Григол Абашидзе - Лашарела

На другой день Лухуми рассказал матери о своих намерениях. Кетеван всплеснула руками: не нам звать в гости царей, да и никому еще не приносили счастья такие посещения…

Лилэ молча слушала этот разговор. Она понимала, что свекровь права. После пережитого этой ночью ей самой стал казаться ненужным и даже опасным приезд царя, вторжение его в их тихую обитель. Она равнодушно слушала спор Лухуми с матерью. Он уговаривал Кетеван, чтобы доставить удовольствие жене. Лилэ неудобно было отказаться от своего же предложения, а Лухуми был упрям и настойчив.

Услыхав, что кахетинский эристави Бакур в ближайшие дни собирался отбыть в Тбилиси, Лухуми поспешил к нему.

— Столько лет я живу во владениях твоих, а ты ни разу не удостоил меня своим посещением. Окажи мне, наконец, эту честь, — сказал Лухуми.

Бакур давно интересовался хозяйством все богатевшего Мигриаули. Он с завистью следил за тем, как расширялись от царских щедрот земли телохранителя царя.

У всякого другого он давно бы отхватил хоть что-нибудь, но тут алчного эристави удерживал страх перед царем. Он пальцем не смел тронуть этого мужика и только завидовал ему. Он так много слышал о прекрасных садах и виноградниках Лухуми, что ему не терпелось самому взглянуть на его богатства. Слухи о сказочной красоте жены Мигриаули еще больше разжигали его любопытство.

— Я буду рад посетить твой дом, дорогой Лухуми. Мы соседи и должны чаще навещать друг друга. Я сам думал пригласить тебя, но ты меня опередил. Отныне мы будем частыми гостями друг у друга, — расточал любезности Бакур.

К назначенному дню Лухуми пригласил нескольких соседей, чтобы развлечь важного гостя.

И вот Бакур отправился к Мигриаули.

То, что предстало перед взором изумленного эристави, превзошло все его ожидания. Изгороди, окружавшей виноградники Лухуми, казалось, не будет конца. За виноградниками тянулись сады, ветви клонились к земле под тяжестью сочных плодов. Наконец он подъехал к самой усадьбе. Большие ворота вели во двор, раскинувшийся ровным зеленым ковром. В глубине двора высился двухэтажный дом с открытым широким балконом. За домом — конюшня, где стояли откормленные кони, дальше просторный хлев.

Богато и со вкусом накрытый стол ждал гостя. Не успел Бакур наглядеться и надивиться на все, как в комнату легкой походкой вошла Лилэ.

Эристави не верил своим глазам. Он поднялся навстречу хозяйке словно зачарованный.

«Какой ангел достался этому олуху!» — подумал Бакур, пожирая взором жену Лухуми.

Пристальный взгляд смутил Лилэ. Она невольным жестом плотнее затянула на груди концы узорчатой шелковой шали.

Гостей пригласили к столу.

Бакур всегда сам бывал тамадой, и на этот раз его не пришлось упрашивать долго. Он потребовал большие чаши для вина, и, когда хозяйка поднялась, чтобы подать их, его жадный взгляд еще раз проводил ее. Пиршество началось.

Могучий аппетит эристави не знал предела. Ел и пил он за троих. За столом бедняка это было бы заметно, но здесь подавали к столу все новые блюда, и пиру не видно было конца.

Лухуми сидел напротив эристави. Бакур старался не смотреть на его изуродованное лицо, зато с Лилэ он глаз не сводил.

Тамада провозглашал тосты за царя и за Грузию, заводил речь о вине и яствах, об охоте и празднествах, но, о чем бы он ни говорил, одна мысль не покидала его: «Как же это случилось, что до сих пор я не знал, какая красавица живет рядом со мной? Как же мне заполучить ее?»

И в то мгновение, когда эристави особенно упорно размышлял об этом, Лухуми с подчеркнутой почтительностью обратился к нему:

— Нижайшая просьба к нашему высокопоставленному гостю у меня и моей жены. Не знаю, как лучше изложить ее твоей милости!

Лилэ низко опустила голову. Сердце почему-то сильнее забилось в груди.

— Говори, Лухуми, не стесняйся! О чем бы вы ни попросили меня, я с радостью все исполню, — ответил эристави, обращая взгляд к Лилэ. Горячее дыхание гостя обдало ее, она незаметно отодвинула свою скамью.

— Мы хотим просить царя пожаловать к нам в гости! — неуверенно продолжал Лухуми.

— Царя? — удивился эристави.

— Да, царя! Государь как-то говорил, что приедет посмотреть, как я живу. Теперь, когда мы, по его милости, стали жить получше, может быть, мы не ударим в грязь лицом.

