Зигфрид Обермайер - Под знаком змеи.Клеопатра

— Чем мы можем служить господам?

Я заранее заготовил предлог:

— Вскоре сюда прибывает царица Клеопатра из Египта. Мы состоим при ее дворе и хотели бы узнать, нельзя ли здесь найти девушек, которые умели бы декламировать и петь, а также играть на лире или кифаре?

Женщина с любопытством взглянула на нас.

— Так вы египтяне?

— Меня зовут Олимп, я грек, живу при дворе в Александрии. Мой слуга Салмо родом из Иудеи. Наша царица тоже происходит из греков, но, конечно, среди нас есть и египтяне.

Ее любопытство, казалось, было удовлетворено. Она кивнула.

— Хорошо, тогда тебе лучше обсудить все с Ксантиппой. Я провожу тебя.

Салмо остался, сказав, что хочет прогуляться по саду. Он был хорошим слугой и не выходил из роли.

Ксантиппа уютно расположился в одном из многочисленных атриумов этого обширного здания и неторопливо поднялся при нашем появлении. Пожалуй, быстрее он и не мог бы двигаться — настолько был тучен. Складки его подбородка терялись в широкой тунике, поверх которой он набросил теперь тогу.

Я представился и сказал, что, будучи чрезвычайным послом Египта, видел на одном из праздников во дворце императора его девушек и близко познакомился с одной из них, Ксенией.

— Возможно, наша царица тоже устроит здесь большой симпосий, и нам поручено подготовить все, что для этого необходимо: танцы, пение, музыку. Поэтому я хотел спросить…

Ксантиппа хлопнул в ладоши и сказал:

— Присядем. Знаешь, я не люблю стоять, ну, о ходьбе и говорить не приходится.

Он опустился на стул, который по размеру походил скорее на ложе. Вошел слуга, и Ксантиппа приказал принести вина, воды и «чего-нибудь из еды».

— Да, благородный Олимп — какое красивое имя! — ты правильно сделал, что пришел ко мне. В настоящее время у меня шестьдесят четыре девушки и женщины от пятнадцати до тридцати лет. Среди моих прелестных дам есть и такие— их, наверное, десять или двенадцать, — которые вполне могут украсить вечер музыкой, пением или декламацией и, конечно, обладают обширными литературными познаниями. Они прочтут что-нибудь из Гомера или Аристофана, а если нужно, то и что-нибудь более легкого содержания. Танцевать они тут все умеют, но есть около двадцати девушек, которые особенно хорошо владеют этим искусством. Как видишь, мы можем исполнить все пожелания царицы.

— Я в восхищении, почтенный Ксантиппа, — и был восхищен, еще когда Ксения так живо описала твой дом и все его достоинства. Позволь мне один вопрос: в чем секрет твоего успеха?

Он устало взмахнул правой рукой, и это выглядело так, будто в воздух взмыл окорок, к которому подвешены были еще пять упругих колбасок.

— Тут нет никакого секрета. Причина моего успеха в моей лени. С детства я мечтал о том, чтобы разбогатеть и при этом поменьше работать. Когда я стал юношей, то встретил человека, которому это удалось. Я спросил его, как ты меня сейчас, как он добился такого успеха. По его мнению, чтобы разбогатеть не работая, надо найти людей, которые бы выполняли всю тяжелую работу за тебя. Но, как он сказал, они должны делать это охотно, у тебя им должно быть лучше, чем где-нибудь еще. С тех пор я стараюсь устроить все именно так и не думаю,

что здесь найдется хотя бы одна девушка, которая работает для меня с неохотой или чувствует себя рабыней. Они появляются здесь лет в пятнадцать, и поначалу этот дом становится для них школой, потом, в зависимости от способностей, они набираются опыта и обучаются танцам, пению, музыке и литературе. Я покупаю их у родителей, а иногда и на невольничьем рынке или еще где-нибудь. От всего, что они у меня зарабатывают, я откладываю десять процентов. Те, кто живут здесь до тридцати лет, получают потом свидетельство об освобождении и неплохую премию. Половина девушек уходит отсюда немного раньше: некоторые выходят замуж, а некоторые могут быстрее собрать деньги для своего освобождения, потому что я еще торгую детьми.

— Что? Детьми? Но как…

Он успокаивающе засмеялся.

— В этом нет ничего дурного. Конечно, рано или поздно почти у каждой из моих девушек рождается ребенок. Таре — большой город, и здесь есть множество супружеских пар, которым капризная богиня Тихе[35] отказала в счастье иметь потомство. Они покупают здесь новорожденного ребенка, который даже никогда не узнает свою мать, и могут воспитать его, как собственное дитя. Эти младенцы происходят, как ты понимаешь, от хороших родителей: матери их — прекрасные юные девушки, а отцы — в основном солдаты или люди из лучших домов, как правило, молодые и полные сил. За каждого отданного ребенка девушки получают очень большую премию, так что, родив двух или трех, они могут освободиться.

