, талантливых творцов вряд ли можно отыскать даже немногих нравственно низких людей.)
Возможно, Бруно связывал ум с обширными знаниями, а главное, с умением понимать окружающий мир. Иначе говоря, он признавал ум теоретический, но презирал ум практический, направленный к низменным целям.
Кстати, в самом конце того же диалога высказана мысль: «Особенностью живого ума является то, что ему нужно лишь немного — увидеть и услышать, для того чтобы он мог потом долго размышлять и многое понять».
И снова хочется выяснить: откуда же берется такая чудесная особенность «живого ума»? Только лишь от знаний? Вряд ли. Ноланец обычно вел диспуты с людьми не менее его знающими. Недаром сказано: многознание не научает уму. И в языке четко отделяется знающий, памятливый, эрудированный, образованный и — умный. Тут, ясное дело, не обязательно противопоставление, но ясно также, что это и не одно и то же, вот что существенно. Сократ на этот счет высказался примерно так: мне, мол, подсказывает ход мысли мой добрый гений (демон). Не на ушко, конечно, подсказывает, а из глубин разума. В наши дни такое объяснение покажется не более убедительным, чем ссылка на врожденный ум.
Не странно ли: люди умели с древних времен вычислять календарные даты и затмения солнца, догадываться о существовании атомов и круговоротов материи, обнаруживать месторождения полезных ископаемых, выводить продуктивные сорта растений и породы животных… Многое, очень многое верно понимали и делали люди, не имевшие вовсе никаких научных знаний, представляющие окружающий мир населенным фантастическими духами. Безвестные гении научились владеть огнем, выделывать каменные орудия и глиняную посуду, понимали потаенную жизнь природы без помощи математики и других наук. Почему?
Ответ возможен такой. Органы чувств и мозг человека устроены так, что воспринимают и воссоздают окружающую природу. Звезды и солнце, небо и ветер, деревья и звери — все на свете отражается в сознании человека. Мир человеческой мысли живет не сам по себе, а в соответствии с окружающим миром природы. И не удивительно: именно эта окружающая природа создала человека и его мозг. Законы мироздания присутствуют в наших мыслях. Однако необычайно трудно уловить их, понять, осознать.
Но мы видим, что Бруно был убежден: познание природы, научные искания лишь тогда плодотворны, когда ориентированы на высокие нравственные идеалы.
Более поздние ученые постараются отделить науку от нравственности, очистить научный метод познания от «посторонних примесей», прежде всего от религиозных догм и предрассудков. Ведь нравственность, заповеди праведной жизни были издавна признаны божественными, данными свыше. Подчинить научные поиски этим религиозным заповедям означало признать главенство религии над наукой.
В ноланской философии, как мы знаем, признавалось главенство факта и логики, а Не церковных догм. В то же время высшим авторитетом провозглашалась совесть, нравственное начало в человеке. Чтобы эти два положения не противоречили одно другому, следовало сделать решительный, если не сказать отчаянный, шаг: отделить этику — толкование нравственных законов — от теологии — толкования религиозных текстов, обрядов.
Трудно сказать, ставил ли Бруно перед собой эту задачу определенно. Во всяком случае, она возникала перед ним. И это было неизбежно. К этому вела логика его рассуждений. А потому в счастливый и необычайно плодотворный лондонский период своей жизни Джордано и издал три естественнонаучных трактата: «Пир на пепле», «О причине, начале и едином», «О бесконечном, вселенной и мирах». Они были посвящены главным образом внешнему для человека миру — мирозданию, устройству космоса.
Три других трактата — «Изгнание торжествующего зверя», «Тайна Пегаса», «О героическом энтузиазме» — о внутреннем духовном мире человека, микрокосме. В них высказывались и утверждались отношения философа к «вечным вопросам» бытия: свободы воли и познания, любви и смерти, счастья, цели и смысла существования.
Смысл жизни
Как бы в предвидении грядущих скитаний и мученической смерти, Ноланец к 1586 году подводит итог своей тридцатисемилетней жизни. Ему суждено прожить еще пятнадцать лет, из них восемь — в тюрьмах инквизиции. Он успеет еще до этого написать немало сочинений. Но все-таки работы лондонского цикла останутся вершиной его творчества.
Книги его пользовались спросом. «Пир на пепле» был даже переиздан. Примечательная деталь. Во втором издании сделана небольшая авторская правка. В частности, из перечня мест, где собираются бедный люд и зеваки, вычеркнута римская площадь Кампо ди Фиоре. В те годы здесь стали устраивать торжественные сожжения еретиков — аутодафэ. (Этой трагической чести суждено удостоиться и Ноланцу.) Что это — предчувствие? Совпадение, пожалуй. Но уж совершенно сознательно и не случайно сделал Бруно другой шаг, приблизивший его к костру на Площади Цветов. Он написал диалог, высказав свое мнение о религии, монашестве, папизме.
В сочинении «Тайна Пегаса» (дословно «Каббала Пегаса») высокие идеалы утверждаются от противного, критикой низменных целей, чувств, поступков. Это — едкая сатира на ученых-педантов, на религиозный догматизм и «святую ослиность». Но думается, помимо этой задачи автор ставил перед собой и другую, более общую: обнажить и высмеять жизненную позицию «длинноухих» — людей, чутко улавливающих изменения политических веяний и философской моды, убежденных твердо лишь в том, что не следует иметь твердых убеждений, тупо и самодовольно твердящих зазубренные догматы, высказывания признанных авторитетов.
«Итак, старайтесь, старайтесь сделаться ослами вы, которые еще являетесь людьми! А вы, ставшие уже ослами, учитесь, заботьтесь, приспосабливайтесь действовать все лучше и лучше, чтобы достигнуть тех пределов, тех достоинств, которые приобретаются не знанием и делами, сколько угодно великими, но верою…»
Тут обличаются прежде всего церковники, однако не только они. В другом месте Бруно вопрошает: «Сколь многие из вас извлекают пользу от академии ослов, становятся докторами, загнивают и умирают в академии ослов? Сколь многие получают привилегии, повышения, возвеличения, канонизации, прославления и обожествления в академии ослов?.. Скажите, при помощи скольких и каких способностей и заслуг входят через дверь ослиности? Скажите, скольким ученым было запрещено преподавание, сколько их было исключено, выброшено и подвергнуто поношению за то, что они не обладают ослиной способностью и не причастны к ослиному совершенству?»
Завершается произведение величественным торжеством всеобщей ослиности. Сам Меркурий спускается с небес и назначает осла «главным академиком и догматиком».
Сатиры на церковников, на папизм были поистине знамением XVI века, времени Реформации. Однако Бруно не ограничивался критикой «отдельных недостатков» служителей церкви. Он отвергал религиозный метод, очень удобный для людей «нищих духом», ничтожных, безнравственных.