Не спуская глаз с Лилэ, Бакур раздумывал: «Если царь увидит ее, она для меня потеряна. Да, видно, не так-то просто заполучить ее и, пожалуй, даже опасно. Я знаю царя: стоит ему увидеть Лилэ, и он не отступится от нее, пока не добьется своего. И кто знает, что из этого может получиться. Мигриаули может стать эристави, придворным вельможей. Если он не проявит глупого самолюбия, то, несомненно, так оно и будет. А если он любит свою жену — а можно ли не любить такую красавицу — и не потерпит царских домогательств? Тогда гнев царя неминуемо обрушится на его голову, и я могу нагреть на этом руки. Кому достанутся эти богатые виноградники, бесчисленные стада и все хозяйство Мигриаули, как не верному слуге царя, кахетинскому эристави?! Да, не время думать о любовных шашнях, когда можно заслужить царскую милость! Поеду-ка я в Тбилиси, распишу царю несравненную красоту жены Лухуми».

Эристави придвинулся к Лухуми, тревожно заглядывая ему в единственный глаз, теперь уже беспокоясь, как бы он не передумал.

— Когда же вы хотите просить царя в гости?

Лилэ покраснела и замерла.

— На той неделе, если у нашего государя найдется время! — ответил Лухуми.

— Найдется, как не найтись! Я уговорю его отложить все дела, и ровно через неделю ждите нас здесь. Теперь это дело моей чести! — с чванливой уверенностью произнес эристави, поглаживая длинные усы.

На следующий день эристави Бакур заехал к Лухуми, еще раз жадным взглядом окинул его жену и, захватив письмо к царю, поспешил в столицу.

Бакур сразу же был допущен к Георгию и в разговоре с ним, как бы между делом, передал ему письмо от Мигриаули.

Царь прочитал письмо.

— Мой телохранитель зовет меня в Кахети. Хочет, видно, удивить меня своим гостеприимством! — небрежно сказал он.

— Гостеприимством удивить трудно, но жена Мигриаули может удивить своей красотой даже тебя, мой государь! Такой красоты не видел я ни на картине, ни на иконе, не говоря уж о земных женщинах!

— Вот он каков, этот Лухуми! — шутливо проговорил царь. Рассказ Бакура о красоте жены его телохранителя заинтересовал было царя, но, зная неразборчивость эристави, он не очень полагался на его суждения.

Лаша вызвал писца и очень неопределенно ответил Мигриаули: дескать, не торопись с возвращением в Тбилиси. Теперь лето, а к концу осени, как освобожусь от государственных дел, возможно, заеду к тебе в гости.

Неопределенность заставила задуматься супругов Мигриаули. Следовало ли вообще приглашать царя? Теперь вот сиди в ожидании высокого гостя и, бог знает сколько времени придется ждать, на сколько месяцев будет оторван Лухуми от царской службы?!

Но повеление царя было непреложно, и Мигриаули стали готовиться. Украсили дом, убрали двор, заготовили всяческую снедь.

Предводитель кипчаков, новых поселенцев Гандзы, решил совершить набег на Грузию.

Кушхара, атабек гандзийский, хорошо помнивший, какой ценой куплено им «поражение» Грузии под Гандзой, по-прежнему трепетал перед военной мощью соседей и потому уговаривал кипчаков отказаться от набега.

Но кипчаки не захотели внять советам атабека, не разузнали даже как следует о состоянии грузинского войска и без всякой подготовки ворвались в окраинные области Грузии.

С пограничных застав немедленно дали знать об этом амирспасалару Иванэ Мхаргрдзели, а тот доложил о набеге царю.

— В войне с кипчаками я оказался невезучим, а теперь к тому же я нездоров. Так что пусть амирспасалар возглавит поход, — решительно заявил Георгий.

Мхаргрдзели только это и нужно было. Он быстро собрал войско и выступил против кипчаков.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

На ложе они так сблизились, словно в двух телах была одна душа, и утолили свое желание. Их ложе было словно усыпано розами, а их изголовье светилось, как солнце и луна. От их лиц и волос источалось благоухание, заполнившее опочивальню. Они не могли оторваться друг от друга. Они так были слиты от головы до пят, что между ними не прошел бы даже волос.

Царь охотился в Кахети.

День выдался неудачный. Солнце клонилось к закату, а царь убил всего одного фазана.

Охотники расположились у въезда в селение под раскидистыми ореховыми деревьями. Царь пожелал немедленно зажарить своего фазана. Слуги поскакали в село.

Они спешились у ворот большой усадьбы. Услышав лай собак, из калитки вышла Кетеван.

— Вам кого угодно? — спросила она.

— Мы царские слуги.