Иван Ле - Хмельницкий. Книга первая
— Пан Хмель, очевидно, бардзо любит мать?
Хмельницкий постарался не выдать волнения, вызванного этими словами. Он даже не обернулся и совсем равнодушно ответил:
— Всему живому, не древу сущу, свойственна эта любовь к корню, взрастившему тебя на родной земле…
Каменотес еще энергичнее принялся тесать камень, выравнивая фон барельефа. А на очарованного произведением искусства студента со всех сторон с любопытством смотрели мастера.
— Помнит ли пан Хмель Мартынка, сына Мелашки Пушкарихи? — тихо, будто между прочим, спросил каменотес. И еще усерднее стал долбить камень — казалось, вот-вот заденет долотом законченную деталь барельефа, испортит ее.
Но Богдан вдруг, забыв на какое-то мгновение, где он находится и зачем пришел сюда, резко схватил каменотеса за руку, держащую молоток, и посмотрел ему в глаза. Он так глубоко пронизал мастера своим тревожным взглядом, что даже испугал его. Но тут же заметил, что на них обратили внимание другие мастера. Он медленно опустил руку Бронека, выпрямился и, быстро повернувшись, не оглядываясь, направился к калитке.
Бронек растерялся: окликнуть юношу или самому побежать за ним, а там рассказать о Мартынке и кобзаре Богуне. Заскрипели створки ворот, хлопнула калитка, закрытая Богданом. В ответ на вопросительные взгляды каменотесов Бронек лишь развел руками, выражая крайнее удивление.
Вечером, возвращаясь с работы, каменотес заметил, как из-за угла появилась фигура в длинном черном кунтуше воспитанника коллегии и, свернув в переулок, направилась к нему. Он сразу догадался, кто это, однако не заговорил с подошедшим, пока не вышли на площадь возле церкви Трех святителей.
— Пан Хмель? — тихо спросил, не оглядываясь.
— Да, уважаемый пан каменотес, — коротко ответил тот. Юноша смелее приблизился к Бронеку. — Пан каменотес такую загадку мне задал, что я должен был выслеживать вас тут, чтобы расспросить, откуда вам известно о Мартынке и Пушкарихе?
Бронек не остановился, ибо понимал, что беседа студента коллегии с простым цеховым мастером может показаться более чем странной. Продолжая идти, он сказал:
— Любовь Мартынка к матери так глубока, что привела его в наш Львов, уважаемый пан Хмель. Пану должно быть известно, какой поступок сделал его преступником в глазах властей и одновременно возвысил до вершин человеческого героизма!
— Это верно, уважаемый пан… Вацлав! Мартынко — властитель моих детских мечтаний, когда-то я завидовал ему. Несколько лет я привыкал к мысли о его гибели, но, откровенно говоря, пан Вацлав, никак этому не мог поверить. Думаю, что и вы, пан, понимаете, какое огромное волнение вызвали в моем сердце, упомянув о Мартынке. В чужом для меня Львове, возле камня, на котором искусно изобразили безграничную любовь сына к матери, вы заронили в моем сердце зерно бури. Ведь мать Мартынка стала сейчас и моей названой матерью. Укрепляя в моем сердце веру моих предков и воспитывая любовь к ним, она лишь украдкой разрешает себе омывать свое лицо слезами, как вот та ваша, пан Вацлав, мадонна, высеченная на барельефе, думая о своем малолетнем дитяти, неизвестно где странствующем…
— Поэтому я хочу просить пана Хмеля подготовить эту многострадальную мать. Ее сын сейчас живет в моем доме со своим кобзарем паном Богуном.
— У вас?
— Да, у меня. Наверное, для пана Хмеля не секрет, что за такие поступки простых людей строго судят…
— Простые люди в своем сердце давно уже осудили и предали анафеме этот несправедливый закон королей и шляхтичей, уважаемый пан каменотес! Не будем говорить об этом… Где вы живете, пан Вацлав? — спросил Богдан уже возле городских ворот, прозванных босяцкими.
Бронек остановился и, задумавшись, рассматривал в серых сумерках разгоряченного разговором и ходьбой юношу. У него не было оснований не доверять этому мужественному и откровенному молодому человеку. Но и рисковать жизнью своих дорогих гостей тоже не хотел.
— Завтра утром Мартынко, наверное, пойдет вместе со мной в город через этот вход. Говорю — может пойти, когда я буду идти на работу. Если бы пан Хмель в это время подождал меня на углу возле храма Трех святителей, он мог бы встретиться с Мартынком.
— А если со мной придет и тетя Мелашка? — еле слышно спросил Богдан.
