Эдуард Беляев - Тайна президентского дворца
И здесь уже не столь важно, придавался ли Якушев «Грому», либо он поддерживал «Зенит». И не имеет значения, в какие цвета его мазали. Хотя чаще и гуще — «зенитовским» колером. Куда существеннее, что именно «альфовские» и «вымпеловские» издания, промеж собой шушукаясь и многозначительно подмигивая читателю, выкладывали на книжные развалы догадку: старший лейтенант Андрей Якушев выполнял специфические функции. Разумеется, не военного переводчика. И не разведчика — разведывать там после «Шилок» Прауты и спецгрупп уже было нечего. Очевидно, в силу именно этих обстоятельств о молодом офицере из «внешнего департамента» впоследствии не так уж часто вспоминали в различных публикациях: и генералы, и рядовые «мемуаристы», и обожженные талантом акулы пера. Чествуя и славя всех своих бойцов подряд и без разбора, кое-кто на Рождество под хоругвью с ликом председателя не крестным ходом шел на срамное побоище — Амина убивать. Они о соратнике своем, Андрюше, не обмолвятся ни словом до поры. А спохватившись задним числом, и сегодняшним днем не касаются частностей его персонального задания.
Андрей-то чем был хорош, он чем-то выделялся в окружении даже избранных борцов? А хорош он тем был, что окончил «курсы диверсантов» и многому неплохо был научен: стрелял метко, лазал ловко, от вида крови на лезвии ножа глаз не воротил и от запаха ее на горле человека не трепетал. Он не по наитию свыше оказался в машине рядом с полковником Бояриновым, руководителем штурма и начальником известных курсов. Не по наитию свыше влетел в машину старшего колонны. Не с бухты-барахты его туда запихнули. Перед тем как подниматься в атаку, проявить беспокойство об атакующей цепи — первейшая заповедь командира: кто, с кем, с какой задачей и в каком порядке. И нет ли там, в рядах, в боевом порядке, случайных людей или явных слабаков.
Думаю, два руководителя — Дроздов и Бояринов — ни на йоту не порушили эту заповедь, содеяли все чин по чину, по-командирски грамотно. Кому царапаться в гору, и по ступеням вбегать, и строчить из горячих стволов — таких, мы знаем, было предостаточно. А вот Саша — «товар штучный», персонально озадаченный отеческим генеральским наказом и верно нацеленный на путное дело — порешить тирана.
Не станем унижать этих офицеров и, прежде всего, Эвальда Григорьевича и отводить ему роль адъютанта, призванного носить вслед за шефом чемоданчик. Не имеет значения — со снедью или важными документами. Уничтожение президента Афганистана — это «индивидуальный заказ» для Козлова и Якушева, при выполнении которого исключались любые случайности. Форс-мажор подразумевался один — смерть в бою. С Андреем так и сталось. Эвальду фортуна улыбнулась — дохромал непрытко, куда послали.
В целом за исход операции персональную ответственность нес генерал Дроздов. Находясь поодаль от Амина, он по смыслу акции находился к нему ближе всех других. Ему же, Дроздову, поступали доклады. Сразу после взятия Тадж-Бека генерал Дроздов, приняв рапорты в вестибюле дворца от командиров групп и персонально от Козлова, без секунды промедления сообщил генерал-лейтенанту Иванову о выполнении задачи. На том конце провода задавались вопросы, поэтому последовало многократное «да — да — да»… И торопливое: «Да, передаю ему трубку». К радиостанции приник Эвальд Козлов, стал докладывать результаты операции. Иванов перебил его: «Что с… ним?» Эвальд Григорьевич стал подбирать слова, чтобы завуалированно сказать о смерти Амина, но Иванов спросил без обиняков:
— Он убит?
— Да, убит…
И генерал сразу же отключился, чтобы рапортовать в Москву о благополучном окончании главного события мрачной ночи Кабула. Генерал Иванов только тогда мог решиться доложить шефу, когда получил подтверждение от «первого причастного к устранению диктатора лица». Этот, убив собственноручно, не мог ошибиться. Он в отличие от генерала Дроздова был рядом и лично исполнял приказ. Для Иванова недостаточно было доклада руководителя — генерала. Ему необходима была гарантированная информация от «первоисточника», из самых первых рук и уст человека, ручающегося головой, что так оно и есть на самом деле. А это — самая надежная гарантия.
