Райдо Витич - Послесловие
— Я его почти не помню… Солдат воду в котелок наливал. Лицо бронзовое, морщинами изрезанное… И рельсы, составы вокруг.
Дроздов сник, загрузился. Со скрипом что-то начало складываться, но выходило, что не Лена — он сволочь.
Николай же ворот кителя расстегнул, белея от догадки, что Лена больна, что она просто ничего не помнит, и не скрывалась ни от кого. И как же она жила? Что с ней было?
Но причем тут Урал? В госпиталь туда отправили?
Сердце сжало — когда? Может тогда, в сорок третьем? Получается, что она все это время в госпитале была? Под каким именем? Ведь документы из лоскута гимнастерки — факт. Как они попали в тот карман? Кого разорвало?
— Леночка, сколько ты на Урале была?
— С сорок первого. Эвакуировали из Москвы.
Что за версия? Откуда она взялась? — смотрел на девушку мужчина и все силился понять, а оно не понималось, не принималось и не складывалось.
— Чем же ты там занималась?
— Работала воспитателем в детдоме.
— Да? А это откуда? — кивнул на знакомые до боли пятна шрамов на руках.
— На гвозди упала.
"Что ты городишь? Я сам тебя снимал тогда! Не ты упала — тебя прибили!!" — чуть не закричал Сашка, но что-то остановило, даже подозрение закралось — может, обознался?
Сел напротив пристально оглядел и волосами тряхнул: бред! Если он не Иван Грозный, перед ним Пчела. Он о каждом шраме на ее руках и лице рассказать может, как и о тех, что на теле.
И высказался бы, но предостерегающий взгляд Николая встретил и промолчал.
— У тебя нет военного билета? — спросил девушку Санин.
— Нет.
— Ни званий, ни наград?
— Нет.
Мужчины переглянулись — странно, слабо сказано. Но это Николай разузнает по-тихому, а вот остальное?
— Что ты помнишь, Леночка?
— Что вас интересует?
Все! Все четыре года, что они провели врозь! По минутам, часам, дням!…
Но сказал другое:
— Сорок первый год помнишь?
Лена подумала и головой качнула: нет.
Ситуация превращалась в какой-то театр абсурда и серьезна ее волновала своей бессмысленностью. А между тем Домна наверняка уже на смену пришла, значит, Сережа один дома, нужно теперь ей бежать домой. За ребенком проследить нужно, чтобы с друзьями гулять не убежал, в снегу не извозился, а то станется и опять заболеет.
— Николай Иванович, я писала свою биографию, когда устраивалась на работу. Вы можете с ней ознакомиться. Ничего больше я добавить не могу. Можно я пойду?
— Спешишь?
— Да. Меня Сережа ждет.
Сашка желчно скривился — Сережа!
Николай голову опустил, словно придавили его. Помолчал, с собой справляясь и, сказал:
— Хорошо. Я отвезу тебя домой. Саша, вещи Ленины принеси, — поднялся, до стола своего дошел, трубку поднял:
— Машину. Да.
— Я сама, — испугалась девушка. Зачем ее сопровождать? Что от нее хотят?
— Нет, Леночка, — сказал Николай тихо. Стоял, руки в брюки сунув и смотрел на нее: не могу я тебя отпустить. Сережа? Пусть. Хоть Вася, хоть Петя, но я должен знать, что это за мужчина…Я должен знать, что у тебя все хорошо.
Ему было больно, но он готов был смириться с этой болью. Леночка — жива, остальное решаемо. Он познакомится с этим Сережей, надо будет, станет другом семьи, будет помогать. Если этот мужчина не достоин Лены, он заберет ее от него, найдет способы, возможности. Не помнит она его? Значит, начнут сначала.
Все это ерунда, главное, она жива, главное они нашлись. И он не выпустит ее из поля зрения, чтобы не потерялась вновь.
— Николай Иванович, это незачем…
— Вы кушайте печенье, Леночка, — улыбнулся ей ласково. Специально, чтобы немного успокоить, перешел на «вы». — Чай совсем остыл у вас.
Девушка растерялась: его голос, глаза, в которых можно утонуть, захлебнуться нежностью — что с ним?
А с ней? Почему она так остро реагирует?
Приятный мужчина, но не ее, ясно же. Куда ей с Ивановой или той же Спиваковой конкурировать?
Николай документы со стола убрал в сейф, спокойно фуражку надел, шинель.
Лена украдкой смотрела на него, впитывая каждый жест, признаваясь себе — нравится он ей, все в нем нравится, притягивает, как магнитом от взмаха ресниц до профиля и шрам на щеке, и широкие плечи, и эта манера морщить лоб, поглядывая на собеседника чуть исподлобья, и «улыбаться» глазами, светлеющими в миг.
