Княгиня Ольга - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Входя в гавань, Хельги видел с передней лодьи, как Селимир помахал ему от машины: вокруг уже были его отроки, остальные полтора десятка стояли у начала мола, вооруженные топорами, которые до того прятали в лодьях под мешками. Возле машины на молу валялись три-четыре тела – греческая стража, и этот конец цепи по-прежнему был опущен. Селимир не подвел.
Причал уже опустел, но на поднимающихся к крепости улочках-лестницах бурлила бегущая толпа. Теснили друг друга в узких проходах люди, лошади, повозки. Ехать повозки не могли и лишь загораживали собой проход, словно камни в водовороте. Перед ними возникла глухая давка, где люди кричали от боли и от страха быть покалеченными и затоптанными. Дико ржали и бились запряженные лошади, но хозяева ничем не могли им помочь. Мычал, ревел и блеял скот, вопили бегущие. Но уже вступил в действие порядок обороны: ворота закрылись, оставив снаружи всех, кто не успел за ними спрятаться. По стене бежали стратиоты в боевом облачении, спеша занять свои места и отбивать приступ.
Скутары один за другим пересекали гавань, люди из них сверкающей на солнце железной волной устремлялись на причал. Каждая дружина выстраивалась и вслед за своим воеводой спешила к заранее назначенному месту. Встретить их в гавани оказалось некому: большая часть фемного войска стояла на перевалах, в крепости осталась только ее собственная стража и дружина стратигов. На ближний перевал послали гонца, да там и сами увидели дым над крепостью. Но на сборы и подход войска требовалось время…
А русы были уже здесь. Словно ураган, они промчались по Нижнему городу, не пропуская ни одной лавки, склада, дома или мастерской. Врываясь в каменные и глинобитные строения, били всех, кто пытался встать у них на пути. Тащили все, что представляло ценность: товар для продажи, содержимое причальных складов, запасы кузнечных изделий, ткани, съестные припасы. Не избежала общей участи и церковь Нижнего города – Двенадцати Апостолов, единственное здесь место, где можно было достать нечто по-настоящему ценное. Уже разграбленные лавки и дома испускали душный дым: уходя, русы расшвыривали по дому горящие головни из кузнечных горнов или хлебных печей. Вскоре запылали первые крыши. Над пристанями и улицами разносился звон железа, треск ломаемого дерева, крики женщин.
На причале перед скутарами росли горы награбленного: кучи всякой одежды, ткани из складов купцов Шелкового пути, железные изделия, ковры из домов, светильники, посуда из меди и бронзы, даже кое-какой мелкий скот и птица прямо в тех клетках из прутьев, в каких ее привезли на рынок. Из корзин сочилась жижа раздавленных яиц. Вино из разбитых амфор орошало все это пятнами цвета крови. Взятые прямо с тел, живых и мертвых, серьги, кольца и обручья, сорванные с поясов кошели русы рассовывали по пазухам и поясным сумкам.
Очистив Нижний город, вновь собрались на причале и стали грузить добычу. Заталкивали в лодьи вопящих женщин и девушек – кто помоложе из попавших под руку. Ближняя дружина старших вождей тащила добро из церкви – шелковые покровы, одежды, сосуды, светильники, еще скользкие от пролитого масла, связки тонких желтых свечей, иконы в серебряных и золоченых окладах.
Убедившись, что все вернулись и потерь в дружине почти нет, Хельги снял шлем, отдал оруженосцу и повернулся лицом к городу.
В нижней его части пылали крыши, на причал несло дымом. Сквозь него видно было, как стена крепости топорщится копьями стратиотов и блестят на солнце их шлемы.
– Что, Сугдея, держим мы свое слово? – С вызывающим видом Хельги положил руки на бедра. – Мы ведь всю зиму говорили: летом идем на греков. Вот мы и пошли на греков. Теперь-то они запомнят: нельзя нам что-то дать, а потом безнаказанно забрать назад!
Русы вскинули к дымному небу свое оружие и разразились дружным победным ревом. «Один! Перун!» – все кличи смешались в неразличимый гул, и никто сейчас не разобрал бы, кто из этих людей в хазарских шлемах рус, а кто славянин. Сплоченные общим делом, все они стали одно.
Еще несколько мгновений полюбовавшись огнем и дымом над Нижним городом, Хельги обернулся. Добыча уже была погружена, сквозь шум ветра пробивался плач пленниц. Как было решено заранее, русы заняли и те греческие лодьи, что стояли у причалов, чтобы иметь возможность увезти все захваченное здесь, заложников из Самкрая и сбереженную половину тамошней добычи. Если греческие лодьи оказывались заняты громоздким, но не слишком дорогим грузом, все метали в воду.
По знаку Хельги отроки взялись за весла. Одна за другой нагруженные лодьи стали отходитьот причалов и потянулись вдоль мола. Один причалил к дальнему концу, чтобы забрать Селимира с его людьми: они все это время оставались возле машины, чтобы какие-нибудь бойкие греки не захватили ее и не преградили русам выход из гавани.
– Прощайте, стратиги! – Хельги махнул рукой крепости и перепрыгнул в свой скутар. – Поцелуйте от меня епископа!
И к тому времени как спешно снятые с ближнего перевала фемные войска достигли Сугдеи, Нижний город уже догорал, а русские лодьи, обогнув мыс, скрылись за горами на северо-востоке.
* * *
По склону прибрежного холма спускался отряд из трех десятков всадников. На каждом был пластинчатый доспех, сиявший сталью, и островерхий шлем с белым пучком конского волоса над макушкой. Бронза отделки на солнце горела золотом. Хазарские батыры казались не людьми, а некими духами войны с железной чешуей вместо кожи. Усиливала это впечатление кольчужная бармица, закрывавшая их лица до самых глаз.
Только у предводителя их, ехавшего под пышным стягом из конских хвостов, шлем был открытый, но зато самый богатый, с узорной золотой отделкой. Сейчас надлежало думать не об этом, но при виде этого шлема в душе Хельги невольно колыхнулась зависть. Пластинчатый доспех булшицы был надет на кафтан богатого зеленого шелка с золотыми орлами; на поясе с тремя хвостами, плотно усаженном золотыми бляшками, висел меч в золоченых ножнах. Отличный конь ступал величаво, словно гордился и золоченой уздой, и всадником. Будто понимал,