— Хорошо, но если она не захочет отдать своего ребенка?

— Тут есть две возможности: или он становится рабом в моем поместье и воспитывается на мои средства, или она находит родственников, которые взяли бы его к себе. Такое случается, но очень редко. Да, здесь обо всем заботятся. Есть даже врач, который по желанию девушки поможет ей вовремя избавиться от плода. Но я не очень это одобряю, потому что при этом некоторые девушки умирают или тяжело заболевают.

— И все это… все это вы устроили из лени?

— Ну да! Посмотри на меня: разве я похож на человека, который много работает? О, наконец-то!

Этим возгласом было встречено появление серебряного подноса, уставленного холодными закусками, а также корзины с хлебом и кувшина с вином. На подносе возвышались целые горы птицы, колбас, маринованного лука, огурцов и каперсов, нарезанного сыра и прочей снеди. Когда я собрался задать еще один вопрос, он предостерегающе взмахнул рукой:

— Я не люблю говорить за едой — это мешает наслаждаться ее вкусом.

Я уже позавтракал и теперь съел только самую малость, Ксантипп же приступил к делу основательно, и когда он вдруг остановился, поднос был почти пуст.

— Во имя хитроумного Гермеса, у меня почти совсем пропал аппетит. Но все равно это так вкусно, и для меня нет ничего труднее, чем оторваться от еды. А сейчас я немного вздремну, дорогой Олимп. Если тебе что-то понадобится, ты знаешь, где меня найти.

Изо всех событий, которые я здесь описываю и еще опишу, наибольшее удивление у меня вызывает пребывание Клеопатры в Тарсе. Я никогда не верил, что Антоний будет очарован ею до такой степени, что позволит себя склонить к решениям, которые незадолго до этого казались ему совершенно неприемлемыми. Если бы на его месте был Октавий, то уже тогда история повернулась бы иначе.

В день ожидаемого прибытия Клеопатры наш посол уже с утра представлял собой сплошной комок нервов. Он заикался от волнения, кричал на всех, несколько раз чуть не заплакал и с видимой неохотой попросил меня о разговоре.

— Олимп, скажи мне, пожалуйста, скажи, чего ждет от меня царица? Я не знаю, что я должен ей представить. Какой-нибудь рапорт? Может, мне надо организовать какой-нибудь комитет для праздничной встречи или, наоборот, незаметно примкнуть к ее свите? Мне просто не хватает опыта…

— Для начала тебе следует успокоиться. Царица поручила мне первому представить ей устное сообщение, затем она встретится с тобой и твоими людьми. Ты просто ответишь на ее вопросы.

Оказалось, что это тоже его не устраивает.

— Почему это ты первый? Ведь официально я…

— Хорошо, — прервал я его, — тогда я предлагаю нам обоим-выехать навстречу ее кораблю, как только он появится на горизонте, и пусть ее величество сама решает, кого из нас принять первым.

С этим он согласился. Самые быстрые гребцы Тарса — как они сами себя называли — были наготове, ожидая только нашего знака. На верхней мачте самый зоркий матрос из команды посольского корабля непрестанно вглядывался в даль, чтобы сразу же известить нас, как только покажутся пурпурные паруса.

Это произошло вскоре после полудня. Посол и я сразу же перебрались по веревочной лестнице в лодку, и «самые быстрые гребцы Тарса» так налегли на весла, что их суденышко удивленно заскрипело и застонало. Не прошло и часа, как мы достигли царского корабля. Он был настолько великолепен, что даже у глупца не осталось бы сомнений в том, что на его борту находится царица Египта, самая богатая правительница в мире.

Издалека сияли пурпурные паруса, которые отражались в почти неподвижной воде, как темные лужи крови; позолоченная корма сверкала на солнце, как какая-то небывалая драгоценность. Наши быстрые гребцы были так поражены всем этим, что даже не спросили свою плату. Мы уже взобрались на палубу, когда я вспомнил об этом и бросил им в лодку обещанный аурей.

Царица уже ждала нас и приняла сразу обоих. Позади нее стояли Шармион и Ирас, слева от нее — кто-то незнакомый, а справа — маленький кругленький и улыбающийся во все лицо добрый Мардион. Видно, как рад он был вновь меня увидеть. Ирас тоже обрадовалась, ее черные глаза заблестели, но — как всегда на официальных приемах — она сохраняла самообладание, чтобы не вызвать неодобрения Шармион, ее старшей подруги, которая держалась так величественно, как будто это она была царицей. Диойкет Протарх, как мы узнали, остался в Александрии в качестве регента.