Александр Юрченко - Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле
– Писано третьего генваря в Нюренберге, – начал он басом. – Проезжая этот славный город, удивлён красотой ратуши, домами горожан и купеческого собрания, высотой шпилей немецких церквей. Вот и отметили мы Рождество Христово на чужбине. На улицах города весело, а в сердце моём хладом веет.
Халепа сделал паузу и выразительно посмотрел на сотрапезников. Кулешин и Траханиот с ожесточением грызли свиные ножки.
– Каково назначение человека? Зачем дана ему жизнь и зачем её у него отнимают? Почему никто не стремиться в рай, а желает плоды жизни земной вкушать? Штуденты университета из городка Альтдорф устроили шествие с факелами, во главу которого поставили чучело страшного старика по имени Руперт. Лица у всех вымазаны сажей, у иных спрятаны под страшными рогатыми масками.
– Чепуха какая-то, – произнёс Кулешин. – Дай-ка мне, – он пролистал тетрадку и вдумчиво прочитал вслух:
– Улица, по которой мы двигались, была вымощена камнем. Над нами нависали выкованные из железа и подвешенные на цепях на домах ярко раскрашенные сапоги, дверные замки, кренделя. Взад и вперёд сновали люди с корзинами и тележками, забитыми зеленью, цветами, мешками с мукой и рыбой; конные и пешие, одетые нарядно и разнообразно.
Кулешин озадаченно почесал потылицу и строго посмотрел на подьячего. Не разумею, зачем всё это?
– Это мысли мои и суждения о Германии, – наконец выдавил из себя Юшко. – Я брал у Фёдора Васильевича Курицына книги. Читал записи Афанасия Никитина и иных странствующих купцов, а также монахов, о странах разных. Решил сам попробовать.
– Как думаешь, Юрий, – обратился к Траханиоту Кулешин, – выпороть его за баловство, или простить по молодости лет.
– Дай-ка мне, – заинтересованно произнёс седой грек и тоже полистал тетрадку.
– Ну, вот, кстати, недурственно, – произнёс он и зачитал, – Нюренберг при подъезде к нему оказался неприступной крепостью. Ещё за версту видны были его высокие стены и множество башен с острым верхом. Перед нами оказался ров с мутной зелёной водой, за ним в толстой стене огромные железные ворота – так, это пропустим, – пробормотал грек, – вот дальше интереснее, – переехав зловонный ров, мы…
– Помилуй, Юрий, – Кулешин чуть не поперхнулся свиной колбаской. – Давай в другой раз о зловонии…
– Хорошо, – согласился Траханиот. – Слушайте, как я рассудил вас. Халепу благодарим за осмотрительность и всевидящее око его. Молодого человека предупредим, впредь глупости не писать. Пороть не будем. Всё же записи вести я ему сам приказал.
– Но не такие же! – возмутился Халепа.
– Ну не такие, – подтвердил Траханиот. – Тетрадку оставлю себе. Почитаю. Всё ненужное, чернилами вымараю. – Ганс, – обратился он к помощнику повара, краснолицему мальчишке в белом колпаке. – Бутыль шнапса на стол.
Забудем, други мои, обиды и трудности, невзгоды и ошибки. Дело большое сделали. Будем пировать!
Празднество продолжалось до утра, и если бы герцог Баварский Георг Богатый по какому-то недомыслию оказался в «Семи петухах» – герцоги, конечно, не допускают мысли пребывать в гостиницах в столь поздний час, у них для этого замков предостаточно – ей Богу, остался бы доволен…
Дело восьмое. Собор против еретиков
В этот день – и не тёплый, но и не особенно холодный – шумно и многолюдно было на площади в Кремле перед палатами митрополита Зосимы.
– Смотри, смотри. Старец Нил Сорский идёт! – восклицала богомольного вида старушка в видавшем виды кожухе из плохо выделанной овчины.
– А с ним – то кто? – вопрошала рябая востроносая девица, укутанная в тёплый пуховый платок.
– Тоже старец известный, Паисий, – отвечал коренастый мужичок. – Был я у него на богомолье.
Один за другим степенно входили под свод митрополичьих палат седовласые старцы – архиепископ Ростовский Тихон, епископы Нифонт Суздальский, Симеон Рязанский, Вассиан Тверской, Прохор Сарский, Филофей Пермский. Важно ступали игумены и архимандриты, среди них Иосиф Волоцкий, Митрофан Андронников, Симон Троицкий, Макарий Кирилло-Белозёрский. Решительно и размеренно проходили протопопы, больше их было из Москвы, меньше из дальних церквей и монастырей, почти бегом вбегали дьяконы и дьячки московские. Седые головы архиереев уже возвышались над длинным и узким столом, где едва хватало места их окладистым бородам. Остальные служители церкви сидели перед ними на лавках, тихо перешёптывались, кое-кто держал в руках Святое Евангелие, иные перебирали чётки. Всем нашлось место в палатах митрополита Зосимы. Шёл октябрь 6998 года. Начинался церковный Собор.
