Сплетение судеб - Александр Владимирович Чиненков
– Это всё, что я вызнать хотел.
Пугачёв кивнул. Ему тут же подали ковш с квасом. Он пил медленно, спокойно. Толпа смотрела, как он пьёт, и ждала. Наконец, он отдал ковш и заговорил:
– Моим боярам ведомо моё отношение к колдунам. Я их казню, ежели удумают сотворять мне козни! И не удумают – тожа казню.
– Подтверждаю! – тут же закричал Зарубин-Чика.
– Мне вот зазорно больно старуху в петлю совать. Но и жалость проявлять к ней не можно! Еёный взгляд волчий нынче заставил меня призадуматься. Злобный взгляд. Злобный!
– Да безобидная она старуха, государь, – пробубнил поп, – порчу не наводит. Людей от хвори излечивает.
– А ты помолчи, покудова роток разевать не велел! – с неожиданной грубостью откликнулся Пугачёв. – Вякать будешь, когда скажу, а покуда…
Мариула вскинула голову.
– Почто на людей лаешься? – спросила она. – Не срывай зло на других, каково мне уготовил!
Пугачёв нахмурился.
– Ты тоже язык свой бесовский прикуси, – неприязненно сказал он. – Когда велю, тогда и вякать будешь.
Мариула поджала губы, расправила плечи, но промолчала. А голос «ампиратора» зазвучал над площадью громко и уверенно:
– Колдуны, что и сам Сатана, враги рода человеческого! На вид все зараз добренькие, а что внутри? Кто из сакмарцев замолвит за неё слово, акромя попа? Ежели не вякнет более никто, то на осину вздёрнуть колдовку старую велю!
Толпа заклокотала. Непонятно было со стороны, возмущены ли люди «посулами государя», или целиком поддерживают его прихоть. И вдруг кто-то закричал:
– Помилуй её, государь! Она завсегда только добро несёт людям!
Мариула стояла лицом к самозванцу. Она ещё не пришла в себя от неожиданности, не собралась мыслями, не поняла толком, что происходит. На осину? О ком это? О ней? Её на осину?! Её?! Да нет, это ослышалась она!..
– Государь, помилуй её! – всё сильнее гудела толпа сакмарцев.
Снова «без дозволения» решил высказаться поп Серафим. Он был бледен, говорил через силу.
– Батюшка-царь, – начал он, – я никак в толк не возьму – чем Мариула перед тобой провиниться успела?
– Колдуны ужо виноваты в том, что они колдуны! – громко и холодно ответил Пугачёв. – А я не хочу ждать, когда старуха мне погибель наворожит! А ты-то, поп, почто об колдовке эдак заботишься? Тебе же вера в Христа не дозволят с нею шашни разводить?
По словам самозванца, которые были только что произнесены, Мариула вдруг до конца осознала, как сильно зол на неё «государь» и как трудно будет убедить его в чём-то обратном. Она молчала. Вся жизнь вдруг нахлынула на неё, и вот она висит на волоске. И от того, что сейчас скажешь, как сумеешь сказать, зависит – оборвётся волосок или нет…
Мариула опомнилась. Картины прожитого померкли, перед нею снова самозванец в кресле, лицо которого недоброжелательно, а она стоит перед ним как обвиняемая.
Ведунья смахнула набежавшие на ресницы слёзы. Всё вокруг плыло перед глазами.
– Что ж, на осину так на осину, – вздохнула Мариула. – Знать времячко моё пришло. Пожила я, спасибо Господу, уже достаточно. Только смерть моя на твою голову падёт зараз, разбойник окаянный. Душа моя, от тела ослободясь, за твоим бесовым войском последует! Всюду рядышком с вами будет. Везде чинить препятствия вам будет. А успокоится она, когда ты башку свою злодейскую на плахе сложишь! Обсказать, когда случится сеё?
Мариула смолкла. Народ молчал. Молчал, побелев, и сам самозванец. «Не брешет она, – думал он, – эдак брехать нельзя!» А вслух он сказал:
– Уберите её с глаз моех долой. Да обид и смерти не причиняйте!
Мариулу и её внуков отпустили. Когда они покинули площадь, Пугачёв задумался. Думал он долго и мучительно. Вокруг зависла тишина.
Стряхнув с себя оцепенение, «ампиратор» оглядел толпу сакмарцев и, желая казаться бодрым и далёким от страха, выкрикнул:
– Спаси Христос за гостеприимство, детушки! Мне пора к войску вертаться. А вот за приём знатный велю отныне называть Сакмарск ваш Петербургом-городом!
Час спустя забили барабаны. Пугачёву подвели коня.
– А нам куда? – спросили сысканные казаки-сакмарцы.
– С собою беру, – усаживаясь в седло, важно сказал «государь».
– А сколько прикажете припасов с собою взять?
– Возьмите по краюхе хлеба. Вы только до Оренбурга меня сопроводите!
Пугачёв и его отряд, усиленный пятьюстами сеитовских татар, перешёл реку через мост, который вопреки приказу губернатора не был разобран казаками, и поскакал в направлении крепости Пречистенская.
Казаки и татары ехали верхом. Одни в шапках из овчины, другие в лисьих, на одних кафтаны из грубого сукна, на других пёстрые халаты. Все весело смотрели вперёд. Они ведь не шайка сабарманов-разбойников, а царево войско! У всех ружья, пики, сабли на боку.
А впереди, в руках у Ивана Зарубина-Чики, развевается знамя.
Впереди на коне, прямо под знаменем, устремив вперёд задумчивый взгляд, с царским достоинством ехал Пугачёв. Волевой человек. Взгляд независимый.
Так и доскакали они до Пречистенки. Уже вечер, туман, пасмурно. По ту сторону крепостного частокола в окнах изб мерцали огоньки.
Пугачёвцы взяли крепость без сопротивления. Офицеры гарнизона, «возглавив» солдат, с поднятыми руками вышли навстречу бунтовщикам.
Вспомнив слова Мариулы и советы французов, Пугачёв впервые помиловал офицеров и вместе с солдатами принял в своё войско.
Глава 13
После тяжкого оскорбления, нанесённого ему Щупловым, Архип не спал, не ел, ходил по посёлку с покрасневшими от бессонницы глазами; нервный тик всё чаще подёргивал его щёку.
А до прихода зимы оставалось совсем мало времени. Напряжение жителей посёлка было так остро, что люди, отстраивая умёт, не могли спать ночами, не могли отдыхать вволю. Как только казаки уехали из Степных Огней, вся тяжесть по строительству легла на плечи умётцев. Старики, женщины и дети до конца выкладывались на строительстве посёлка.
Архип, сидя в землянке, не пускал к себе никого. Лишь изредка он посещал стройку, давал скупые указания и возвращался вновь в своё жилище. И днём и ночью он был один, без облегчающего сна, без слёз, с опустошённой и ноющей душой. Стараясь занять голову, он пытался представить своё будущее. Но и это сделать для него было трудно. Слишком сильно затмевало всё его горе. Широкая жизнь в одночасье вдруг стала тесной. Не было света. Очнувшись от короткого тяжёлого забытья, он с горечью удивлялся, что дни по-прежнему идут один за другим, как будто ничего не изменилось вокруг.
Казачки приносили ему еду и ставили узелки у порога. И вот однажды…
Архип вышел из землянки мрачнее тучи. Он присел на пенёк у входа и хмуро посмотрел на небо.
Уже смеркалось. Он забил трубку табаком и
