Бернард Корнуэлл - Бледный всадник

Огни пожаров уже гасли, прибитые дождем или потушенные датчанами, которые сейчас обыскивали дома и церкви. Я держался самых узких переулков, бесшумно шагая мимо кузни, мимо лавки кожевенника, мимо места, где продавали горшки. Наши сапоги похрустывали по глиняным черепкам.

Какого-то молодого датчанина тошнило у входа в переулок; он сказал мне, что Гутрум находится в королевской резиденции и что ночью там будет пир. Потом он выпрямился, задыхаясь. Парню было слишком плохо, чтобы его заинтересовала красота Исеулт.

Повсюду в домах причитали и всхлипывали женщины, и это злило Леофрика, но я велел ему помалкивать. Мы вдвоем не могли освободить Сиппанхамм, да и к тому же война есть война: если бы мир вдруг перевернулся вверх тормашками и армия восточных саксов взяла какой-нибудь датский город, из домов неслись бы точно такие же звуки. Однако, услышав это мое замечание, Леофрик угрюмо сказал:

— Альфред бы такого не позволил.

— Можно подумать, что воинов его запрет остановил бы, — ответил я. — Ты и сам, между прочим, творил подобное.

Я хотел разузнать новости, но никто из датчан на улице уже не вязал лыка. Они пришли из Глевекестра, выступив задолго до рассвета, взяли Сиппанхамм и теперь жаждали получить все развлечения, какие только есть в городе. Большая церковь сгорела, но люди рыскали среди дымящихся углей, выискивая серебро. Нам больше некуда было пойти, поэтому мы взобрались на холм, к таверне «Коростель», где обычно пили, и нашли там Энфлэд, рыжеволосую шлюху, которую удерживали на столе два молодых датчанина, в то время как трое других — всем им было от силы лет семнадцать-восемнадцать — по очереди насиловали ее. Еще около дюжины датчан достаточно мирно выпивали рядом, не обращая внимания на происходящее.

— Если ты тоже хочешь ее, — сказал мне один из молодых людей, — тебе придется подождать.

— Я хочу получить ее немедленно, — ответил я.

— Тогда можешь прыгнуть в нужник, — заявил он.

Я посмотрел на датчанина повнимательней: пьяный, с редкой бороденкой и какими-то безумными глазами.

— Можешь прыгнуть в нужник, — повторил он. Ему явно понравилась собственная острота, потом показал на Исеулт: — А когда ты утонешь, я ее заберу.

Я ударил наглеца, сломав нос и забрызгав его лицо кровью, а когда он задохнулся, сильно пнул его промеж ног.

Датчанин упал, скуля, а я ударил второго в живот, в то время как Леофрик выплеснул накопившуюся за целый день злость, неистово набросившись на третьего. Те двое, что держали Энфлэд, повернулись к нам, и один из них завизжал, когда женщина схватила его за волосы и вонзила ногти ему в глаза.

Противник Леофрика уже лежал на полу, и мой друг наступил парню на горло, а я бил своего до тех пор, пока не загнал его к двери, а потом ударил еще одного по ребрам, а третьему сломал челюсть. После чего вернулся к типу, грозившему изнасиловать Исеулт, вырвал серебряное кольцо у него из уха, снял другое с руки и забрал его позвякивающий монетами кошелек. Я высыпал серебро на колени Энфлэд, пару раз пнул стонущего датчанина между ног и выволок его на улицу.

— Иди и прыгни в нужник, — сказал я ему и захлопнул дверь.

Остальные датчане, все еще выпивавшие в дальнем конце таверны, с интересом наблюдали за дракой и теперь насмешливо поаплодировали нам.

— Ублюдки, — сказала Энфлэд, явно имея в виду тех, кого мы прогнали. — У меня все адски болит. Что вы двое тут делаете?

— Имей в виду, что они считают нас датчанами, — шепнул я.

— Мы очень голодные, — заявил Леофрик.

— Эти почти все забрали, — сказала Энфлэд, мотнув головой в сторону компании за столом. — Но может, что-нибудь осталось в кладовой.

Она завязала пояс платья и сказала:

— Эдвулф мертв.

Эдвулф был хозяином таверны.

— И спасибо, что помогли мне, вы, бесхребетные ублюдки! — Это она прокричала датчанам, которые не поняли ее и только посмеялись.

Потом Энфлэд хотела пойти в кладовую, чтобы поискать для нас еды, но один из мужчин поднял руку, чтобы ее остановить.

— Куда ты? — спросил он по-датски.

— Женщина идет по своим делам, — вмешался я.

— Я хочу эля, — ответил он. — А ты кто такой?

— Я тот, кто перережет тебе горло, если ты помешаешь ей принести нам еды.

— Тише, тише! — сказал человек постарше и, нахмурившись, посмотрел на меня. — Я тебя знаю?