Именно так он и посмотрел на нее, заметив ее пристальный, следящий взгляд. Девушка тут же отвернулась, а мужчина еле заметно улыбнулся, понимая, что так жадно женщина смотрит не спроста. Значит, есть еще что-то, тлеет под коркой забытья, будит прошлое. Не совсем он, значит, не нужен ей. "Помнит сердце, помнит" — забилось в висках
У него даже глаза посветлели от этой мысли. Сел рядом, руку ее взял, с улыбкой в глаза заглядывая. "Пусть миг, но посмотри еще раз так, словно помнишь, словно важен я тебе". И тепло в груди стало, радостно — не отдернула руку.
А она и не могла, мысли даже не возникло — он так смотрел, так улыбался, что она потерялась.
Николай насмотреться на нее не мог и счастлив был что видит, что рука ее в его ладонях, теплая, маленькая, нежная ладошка самой желанной для него женщины. Живой!… Провалиться бы всем, кто столько лет у них отнял, за мертвую ее выдав.
— Ты совсем меня не помнишь, Леночка? — прошептал, губами осторожно к ладони припал, целовал как тогда, тем летом сорок третьего, упиваясь нежностью и запахом ее кожи и, все смотрел на девушку, волнуясь, как мальчишка.
Она как во сне была. Смотрела, чувствуя жар от его губ, что токами по коже, непонятной, но приятной волной по телу, и все сердце унять пыталась, взгляд отвести и не могла — хотелось смотреть и смотреть вопреки рассудку, доводам приличия. И казалось, видела уже это, чувствовала.
Ненормальный он, и она ненормальная, но почему же так хорошо и спокойно?
— Вот! — выставил пальто и платок, влетевший Сашка. Лена тут же руку отдернула и отвернулась, Николай зубами скрипнул и тяжело на друга уставился: чего спешил-то? Часа на два задержаться не мог?!
Помог Лене одеться, отметив про себя, что нужно ей теплое пальто купить, новое.
Вышли все вместе. Девушка себя то ли под арестом, то ли под сопровождением чувствовала.
Поглядывали на троицу с любопытством. Иванова стояла на крыльце, увидела как Санину полковник, будто королеву в машину посадил — дар речи потеряла.
Ира вышла, варежки натянула на руки, взглядом отъезжающую машину провожая и, на Зою глянула:
— Рот закрой, прынцесса, — бросила и пошла вниз по ступеням.
Ей было чего-то жаль, но в общем уже все поняла и чувствовала нечто сродное тому, что ощущала, когда разгромили фашистов под Сталинградом. Шла домой и невольно улыбалась. А что ей? Ира была уверена, Санин теперь не отпустит жену, кончились Ленины горести, как и его. А та для себя жить не умеет, как сможет Домне и ее сыну поможет. И отпустит война еще четверых, отдаст миру. Да нет, пятерых, — по животу варежкой провела — ее еще. Теперь и она не фронтовик, не боец, а будущая мать.
Это звание ей больше нравилось.
А отец? Дай Бог, тоже с войны вернется вслед за остальными.
Глава 61
— Ты здесь живешь? — спросил Николай, оглядывая довольно неприятное, запущенное здание, дворик с пьяницей на лавке, горланившим "Синенький, скромный платочек".
— Да. Спасибо что подвезли, — руку несмело протянула, чтобы попрощаться. Николай сжал легонько и не отпускает, смотрит чуть исподлобья, еле заметно улыбается, а глаза будто туманом укутывают, пушистым и теплым.
Лена руку потянула — он не отпускает, а вырывать неудобно.
Саша хмыкнул: наивная. Думает все? Разбежались? Неет, «стрекоза» — теперь не упорхнешь. И на крышу машины руки сложил, подбородком в кулак уперся, разглядывая Лену: вроде изменилась, а вроде нет — девчонка — пигалица. Посмотришь и не подумаешь, что за спиной у нее четыре года ада. Что была она отважной связной, что в бой с партизанами ходила, поезда под откос пускала, деревню спасла от зверства фашистов.
И не по себе немного было: чего он на нее, как трактор наехал? Мозги-то, где были, совесть? Ясно же, что Лена не могла поступить, как он подумал, ясно, что не помнит ни черта — контузило наглухо. И может хорошо? Он бы тоже часть забыл, но он мужчина, переживет боль памяти, а девушке, зачем то же гестапо помнить?
— Товарищ полковник, мне идти надо, — потянула опять руку.
— Сережа ждет? — натянул улыбку, а по сердцу как по стеклу наждаком провели.
— Да, ждет.
— Хорошо, провожу.
— Мы, — влез Саша.
— Я сама…
— Говорить не о чем. Подъезд темный, мало ли кто скрывается в темноте? — пошел Николай вперед и, Лене ничего не осталось, как за ним пойти, теряясь в догадках, что вообще происходит.
— Да. Может бабайка под лестницей сидит, напугает девушку, а нам отвечай потом, — бросил в спину Лене Саша. Та через плечо глянула на него недоуменно и встретила широкую, специально для нее изображенную улыбку.