— Такая встреча может привлечь внимание прохожих, уважаемый пан Хмель. Ни в коем случае! Встречу матери с сыном надо устроить позже, об этом следует посоветоваться с казаком Богуном…
8
А произошло совсем по-иному. Обе встречи состоялись в тот же самый вечер в доме Станислава Хмелевского. Узнав о том, что его друг Богдан зачем-то уходил на свидание с каменотесом и вернулся домой грустный, Стась после занятий согласился идти домой в одиночестве, — Богдан должен был зайти по каким-то делам к служителям православной трехсвятительской церкви и успеть на урок турецкого языка к прислуге караванбаши Серебковича.
Друзья расстались возле калитки у мостика через реку Полтву. Богдан поверил в искренность намерений Стася и не заметил, как тот глядел вслед своему озабоченному, задумавшемуся другу, который через ворота коллегии вышел на городскую улицу. Не долго думая, Стась повернулся и, не замеченный ни Богданом, ни Бронеком, шел за ними. Когда же Богдан, сняв шапку, попрощался с цеховым мастером, Стась быстро направился к стенам вала и прошел в босяцкую калитку, почти следом за каменотесом.
Так прошли они мимо костела Босых кармелитов, поднялись вверх по улице, дома которой чем дальше, тем больше углублялись в густой лес. Каменотес не оглядываясь вошел в калитку своего двора, а затем и в дом. Спустя некоторое время во двор Бронека зашел и Стась Хмелевский. Его очень заинтересовали тайные свидания друга, он хотел выяснить, в чем дело, а при необходимости оказать другу помощь.
Хозяин дома в это время радостно здоровался со своими гостями, вышедшими ему навстречу из соседней комнаты. Он уже собрался было снять рабочую одежду, но не успел положить на скамью завернутый в кожаный фартук инструмент, как раздался стук в наружную дверь. Удивленный Бронек пожал плечами, окинул глазами комнату — жены еще не было дома — и открыл дверь.
— Слава Иисусу, добрый вечер, пан хозяин, — поздоровался Стась, входя в комнату.
— Иисусу слава, — ответил хозяин, отходя от юноши судя по одежде — студента коллегии, поскольку он был одет в черный длинный кунтуш с широким воротником, с серебристо-белым шарфом на шее. — О том, что пан студент коллегии братства иезуитов, догадываюсь по одежде, но… прошу…
— Пусть пан не ломает себе голову, стараясь угадать, зачем пожаловал к нему такой невоспитанный студент коллегии. Я близкий друг пана Богдана Хмельницкого, с которым пан цеховой мастер…
— Хмельницкого, Богдана? — взволнованно переспросили в один голос стоявшие на пороге соседней комнаты слепой Богун и Мартынко.
Бронек только ударил руками о полы, окинув своих неосторожных гостей укоризненным взглядом. А студент едва не подскочил от радости.
— Да, панове, я его верный друг и весь к услугам пана. Но я заметил, что мой друг после утренней встречи с мастером пришел очень расстроенный. Я должен помочь ему, и пан не откажет мне в содействии…
Такой неожиданный помощник немного встревожил Бронека, но и подкурил своей искренностью. К тому же нужно было как-то ответить студенту, предлагавшему свои услуги. О том, что это и есть второй «Хмель», которого знают понаслышке не только каменотесы, Бронек успел уже догадаться. И решился.
— Мне кажется, я имею честь видеть перед собой пана Станислава Хмеля? — вежливо спросил Бронек и, показывая рукой на скамью, пригласил студента сесть.
К ним подошел и Мартынко. Он заметно дрожал, словно его лихорадило. Весть о Богдане Хмельницком была для него и вестью о его матери, мальчик волновался, хотя и старался сдерживать себя.
— Да, уважаемый пан, я Станислав Хмелевский, бардзо дзенькую за приглашение. Я немного постою, а вы, может быть, объясните мне, чем так опечален мой друг?
— Что же мне скрывать? Вот, прошу, пан Хмелевский, кто повинен в его печали. С Богданом живет пани Мелашка, а это — ее сын…
— Это Мартынко? — восторженно спросил пылкий студент и тут же схватил паренька за обе руки. — Пойдем, друг мой. Твоя мать все глаза выплакала, тоскуя по тебе. Святая мать у тебя, друг, пойдем к ней! Пани Мелашка и Богдан живут в, моем доме… Завтра, пан мастер, Мартынко придет к вам, но… наверное, пани Мелашка, да и мы с Богданом поселим его у нас, там ему веселее будет!..
И, даже не попрощавшись, он вместе с Мартынком направился к двери. Мартынко на ходу сорвал с вешалки свой кожушок и шапку. Бронек бросился было следом, чтобы остановить их и напомнить об осторожности. Но Богун, догадавшись о его намерении, сказал:
— Не нужно, брат Вацек, пускай идут. Разве ты не почувствовал, что у этого юноши добрая душа? Пусть идут… Слава тебе, боже, если, сущий еси, выполнил и я свой святой долг, соединив мать с ее достойным сыном… — крестился взволнованный кобзарь.
