Джей Уильямс - Пламя грядущего
Дени кивнул.
– Но иногда я вспоминаю о том мече со шлемом, – закончил Артур.
– Невозможно избавиться от воспоминаний, – рассеянно заметил Дени.
Они сидели молча. Дождь стих, и теперь можно было услышать, как журчит и булькает вода в водосточных желобах, перекликаясь с музыкальным звоном дождевых капель, падавших на карнизы. Дени искоса наблюдал за своим другом.
«Это моя вина, – думал он. – А если бы я случайно не оказался здесь? Если бы не вовлек его в поездку в Лондон? Ему нечего делать вдали от дома. Он уедет, повинуясь минутному порыву, и будет сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Но предположим, – размышлял он, – только предположим, что Мод выйдет за меня замуж. Тогда я поселюсь в этих местах и стану его соседом. И конец вздору об отплытии к вратам Иерусалима».
Или взять на себя ответственность, или отказаться от нее? Он вспомнил светлые косы Мод, и невинные голубые глаза, и нежную атласную кожу, какой он никогда прежде не видел.
«Ну что ж, существуют кое-какие обязательства, – рассудил он, – которые мужчина может принять совершенно безбоязненно».
К замку Мод он ехал кружным путем. Утро стояло прохладное, но воздух все еще был пропитан влагой. Леса и скошенные луга, окутанные дымкой, имели неясные очертания. Все краски казались смазанными и приглушенными. Дени въехал во двор замка. Курносый паж, узнав его, нахально подмигнул и проводил в дом.
Мод вместе с двумя своими дамами вышивала настенный гобелен. На плотном льняном полотнище шерстяными нитками были изображены сцены из истории Давида и Голиафа[127]. Ухмыляющийся Давид противостоит гиганту. Обезглавленное тело великана и пастушок, поднимающий за волосы голову. Между широко раскрытых мертвых глаз застрял камень. И, наконец, Давид предстает перед царем Саулом[128], который, откинувшись в кресле, сидит с отсутствующим выражением лица, свойственным человеку, который пытается языком вытолкнуть застрявшее между зубов семечко. Мод воткнула иглу в угол полотнища, натянутого на раму, и отослала своих женщин.
– Прелестная работа, – сказал Дени.
– Надеюсь, она хоть немного защитит от сквозняков в этой комнате, – сказала Мод с глубоким волнением. – Итак, вы вернулись. О, Господи. Как… Как замечательно. – Она едва не сказала: «Как ужасно» – и смущенно отвела глаза. – Не хотите ли немного вина?
– Нет, благодарю вас.
– Надеюсь, ничего не случилось. Я хочу сказать, вы ведь не поссорились с королем, не правда ли? Вы появились так неожиданно.
– Я заболел и попросил позволения уехать на некоторое время, чтобы отдохнуть.
– О, надеюсь, ничего серьезного?
– Я хотел вновь увидеть вас.
Она густо покраснела.
– Я забываю о приличиях. Не хотите ли выпить вина? Вы хотели… Вы имеете в виду, что совсем не были больны?
Он рассмеялся, увидев ее смущение.
– Я был немного болен. Но моему сердцу было холодно там, подле короля. Оно ищет тепла. Так птица, замерзнув зимой, стремится к солнцу.
Он обнял ее, собираясь поцеловать в знак приветствия. Она сказала слабым голосом:
– Но всю неделю шел дождь…
Он нежно поцеловал ее. И в миг поцелуя его вдруг пронзило предчувствие близкой потери. Предчувствие было настолько острым, что он вновь отстранился от нее. Мод открыла глаза и глубоко вздохнула.
– Я рада, что вы вернулись. Я скучала по вас. И, конечно, дождь до сих пор идет, – добавила она, по-прежнему заливаясь румянцем. – О, Дени, скажите же что-нибудь.
Они сели рядышком на скамью у окна.
– Мод… – начал Дени.
– Вы привезли мне новые песни? – перебила она с излишней поспешностью.
– Да, сколько угодно песен. Я хочу спросить вас об одной вещи, – ответил он.
Она сидела неподвижно, стиснув руки на коленях.
– Мой род очень древний, – продолжал он после паузы.– Фамилия Куртбарб весьма знатная, но не очень богатая. Я не жду наследства. Я бездомный странник, которому нечего предложить. И потому на самом деле мне не следовало бы говорить с вами об этом. Я не могу открыто пойти к вашему сеньору Хотериву и просить вашей руки. По крайней мере, пока не поговорю с вами. Согласитесь ли вы выйти замуж за человека, не имеющего земли?
Ее глаза становились все шире, по мере того как он продолжал говорить.
– О! – воскликнула она. – Я думала, вы хотите попросить меня о чем-то другом.
– Простите?