Под неутихающий шёпот вошёл митрополит Зосима, за ним три боярина – Иван Юрьевич Патрикеев, Юрий Захарьевич Кошкин, Борис Васильевич Кутузов, да государев дьяк Андрей Майко.
Владыка взошёл на кафедру, осенил сидящих крестом:
– По соизволению и повелению досточтимого и благоверного отца нашего Великого князя Иоанна Васильевича всея Руси, зачинаем наш Собор.
Господин наш Великий князь занят своими государевыми делами, но обещал прийти. Вместо себя прислал бояр и дьяка. С их помощью будем вершить суд праведный над хулителями Сына Божьего Христа и Святой Богородицы, коих развелось большое число в Великом Новгороде.
Ревнитель церкви нашей, Владыка Геннадий, архиепископ Новгородский, прислал обвинительную грамоту против еретиков Новгородских, – Зосима развернул свиток и начал читать:
«Святейшей и боголюбивой братии нашей, архиепископам и епископам!
Писал Великому князю и митрополиту, и вам пишу о ереси, что завелась в Великом Новгороде.
Узнал я, что злосчастные отступники от веры нашей хулу возводят на Христа и Богоматерь, плюют на кресты, называют иконы болванами, грызут оные зубами, повергают в места нечистые, не верят ни Царству Небесному, ни воскресению из мёртвых и, безмолвствуя при усердных христианах, дерзостию развращают слабых.
Учинил я допрос некому Самсонке, сыну попа Григория, который рассказал о тех грязных делах, что творили священники и дьяконы многие. Тетрадку с допросом переписал в подлинники и передаю Собору в доказательство вины тех антихристов новгородских, что подняли руки на наши святыни. Многие из них, в их числе попы Алексей и Денис, в Москву бежали и здесь свою ересь распространяли.
И говорю вам, да не оплошайте, встаньте крепко в борьбе с ними…
И ещё говорю: люди у нас простые, не умеют по обычным книгам говорить, потому речей с еретиками о вере не ведите, для того собор соберите, чтобы их казнить: жечь и вешать».
Изумлённо и с неким ужасом внимала братия обвинительной грамоте. И раздались крики: «смерть негодным!», «казнить их!», «в оковы посадить!».
Еле унял Зосима негодующих и приступил к беспристрастному допросу.
Первым стрельцы вывели попа Максима.
– Расскажи, Максим, что знаешь о ереси, которой научал тебя протопоп Алексей, – обратился к обвиняемому Владыка.
Максим, сухой, как стебель травы, старец, с виду благообразный, встал, потупив очи, наконец произнёс едва внятно:
– Говорил, отец Алексей, что у Бога Вседержателя нет ни Сына, ни Святого Духа, а когда в книгах говорится, что у бога Отца Вседержателя есть Слово и Дух, то это, объяснял он, простые слова, которые растворяются в воздухе, и не более того…
Только и выдохнула братия: «ох!», услышав такую дерзкую речь.
– Отец Алексей уже держал ответ перед Богом за грешные слова свои, – объяснил Зосима собравшимся. – Не выдержал испытания и испустил дух свой.
– Приведите Гридю Борисоглебского, – попросил он.
– Как поучал тебя о Сыне Божием Христе отец Денис? – спросил Гридю, невысокого тщедушного дьяка, которого стрельцы вывели вслед за отцом Максимом.
– Говорил, что тот, которого Писание называет Иисусом Христом, ещё не родился. Когда же он родится, то назовётся Сыном Божьим не по естеству, но по благодати, так же, как и другие пророки. А тот, кого христиане называют Христом Богом – простой человек, а не Бог. Он был распят иудеями и истлел. Поэтому следует придерживаться Моисеева закона, а не Христовых заповедей.
– А сам ты каким Христа видишь? – уточнил Зосима.
– Таким и вижу, как говаривал отец Денис, – ответил дьяк, смело глядя в очи митрополита.
– В острог его, в оковы, и не давать ни воды, ни хлеба! – раздались выкрики.
Зосима поднял руку вверх.
– Приведите попа Дениса. Зачитаю ещё о нём из тетради Самсонки.
Владыка раскрыл тетрадку и прочитал:
«Видели, как плясал отец Денис за престолом, когда проводил литургию, видели, как надругался над крестом».
