Зинаида Чиркова - Кабинет-министр Артемий Волынский
— Поезжай, у тебя рука лёгкая, — сказал ему царь. — Всё торгуются турки, всё выбивают побольше. Ратификовать надо мирный трактат, договориться наконец с бусурманами. А для связи ты и будешь...
С ужасом подумал тогда Артемий, что не видать ему больше родины, что придётся проститься с русскими полями и лесами, ибо знал, как сурова и тягостна жизнь в Туретчине в заложниках.
Но делать нечего, сразу собрался, захватил верного Федота, отдал кое-какие распоряжения по доставшейся ему в наследство отцовской недвижимости и поскакал опять через степи и безводные пустыни Украины в Турцию.
— Лёгкая рука, — по пути усмехался он.
А что может он сделать, когда сам всесильный Шафиров и тот томится в плену, и тот не может добиться ратификации того мирного трактата, который заключён был при Пруте? Тогда царь обласкал его, простого офицера связи, состоящего при Шереметеве и как сведущего и в грамоте сильного. А что теперь предстоит ему?
Великого визиря казнили, водили на цепи по Стамбулу, потом задушили. И прав или не прав был великий визирь, понимавший, что не сможет он разбить русские войска, тем более если янычары отказались идти в бой с одними ятаганами[18] против русских пушек и два штурма были отбиты русскими так кроваво, что полегло на том поле больше восьми тысяч турок.
Но у султана были свои советчики, свои нашёптыватели. И крымский хан восстанавливал султана против Петра, и король Карл убеждал, что русских следовало побить и вверить ему всё турецкое войско. И только тут стало ясно султану, что Карл хочет завладеть турецкой армией, и куда он её заведёт, ещё неизвестно.
Артемия встретил отряд янычар, обезоружил, и под этим почётным конвоем прибыл он в турецкую столицу. Но почти ничего не увидел он в столице османов, поскольку везли его в закрытой рогожами походной коляске, а сразу по прибытии подселили к Шафирову и Михаилу Шереметеву.
Шафиров, толстый, едва двигавшийся из-за своей полноты, с горечью обнял офицера связи и грустно пошутил:
— В нашем полку прибыло...
Через доносчиков и турецких посланных писал Шафиров царю, чтобы не торопился срывать Азов, даже если придётся им всем троим погибать в турецком плену. Тянуть время, изгнать Карлуса из пределов турецких, ибо он, как гнойник великий, подстрекает султана к новой войне.
И Пётр в своих грамотах султану всё жаловался на Карлуса, требовал выдворить его, и грамоты царя день ото дня становились всё более требовательными и угрожающими.
Почти два года просидел Артемий вместе с Шафировым и Шереметевым в турецком плену, познал все тяготы заложного житья-бытья. Но кончились и они, тяготы эти. В Адрианополе был подписан и ратифицирован наконец мирный договор, Карл выдворен из Бендер. И снова поспешно поскакал Артемий к царю в Петербург, везя ценную грамоту.
Обставив себя всевозможными удобствами, следовали за Артемием Шафиров с Шереметевым.
Запылённый, пропахший потом, измученный бессонницей, с воспалёнными красными глазами и руками, из-под ногтей которых так и выглядывал чернозём, прибыл Артемий в столицу. И попал на бал, который давал царь в честь свадебного контракта царевны Екатерины Ивановны.
Артемий не успел даже переодеться и умыться, как его уже провели в громадную двухсветную залу, залитую огнями тысяч свечей и гремевшую музыкой, заполненную облитыми золотом сановниками и приближёнными.
Едва показался Артемий из-за тяжёлых портьер, закрывавших вход в залу, как Пётр вскочил из-за пышно накрытого стола и скорыми шагами подошёл к Артемию. Тот преклонил колено, вынул из-за пазухи драгоценный акт и протянул его царю.
Пётр сломал сургучные печати на длинном свитке, тут же, стоя перед Артемием, прочитал статьи договора, затем частное письмо Шафирова и только тут поднял Артемия, расцеловал его потное усталое лицо, прижал статного красавца к своей длинной фигуре.
— Голубчик ты мой, такую весть привёз...
Потом оторвался от пропылённого гонца и крикнул на всю залу:
Музыку в честь дорогого гостя, первый танец с царицей!..
Сияющая, вся в бриллиантах и парадной тяжёлой широкой робе, подплыла к Артемию Екатерина, протянула белую полную оголённую руку и повела за собою в круг.
Странная это была пара — прекрасная царица и запылённый, пропахший потом и пылью Артемий, резко выделявшийся своим армейским мундиром и стоптанными сапогами среди раззолоченного многолюдья царского двора.