Лишь после этого утомленно и величаво, сопроводив свое слово небрежным жестом усталой руки, в сторону толпы будет молвлено: ступайте, люди, месса окончена…
3
Начальник центрального военного госпиталя афганской армии подполковник Велоят стойко стоял на своем и не сдавался — наотрез отказывался встречаться с журналистами. Две-три попытки — и мы махнули рукой. Безнадежно. Помог случай, горестный и печальный. Александр Каверзнев — люди постарше его хорошо помнят, — журналист, политический обозреватель Центрального телевидения и Всесоюзного радио, весной 1983 года прилетел в Афганистан делать передачу о стране. В Фарахе местные власти хорошо приняли группу, создали сносные условия для работы, посодействовали, помогли и пригласили на товарищеский обед. К концу застолья Каверзневу стало плохо. Часа через два мы были в аэропорту. Военные дали самолет. В Москву его доставили уже без сознания. В клинике всю ночь медики боролись за жизнь Александра Каверзнева. Но 29 марта он скончался, не приходя в сознание. Существует версия о его умышленном отравлении. Что и как — предположений много, но смысл один: убили, гады, журналиста ядом.
После драматического события, связанного со смертью Каверзнева, подполковник Велоят сам разыскал нас и дал согласие на интервью.
— Я прибыл по вызову со своим врачом-инфекционистом. Почему с ним? Мне начальник политуправления Экбаль когда сказал, что произошло, стало ясно — отравление. Следом за нами приехали советские врачи. Я их провел к Амину. Занимались им двое, Виктор и Анатолий — они работали в нашем госпитале. Мне, третьему, делать около них по существу было нечего, и я пошел в медпункт, расположенный на первом этаже. Гульзахи, врач-диетолог, раскладывала по судкам продукты и напитки, взятые с обеденного стола и предназначенные для отправки на экспертизу. Ее помощница, медсестра, вернулась из кухни и сообщила, что повара исчезли, их нигде не могут найти, остался один посудомойщик, возле которого «уже стоят люди из службы безопасности». Она в недоумении — вместе с поварами исчез и казан, в котором готовили плов. Гульзахи отметила, что плов в раскладке меню не был предусмотрен. Хозяйка, жена Амина, просила это блюдо исключить и для важных персон, приглашенных на обед, сервировала и накрывала стол по-европейски. Однако, невзирая на запрет, плов подали, но маленьким детям не предлагали.
Я пошел на кухню. На плитах было все прибрано, кастрюли вымыты. Мне показалось странным — появись нежданный гость, ему нечего было бы предложить из еды. Известно, что Амин любил гранатовый сок. В буфете на кухне не оказалось ни единой бутылки. Много напитков было только в баре. Посудомойщик пояснил мне, что старший повар, если память не изменяет, Муладжан, велел ему сразу же после раздачи плова вымыть кухонную утварь. И заставил дважды перемывать. А банки и бутылки с соком один из поваров сам вынес в мусоросборник, хотя для повара такой проступок расценивается как «маленький сором». Больше он ничего не знает, но поваров сразу же арестовали, и их увезли сотрудники службы безопасности. Вернувшись в медпункт, не увидел образцов, отобранных для экспертизы. Гульзахи сказала, что снедь только что забрали «советские». Спрашиваю, а на каком основании? Отвечает: да ни на каком, забрали — и все. Сказали, что сообщат результаты экспертизы.
Перед залой, где проходил парадный обед, повстречал незнакомых мне советских врачей. Но их я, начальник госпиталя, никогда не видел. Подумал, может, из посольства. Они выносили коробки. По халатам я определил их как врачей. Но еще тогда про себя отметил — не медики они и вообще далеки от медицины. И не ошибся, к сожалению. Когда меня после захвата дворца нашли и решили расстрелять, пальцем на меня указал один из тех «медиков», но переодет он был уже в полевую форму. Спасибо Анатолию — защитил меня, объяснил, кто я, и спас. Очень жалко, что погиб Виктор, его товарищ. Я видел его тело — Виктора на моих глазах выносили к машине. У него было сквозное огнестрельное ранение в шею и, если не ошибаюсь, в голову. Не совместимое с жизнью. На вылете пули зияла большая рана.
Результаты анализа нам не показали. Какой яд подмешали, мы тоже не знаем. Говорить сегодня на эту тему стало опасным. Я как-то заикнулся — меня одернули, и серьезно. Я веду с вами конфиденциальный разговор и надеюсь на вас. Наши токсикологи, которые занимались госпитализированными пострадавшими, сделали неутешительные выводы. Яд был не местного производства, в наших лабораториях произвести его не могли. Значит, завозной. Мы обратились за помощью к французским врачам. Их рекомендация была однозначной — больным для лечения лучше выехать за границу. Совершенно неожиданно правительство Кармаля не стало чинить каких бы то ни было препятствий для выезда. В силу понятных причин мы не обращались к советским специалистам. Но они сами предложили свои услуги и препараты, так называемые нейтрализаторы. При этом хочу отметить, нужные медикаменты были доставлены без консультаций с нами. И что касается результатов проведенных анализов, выводов токсикологов, предполагаемого вида яда и т. д. Словно знали, что и подо что необходимо доставить. Инъекции делали тоже советские медсестры, своими шприцами, которые каждый раз забирали с собой.