— Я был с Гутрумом в Редингуме, — сказал я, — и у Верхама.

— Ну-ну. На этот раз ему повезло больше, а?

— Это верно, — согласился я.

Он указал на Исеулт:

— Твоя?

— Не продается.

— Я просто спросил, друг, просто спросил.

Энфлэд тем временем принесла черствый хлеб, бекон, сморщенные яблоки и твердый, как камень, сыр, в котором извивались красные черви. Датчанин постарше поставил на наш стол горшок эля, очевидно, в качестве мирного подношения, и, поговорив с ним, я немного узнал о том, что происходит.

Гутрум привел около тысячи человек, чтобы напасть на Сиппанхамм. Сам он находился теперь в доме Альфреда и собирался оставить в Сиппанхамме половину своих людей, в качестве здешнего гарнизона, в то время как остальные хотели утром отправиться дальше, на юг или на запад.

— Пусть себе эти ублюдки бегут, а? — сказал этот человек. Потом нахмурился, глядя на Леофрика. — Твой друг не очень-то разговорчив.

— Он немой, — пояснил я.

— Я знавал человека, у которого была немая жена. Вот был счастливчик.

Он с завистью посмотрел на мои браслеты.

— Ну и кому же ты служишь?

— Свейну Белой Лошади.

— Свейну? Он был у Редингума? Или у Верхама?

— Он сражался в Дифлине, — сказал я, — но в ту пору я был с Рагнаром Старшим.

— А, Рагнар! Вот бедняга!

— Полагаю, его сын теперь мертв? — спросил я.

А как же иначе? Да уж, не повезло заложникам. — Подумав мгновение, он снова нахмурился: — А что Свейн тут делает? Я думал, он идет морем?

— Так и есть, — ответил я, — мы здесь для того, чтобы поговорить с Гутрумом.

— Свейн послал немого на переговоры с Гутрумом?

— Он послал меня, а я прихватил его, — указал я большим пальцем на мрачного Леофрика, — чтобы убивать людей, которые задают слишком много вопросов.

— Хорошо, хорошо! — Датчанин примирительно поднял руки в ответ на такое проявление воинственности.

Мы переночевали на чердаке конюшни, согревшись в соломе, и ушли перед рассветом. В то утро пятьдесят восточных саксов могли бы запросто отбить Сиппанхамм, потому что датчане были пьяны и спали, позабыв обо всем на свете.

Леофрик украл меч, топор и щит у храпевшего в таверне датчанина, а потом мы беспрепятственно вышли через западные ворота. В поле за городом мы нашли больше сотни коней; двое охранявших их воинов дрыхли в крытой соломой хижине, и мы могли бы легко забрать всех лошадей, но седел и уздечек не было, и я нехотя смирился с тем, что придется идти пешком.

Теперь нас было четверо, потому что Энфлэд решила отправиться с нами. Она закутала Исеулт в два больших плаща, но бриттка все еще дрожала.

Мы пошли на запад, потом — на юг по дороге, которая вилась меж невысоких холмов. Мы направлялись в Батум, а оттуда я мог бы двинуться на юг к Дефнаскиру, дабы позаботиться о маленьком сыне, но было ясно, что датчане уже опередили нас. Некоторые, должно быть, поскакали в ту сторону еще вчера, потому что в первой же деревне, до которой мы добрались, не кричали петухи, вообще не раздавалось ни звука, а то, что я принял за утренний туман, оказалось дымом от горящих домов. Гуще всего дым поднимался впереди, поэтому датчане вполне уже могли достичь Батума. Этот город был им хорошо известен, так как они торговали там во время очередного перемирия.2

В тот же день около полудня орда конных датчан появилась на дороге позади нас, и мы бежали на запад, чтобы укрыться в холмах.

Мы странствовали неделю, находя убежища в лачугах: некоторые из них хозяева бросили, в других все еще жили перепуганные люди, и каждый короткий зимний день непременно был отмечен дымом, говорящим о том, что датчане вовсю грабят Уэссекс. Однажды мы нашли корову, запертую в коровнике рядом с покинутым домом; корова была с теленком и ревела от голода. Той ночью мы попировали свежим мясом, а на следующий день не смогли двинуться дальше из-за жгучего холода и косого дождя — его подгонял восточный ветер, а деревья раскачивались тяжело, словно в муках. Крыша дома, где мы нашли убежище, протекала, дым от огня угрожал нас задушить, а Исеулт просто сидела, глядя на маленькие язычки пламени огромными пустыми глазами.

— Ты хочешь вернуться в Корнуолум? — спросил я ее.

Исеулт, казалось, удивилась, что я заговорил. У нее ушло несколько биений сердца на то, чтобы собраться с мыслями, потом она пожала плечами.

— А что там у меня есть?

— Дом, — ответила Энфлэд.