С изумлением глядели на эту пару сановники и важные вельможи. Но Артемий не ударил в грязь лицом, он плавно кружил Екатерину, выделывал па танца с такой тщательностью и грацией, что все взоры постепенно смягчались. Он был строен, красив, его каштановые волосы свободными завитками раскинулись по могучим плечам, и не одна женщина, бывшая в этом зале, позавидовала Екатерине. Хоть и просто, по-солдатски одетый, Артемий не посрамил чести царской.
После танца Пётр увёл Артемия в свой кабинет.
— Недаром я говорил, у тебя лёгкая рука, — возбуждённо сказал он Артемию. — Дарю тебе в Петербурге дом, умойся, обустройся, а потом...
Он призадумался, испытующе вглядываясь в ясные глаза Волынского.
— Ничего, что на Пруте нас побили, невеликая то жертва... Скоро опять всё восстановим, хоть и жалко потерять Азов и Таганрог... Но надо искать другие пути на юг, удариться в другую сторону, обойти Туретчину...
Артемий во все глаза смотрел на Петра. Тот был в таком же мундире, как и Артемий, и даже, может быть, сапоги его были лишь немного меньше стоптаны, чем у Артемия.
— Каспийское море воевать? — с боязнью ошибиться и не уловить мысли Петра робко произнёс он.
Пётр взглянул на Артемия. Быстро ухватывает мысли, чуть ли не читает. Разумный, смышлёный, лёгкая рука...
— Отдохнёшь, а потом снаряжу я малое посольство в Персию. А ты всё там разузнаешь, планы великие строить будем, — загадочно сказал он. — Готовься к походу в Персию...
И тут же на своём стареньком походном письменном столе разложил белевшую неисхоженными пятнами карту южных границ России.
— Балтийское море добыли, теперь твёрдой ногой стоим у брегов сего холодного моря, а надо поискать пути и к южным морям. Флот соорудить там и тогда уже начать...
Он опять внимательно поглядел на Артемия.
— Будешь посольство править, не большое, долгое, а малое, думай, как всё обустроить, как снарядиться, да не мешкай, дело зело нужное...
На том и расстались они с Петром. Артемий был поражён грандиозностью планов Петра, и теперь все его думы были только об этом малом посольстве, с которым должен был он отправиться в чужую, неведомую страну.
Ещё до подготовки к посольству в Персию великий царь послал нескольких морских офицеров и навигаторов в Астрахань, чтобы осмотреть берега Каспийского моря и заметить удобные гавани и впадающие в Каспий реки. Сочинить правильную карту — таково было задание этих навигаторов. Для далёкой этой цели строились суда в Казани. Кроме галер и прочих морских судов строилось больше ста пятидесяти кораблей такой пропорции, чтобы можно было посадить на каждое до трёхсот человек да провианта положить до двух тысяч четвериков. Суда вскоре были отправлены в Астрахань. Но там случилось восстание, забунтовали тамошние казаки и крестьяне, убили губернатора Тимофея Ржевского, разорили весь флот, побив и офицеров, и матросов...
Восстание в Астрахани отодвинуло ближайшие цели царя, но Шереметев с большой жестокостью подавил бунт, и теперь опять восстанавливались суда, набирался состав морских людей.
В 1712 году на Шемаху напали лезгины, побили и ограбили русских купцов, торговавших с Персией. Гневно ответил царь на подобное выступление и снарядил вооружённую экспедицию под командой Бековича-Черкасского, «дабы хивинского и бухарского ханов в подданство привести и построить на побережье Каспийского моря крепости».
Ранним утром после встречи с Петром гонец привёз Волынскому царский указ: «Божиею поспешествующей милостью и ныне пресветлейший и державнейший великий государь, царь и великий князь Пётр Алексеевич... повелел Волынскому быть посланником к его шахскому величеству в Персиду...» Указ был длинный и подробный, всё, о чём говорили Волынский с Петром, расписано было в пунктах и инструкциях, и Артемий долго изучал все статьи царского послания.
Однако прежде всего необходимо было позаботиться о том, чтобы не остаться глухонемым при шахском дворе. Снесясь с губернатором Салтыковым, Волынский добился, чтобы Пётр предписал послать из Москвы в Персию из Монастырского приказа школьников для обучения турецкому, арабскому и персидскому языкам. Из Посольского приказа вытребовал Волынский толмача Зота Чегодарёва, а из греческой школы Алексея Куприянова, а также подьячих Лаврентьева и Власова. Толмачи были необходимы: сам Артемий не владел ни одним иностранным языком. Даже такие распространённые при дворе, как немецкий, на котором изъяснялось большинство свитских людей, а также и французский, не были ему знакомы. Он много тужил об этом, но дела, война, разъезды не позволили ему выучиться языкам. Но при посольстве должны были быть хорошие толмачи, а всеми языками не был обязан владеть даже и самый знающий человек Посольского приказа.
