Королева четырёх частей света - Александра Лапьер
Туда, туда, туда!
Но Господь судил иначе.
После землетрясения июля 1586 года и наводнения, разрушившего порт Кальяо, после голода и мора, ставших следствием этих бед, после смерти твоих детей явилась новая опасность. В наши воды проник преемник Френсиса Дрейка: ещё более кровожадный английский корсар, разбойник по имени Томас Кавендиш. Он шёл с юга на север вдоль берега, всюду сея страх. Кальяо был для него самой желанной добычей. Самой важной. Взяв Кальяо, он становился хозяином Лимы.
Кавендиш сделал в точности то, чего опасался дон Альваро. Он прошёл Магеллановым проливом, который, как мы считали, укрепил и защитил старый враг твоего мужа — мерзавец Сармьенто, как тот его всегда называл.
Милость, которой мерзавец Сармьенто пользовался у вице-короля Толедо, позволила ему получить от Его Величества Филиппа II неслыханные полномочия: командование двадцатью тремя кораблями и восемью сотнями людей, чтобы держать пролив, не пропуская через него англичан. Затея обернулась катастрофой. Сармьенто поссорился со всеми капитанами, а потом бросил колонистов на берегах пролива, отправившись якобы за провиантом. Обратно он так и не вернулся: ещё один корсар, сэр Уолтер Рэли, взял его в плен и отвёз в Лондон.
Несчастные, высаженные им на берег, погибли от голода и холода. Корсар Кавендиш встретил с десяток колонистов, не более. Он позволил себе назвать колонию “Порт Голода”, а в живых оставил только одного испанца, который служил ему проводником до Лимы.
Милостью Божией Кавендиш проскочил Кальяо и только разграбил наши северные порты. Зато в Мексике ему удалось захватить наш галеон, шедший из Манилы. Существенная потеря! Галеон вёз королю китайский шёлк, азиатские пряности и сто двадцать две тысячи золотых песо, на которые Его Величество мог бы финансировать войну с Англией. И это несчастье случилось в то самое время, когда ветер и буря разметали у шотландских берегов нашу Непобедимую Армаду.
Казалось, Бог нас оставил...
Но в своей великой благости милосердный Господь решил спасти Перу, дав нам нового вице-короля.
Преемником графа Вильярдомпардо, которого мы прозвали “Трясунчик”, потому что он вечно болел, стал не кто иной, как первый поклонник нашей матушки — дон Гарсия Уртадо де Мендоса, вместе с которым она тридцать пять лет назад направлялась на корабле в Новый Свет.
Наш отец тоже хорошо знал дона Гарсию: под его началом он сражался в Чили. Благодаря этому мы теперь владели землёй у Каньете — города, названного по маркизату фамилии Уртадо де Мендоса. Теперь, в 1589 году, дон Гарсия, четвёртый маркиз Уртадо, по справедливости мог считаться официальным покровителем наших родителей. Ему мы были обязаны всем. При вести о его назначении мы чуть с ума не сошли от радости.
И далеко не только наша семья была в восторге. Ликовал весь город. Чилийские ветераны, которых некогда дон Гарсия привёл к победе над племенами мапуче, твёрдо знали: он поднимет страну. Сделать надо было много. Всюду было неспокойно. Бунтовали индейцы, страдавшие от дурного обращения. Земли, опустошённые наводнением, не обрабатывались. Мы страдали от жажды: не хватало воды. Обваленные, заброшенные оросительные каналы вышли из строя. Что касается флота, он тоже находился в плачевном состоянии. Хоть корсар Кавендиш Лиму и не разграбил, где-то недалеко всё время рыскали другие пираты.
Все говорили: дон Гарсия прямо создан до таких дел. Ему было пятьдесят пять лет. Он считался человеком властным, холерическим, гордившимся своей знатностью, страстно преданным чести Испании. Грандом, который всей душой любя Перу, думал ввести при своём дворе строгий этикет, скопированный с мадридского. С ним прибыла его супруга — дочь графа Лемоса, председателя Совета Индий[11]. В её свите прибыл эскадрон менин[12], полк дуэний[13], целая армия статс-дам, первая камер-фрау, вторая камер-фрау, церемониймейстер, духовник, врач, секретари, пажи, даже музыканты и итальянские живописцы. Появление сотен таких людей — вымуштрованных суровыми испанскими церемониями, со множеством титулов и знатных предков — сильно изменило атмосферу в столице. Прежде резиденцию вице-короля посещали только военные и юристы. Его окружение было чисто мужским; фаворитки-креолки и наложницы-индианки тоже никак не способствовали изящным нравам. С прибытием доньи Тересы явился целый рой девиц на выданье и вдов, желающих мужей; все они, как одна, происходили из самых высоких фамилий. Дворец очень скоро превратился в копию Эскориала.
Муниципалитет был так впечатлён, что решил устроить вице-королеве торжественный въезд отдельно от её супруга. Нам с тобой, Исабель, и ещё сотням других замужних дам, выбранных в самых высокопоставленных семействах, было поручено сопровождать донью Тересу в городе. Обычно мы лишь издалека, с высоких балконов, наблюдали, как кортеж всадников гарцует под триумфальной аркой, воздвигнутой на въезде в Лиму.
Теперь впервые в нашей истории мы, креольские женщины, выехали навстречу вице-королеве. Будто сейчас вижу, как сверкают твои чёрные глаза при виде приближающегося к нам кортежа. Донья Тереса прибыла из порта Кальяо. Её приближение встретили барабаны и трубы. Зелёное бархатное платье необычайной ширины, не вмещавшееся в носилки, издалека выделялось на фоне пурпурного шёлка кресла. Справа от неё восседал прежний вице-король — старый граф Вильярдомпардо. Слева — её родной брат. За ними выступала великолепная вороная кобыла, купленная муниципалитетом на заводе моего отца, на которую вскоре предстояло воссесть вице-королеве. Узда, поводья и стремена на ней были из кованного серебра. Ещё никогда не видывали столько роскоши, надетой на одну лошадь. Фестоны на седле резали, штамповали, чеканили и чернили наши лучшие золотых дел мастера. За кобылой следовали четыре конюших, потом четыре кавалера в доспехах. Все они шли пешком, с непокрытыми головами в знак почтения. За ними вилась длинная вереница портшезов, в которых восседали статс-дамы в расшитых жемчугом платьях. Их подбородки лежали на жёстких воротниках, они смотрели прямо перед собой и ни на кого не глядели. Особенно на нас — креолок из Лимы. Должна сказать, мы были одеты гораздо лучше них. Посмею добавить: тем более мы их превосходили красотой и гордостью. Позже вице-королева призналась нам, что никогда прежде не видела столько золота, кружев и самоцветов, как на знатных дамах Лимы, ожидавших её у триумфальной арки. В то время её высочество ещё не знала, до какой гордыни доводило нас богатство: даже невидимые глазу пуговки на башмаках и подвязках были сделаны из драгоценных камней.