– Не важно, – торопливо сказала она. Ее щеки пылали. Она опустила взгляд, сосредоточенно рассматривая свои руки, и промолвила: – Я не могу выбирать. Я должна выйти замуж за того, за кого велит мой сеньор Уильям Хотерив.
– Понимаю. И у вас нет каких-нибудь предпочтений? – Дени улыбнулся с легким оттенком иронии.
Она подняла голову.
– Дени, – сказала она, – я всего лишь девушка, более того, деревенская девушка. А также я не очень умна. Вы хотите, чтобы я честно ответила вам? То, что вы вели себя как мой трувер, называли меня Бель-Вэзер, сочиняли в мою честь песни и говорили такие приятные слова, мне нравилось и волновало до глубины души. Никогда прежде со мной не случалось ничего подобного. Я знаю очень мало о законах куртуазной любви, но все это позволяло мне ощутить себя частью большого и прекрасного мира, в котором происходят такие восхитительные вещи, как суды любви, турниры, игры, танцы… Это походило на старинные баллады и рыцарские романы. Но люди не вступают в брак только по любви.
Дени не мог поспорить с этим утверждением.
– Я знаю, – сказал он. – Но тем не менее вы должны ясно представлять все свои желания. Полагаю, я вправе утверждать, что сам король оказывает мне покровительство. Артур – мой друг. Возможно, удастся убедить Хотерива, что, если я сделаюсь владельцем вашего манора, это принесет определенные выгоды. Но вам следует сказать откровенно, чего же хотите вы сами.
Довольно долго она хранила молчание. Потом промолвила тихим голосом:
– Мой муж должен быть безупречным, благородным рыцарем, который стяжает славу ратными подвигами, который утешает слабых, заботится о бедных и никогда не поступится своей честью.
Дени несколько раз открыл и закрыл рот, но был нем как рыба. Наконец он выдавил, чувствуя себя ужасно неловко:
– Я надеюсь стать достойным вас.
– Ох, Дени! – она взяла его руку в свои. – Я не имела в виду, что вы не обладаете каким-то из этих качеств. Судя по тому, что вы рассказывали мне, что рассказывал о вас Артур, что я видела собственными глазами, я нисколько не сомневаюсь в вашей доброте, и храбрости, и чести. Но… Но в сравнении с Уильямом Маршалом, например, вы… совершили не очень много подвигов на войне. И хотя на самом деле это не самое главное препятствие, однако вы так много путешествовали, что я просто не в силах поверить, что вы когда-нибудь решитесь…
– Навсегда поселиться в одном месте? – холодно подсказал Дени.
– Да, – кивнула она. – И со мной.
Ему пришла в голову мысль броситься перед ней на колени, горячо обнять, излить на нее поток красноречивой чепухи, чтобы исчезли все ее сомнения. Но вместо того он вздохнул и поднялся на ноги.
– Возможно, вы правы, – сказал он.
– Вот вы и рассердились.
– Ничуть. Вы благоразумная девушка. Я не имею ни малейшего представления о том, сумею ли вести оседлую жизнь. Я мог бы солгать вам и пообещать, что легко к этому привыкну. В конце концов, все возможно.
Скажу откровенно, как бы то ни было, вы заставили меня вспомнить о том, чем я пренебрегал: о рыцарском долге. И как бы ни распорядилась судьба, я не забуду, каким, по вашему мнению, должен быть мужчина благородного рода.
– Спасибо, Дени, – мягко сказала она.
Она спустилась вместе с ним по лестнице во внутренний двор. Один из слуг, повинуясь ее кивку, подвел коня.
– Как скоро я вновь увижу вас? – спросила она.
– Завтра, если угодно. Я еще не спел вам песен, о которых говорил.
Он уже был готов сесть в седло, когда она схватила его за рукав.
– Постойте, не могли бы вы оказать мне одну услугу, – сказала она. – Вы помните Гавриила, милого старого архангела, который живет в лесу? В последнее время погода была отвратительной, и, боюсь, скоро станет еще хуже, а я собиралась послать ему кое-какие вещи. Что вы на это скажете?
«Заботится о бедных», – немедленно вспомнил Дени.
– Великолепная мысль! – воскликнул он. – Одеяла, теплый плащ, немного хлеба и мяса – я охотно отвезу ему все это прямо сейчас, если пожелаете. Я могу поехать назад лесной дорогой.
– Это было бы чудесно.
Его вдруг охватило вдохновение.
– Признаюсь, у меня тоже есть одна идея, – с воодушевлением продолжал он. – Вы не думаете, что он святой? Я думаю. Мне кажется, будто в одном его мизинце больше истинной веры, чем во всем теле многих священнослужителей. И я представил, как он живет в своей убогой лачуге с деревянным крестом, водруженном перед входом, и подумал, что он достоин иметь лучший крест, красивый, такое распятие, каким мог бы гордиться настоятель монастыря.
