Александр Лоза - Не изменяя присяге
Кровавая гельсингфорсская ночь с 3 на 4 марта 1917 года стала первой революционной трагедией России, хотя в начале марта 1917 года еще не было ни белых, ни красных. Гражданская война еще только предстояла, все ужасы ее были еще впереди. Россия еще не знала, что ее ожидают разорение и упадок, голод и разруха, сравнимые разве что с бедствием от нашествия орд Батыя — в былые времена.
Зима постепенно сдавала свои позиции. Несмотря на войну и революцию, весна 1917 года все равно пришла в Финляндию. Гельсингфорсский рейд освободился ото льда. Деревья в городских парках стояли почерневшие и влажные, но в воздухе уже пахло весной. Миноносец «Расторопный» все еще находился в ремонте на заводе «Сокол». Через захламленный, заваленный мотками заржавевшей рыжей проволоки, листами железа и змеиными извивами ржавых тросов двор завода, через грязь и красно-коричневые, настоенные ржавчиной лужи, мичман Садовинский медленно пробирался к эсминцу. Некогда красавец, «Расторопный» выглядел понуро и заброшенно. Обшарпанные борта — в подтеках ржавчины. Разруха на палубе и надстройках. Ремонтирующийся на заводе корабль всегда выглядит не ахти, но здесь были следы явной запущенности и наплевательства. Плоды «революционного» развала и упадка виднелись на каждом шагу: такелаж свисал бельевыми веревками, леера и стойки погнуты. На эсминце было как-то одичало и пустынно. Благодаря «революционным» порядкам ремонтные работы на миноносце практически прекратились. Мичман Б. Садовинский мысленно прощался со своим боевым кораблем — эскадренным миноносцем «Расторопный». Служба продолжалась, но того боевого — его, эскадренного миноносца «Расторопный», по сути, не было. Когда миноносец выйдет из ремонта, это будет уже другой корабль, с другим экипажем, другой службой, и служба эта, возможно, уже будет под другим — под красным флагом. По существу, мичман Садовинский прощался и со своим кораблем, и со своим флотом. Душа флота умерла. Но надо было продолжать жить и служить.
Будучи в Финляндии золотой северной осенью, я забрел в Хельсинки на красивое православное кладбище и обратил внимание на то, как много там могил офицеров Российского Императорского флота, жизни которых оборвались в первые дни марта 1917 года. В памяти как-то сразу не сложилось, что начало марта — это то, что у нас, в советской истории, принято было называть Февральской буржуазной, бескровной революцией 1917 года!
Офицеры гибли в Гельсингфорсе и в конце февраля, и в первых числах марта, но еще долго разбушевавшаяся чернь не давала семьям погибших их достойно похоронить. Г. К. Граф со скорбью и горечью писал в своих воспоминаниях: «Через некоторое время из госпиталя по телефону позвонил один наш больной офицер и передал, что к ним то и дело приносят тяжелораненых и страшно изуродованные трупы офицеров. Можно ли представить, что переживали в эти ужасные часы родные и близкие несчастных офицеров. Спустя некоторое время, из госпиталя, куда стали привозить раненых и тела убитых офицеров, некоторым семьям сообщили, что в числе привезенных находятся близкие им люди. Все в слезах, в чем только попало, несчастные женщины бегут туда, в госпиталь, в мертвецкую. Вот они в мертвецкой. Боже, какой ужас! Сколько истерзанных трупов! Они все брошены кое-как, прямо на пол, свалены в одну общую ужасную груду. Все — знакомые лица. Безучастно глядят остекленевшие глаза покойников. Им теперь все безразлично, они уже далеки душой от пережитых мук. К телам не допускают. Их стерегут какие-то человекоподобные звери. С площадной бранью они выгоняют пришедших жен и матерей, глумятся при них над мертвецами. Что делать? У кого искать помощи и защиты? Кто отдаст им хоть эти изуродованные трупы? К новым, революционным властям, авось они растрогаются. Скоре — туда! Но там их встречают только новые оскорбления и глумливый хохот. Кажется, что в лице представителей грядущего, уже недалекого Хама, смеется сам Сатана».
На окраине Хельсинки есть небольшая православная церковь Ильи Пророка. Внутри этой церкви слева от резного иконостаса, на стене — четыре серебряные пластины, образующие крест.
Это — морской крест — памятник офицерам Российского флота, похороненным в Финляндии. На нем фамилии более ста человек. И для многих из них датой ухода из жизни стали первые дни марта 1917 года. Слава Богу, появилась инициатива почтить память офицеров Балтийского флота, ставших жертвами Февральской революции в Гельсингфорсе. Инициативу поддержали Российское посольство и Финская православная церковь.
17 марта 1997 года, в день 80-летия гибели адмирала Непенина, в память погибших чинов Балтийского флота в Успенском кафедральном соборе в Хельсинки, в торце почетной алтарной части была установлена памятная доска с именами 59 погибших. Освятил мемориальную доску специально приехавший в Хельсинки глава Финской православной церкви митрополит Гельсингфорсский Лев.
Панихиду по-русски отслужил настоятель Успенского собора, глава православной общины Хельсинки протоиерей отец Вейкко. Торжественно и печально звучал под сводами собора голос протодьякона отца Михаила, сына русского эмигранта, офицера Северной армии генерала Миллера.
Вместе с церковным хором в службе участвовал и протоиерей Покровского храма Московской патриархии отец Виктор. Впервые в старинном соборе, некогда главном русском православном храме Гельсингфорса, где бывали убитые в 1917 году моряки, появилась доска с именами офицеров Российского Императорского флота — людей чести и долга, которыми можно и нужно гордиться.
Несмотря на все вышесказанное, современному читателю достаточно трудно понять, почему в 1917 году немалая часть нижних чинов русского флота в одночасье превратилась в огромную банду убийц, грабителей, насильников и дезертиров.
Писатели-маринисты в советское время пытались дать свое понимание истоков противостояния на флоте в виде возвышенно-наивного описания двух «оборотных сторон медали» корабельной жизни, объясняющих эти трагические события. Борис Лавренев в романе «Синее и белое» пишет о двух сторонах флотской жизни: «На одной стороне — сверкание погон, кортиков, орденов, чины, войсковые печати родовых жалованных грамот, гербовые страницы дворянских книг, успехи, волшебно смеющаяся жизнь, слава, женщины, прекрасные как цветы, утонченная романтика любовной игры.
На другой — бесправие, темень, безымянность, каторжный матросский труд, кабаки, упрощенная любовь, подальше от начальственных глаз таимые черные мысли».
Как мы видим, в действительности все было намного трагичнее и сложнее. Известно, что с началом войны в 1914 году патриотический подъем в России был очень силен. Более того, показателями этого патриотического подъема стали и антинемецкие выступления на флоте, проявившиеся у нижних чинов против офицеров, носителей немецких фамилий. В официальном отчете по Морскому ведомству о дисциплине морских команд за 1914 год писалось следующее:
«Патриотическое воодушевление, охватившее с началом войны все население империи, благодетельное влияние запрещения продажи водки, спиртных напитков и отмена выдачи командам флота чарки вина натурой еще более усилили в нижних чинах сознание святости долга и беззаветной преданности Престолу и отечеству, и в результате политическая пропаганда, резкое уменьшение коей замечалось и в прошлом году, — вовсе прекратилась».
Как показали прошедшие в феврале — марте 1917 года события, менее всего были подвержены «революционному» влиянию корабли и соединения, наиболее активно воевавшие на море в годы войны: соединения подводных лодок, миноносцы Минной дивизии.
С другой стороны, стоявшие в базах Балтийского моря линейные корабли в первую очередь стали рассадником «революционных» идей различного толка: от оголтелого анархизма до крайнего большевизма. Их команды оказались наиболее восприимчивы к политической пропаганде и подвержены влиянию береговых «агитаторов». Именно психология матросов, живущих в стальных городах — линкорах, крестьян, одетых в морскую форму, не бывавших в море и не видевших настоящей морской службы, кроме муштры, объясняет то, с какой легкостью они поддавались любой пропаганде.
Современник того смутного времени — видный деятель партии эсеров В. М. Чернов — так писал об особенностях жизни матросов: «И другая особенность — жизнь на самодовлеющих “плавучих крепостях” также наложила на матросскую среду свой отпечаток. Буйная удаль, с примесью непостоянства, беззаботная подвижность и неприкованность ни к каким прочным “устоям”, и, наконец, самодовлеющее противопоставление остальному миру, при крепкой товарищеской спайке в узком кругу».
Во время бунта на линкорах в Гельсингфорсе, наибольшей жестокостью и призывами к убийствам отличались именно «вожаки» восстания — люди с революционным, либо с уголовным прошлым, и, как правило, не имеющие отношения к действующему флоту. Отморозки, как мы сказали бы сейчас, за деньги готовые на любую подлость и преступление, были и есть в любые времена. Были они и в 1917 году. Были тогда и державы, готовые все это оплачивать.
