Кирстен Сивер - Сага о Гудрид
Когда наступило время забоя, один из рабов заметил «Морского коня», скользившего по фьорду на закате: корабль был темным, тихим, словно немая угроза. Всякий раз, когда к берегам подходил корабль, в Братталиде и Песчаном Мысе начиналась суета. Но на этот раз на двор опустилась словно смертная сень. Унна побежала в дом сообщить о гостях Гудрид, которая варила колбасы. Побледнев, молча сорвала с себя Гудрид передник и, перекрестившись, вышла на двор.
«Морской конь» устало разворачивался к берегу, и парус его колыхался на ветру. Гудрид напряженно вглядывалась в него, не видно ли людей на палубе – но там не было ни человека. Все это служило дурным предзнаменованием. Пустой корабль медленно подходил к берегу.
Гудрид даже не услышала, как подошел Эйольв, и вздрогнула от испуга, когда он воскликнул за ее спиной:
– Все, кто на борту, сидят! Мне кажется, что у штурвала я вижу Торстейна, но и он как-то странно скорчился. Кто пойдет со мной на берег, чтобы помочь им?
И он заковылял к мостику как можно быстрее, а за ним следом спешили Торстейн Черный и еще двое людей. Прислуга перешептывалась, поросята отчаянно хрюкали, а собаки лаяли на перепуганных овец. Гудрид подождала, пока ребенок в ее утробе перестанет шевелиться, и велела рабам не забивать слишком много скота в этот день. Главное теперь – встретить людей с корабля. Приказав Люве и Унне, что им нужно приготовить в доме, она накинула платок и спустилась к берегу. Горели факелы, и жители Песчаного Мыса помогали сходить на берег измученной команде.
Торстейн Черный приблизился к Гудрид, ведя высокого человека с взлохмоченными волосами и бородой. Свет факела упал на лицо страдальца: все оно было покрыто волдырями. В ужасе всмотревшись в человека, Гудрид узнала в нем своего Торстейна: он стал совсем седым. Она бросилась к нему навстречу, подставив свое плечо, чтобы он мог опереться на него свободной рукой. Могучее тело Торстейна скрючилось, отощало: Гудрид могла одной рукой обхватить его талию.
Он разлепил запекшиеся губы и вдохнул:
– Мы поменялись с тобой ролями, Гудрид!
– Все будет хорошо, – ответила Гудрид, пытаясь идти твердо и унять дрожь в коленях.
Вскоре все больные были уложены на скамьи и укрыты одеялами и шкурами, а Гудрид с другими женщинами обносила их похлебкой из мха, тогда как прислуга разгружала корабль. Эгиль метался в горячке на своем ложе, и когда Гудрид поднесла ему похлебку, она положила ему руку на лоб. Мальчик был покрыт холодным потом. Гудрид заглянула в глаза Торстейна: они были неестественно большими на исхудавшем лице. Муж ее попытался улыбнуться и прошептал:
– Гудрид, покажи теперь все, на что ты способна как целительница. Мы плавали в море все лето, так и не добравшись до Винланда: в тумане мы сбились с пути. И если бы я не бывал прежде так часто на охоте в Нордсетере, то я бы и не узнал берегов Гренландии, когда мы наконец подошли к ним… У нас закончились еда и питьевая вода, и мы ловили чаек и ели их сырыми. Так мы держались еще некоторое время, но потом начался мор. Эгиль по-прежнему болен, а с ним и еще несколько людей. У них даже не было сил дойти до отхожего места; когда мы наберемся сил, мы вычистим корабль.
– Не говори так много, ты устал. Выпей-ка немного похлебки.
Укладываясь спать, Гудрид сняла только ботинки: она понимала, что ночью придется вставать к больным. Она тихонько вытянулась рядом с Торстейном, и муж поискал ее руку и прижал к своей щеке.
Ночью двоим стало совсем плохо: на рассвете умер Эгиль. Узнав о смерти мальчика, Торстейн сказал, чтобы каждого человека из Эрикова Фьорда, который еще умрет, клали в гроб и ставили в надежное место, чтобы потом, весной, переправить домой, на юг.
Гудрид редко появлялась на свежем воздухе, большей частью находясь в спертом, душном помещении вместе с больными. И хотя Торстейн и многие другие вскоре уже могли есть твердую пищу, они все же были еще слишком слабы и едва держались на ногах. Пятеро из команды умерли, а потом заболела еще и Гримхильд. С самого утра она выглядела хмурой, и Гудрид вздохнула с облегчением, увидев, что Гримхильд прилегла отдохнуть. Но оказалось, тучное, неуклюжее тело служанки запылало в лихорадке. Поскольку Гримхильд не была измучена морской качкой, она умудрялась поддерживать телесную чистоту, когда Гудрид помогала ей дойти до отхожего места. Но Гудрид сгибалась в три погибели, ведя толстуху, и спрашивала себя, отчего больная становится все тяжелее, хотя ничего не ест.
А потом внезапно заболел Торстейн Черный. Он не мог ни есть, ни пить, и только лежал, открывая глаза, когда Гудрид задерживалась возле него на минутку. Гудрид так устала, что едва заметила, что Гримхильд лежит неподвижно в своей постели, и дыхания ее не слышно. Поняв наконец, что та умерла, Гудрид поспешила сообщить печальную вести Торстейну Черному. Тот взглянул на застывшее тело жены и с трудом выбрался из дома, чтобы приготовить доску для погребения.
Гудрид принесла к постели Торстейна скамеечку и села на нее, закрыв глаза и прижавшись лбом к руке мужа. Вдруг она почувствовала, что тот шевельнул рукой и проговорил:
– Мне показалось, ты говорила, будто Гримхильд умерла. Посмотри, она сидит на лавке и ищет свои ботинки.
Едва Гудрид успела повернуться в сторону Гримхильд, как вернулся Торстейн Черный с доской. Заметив духа-двойника своей жены, он так сильно ударил его доской по голове, что потолок задрожал, и двойник опустился обратно на лавку. Позвав Эйольва, он вместе с ним вынес умершую из дома и похоронил ее за оградой сада, положив на могиле груду камней. А когда он вернулся обратно, Торстейн сын Эрика лежал мертвый. Гудрид сидела у его кровати и билась головой о ее край.
Торстейн Черный поднял ее и перенес на скамью у противоположной стены. Сев рядом с ней, он утешал ее, гладя рукой по волосам, словно она была маленькой девочкой.
– Ты должна позаботиться о себе, Гудрид. Не хватало еще, чтобы твой ребенок появился на свет раньше времени! А к лету я сам отвезу тебя обратно в Братталид. Я оставлю на Песчаном Мысе кого-нибудь из прислуги, чтобы люди из Эрикова Фьорда тоже смогли отправиться вместе с нами. Я уже внимательно осмотрел «Морского коня»: единственное, что нужно там заменить, так это шкоты, а потом хорошенько смазать корабль тюленьим жиром.
– Плохо, что тебе придется уехать отсюда…
Но Торстейн Черный живо перебил Гудрид:
– Я всегда хотел жить на юге, в Восточном Поселении. И первое, что я сделал, – это продал половину двора Торстейну сыну Эрика.
Умерший словно услышал свое имя и внезапно сел на кровати, выкрикнув с дико блуждающим взором:
– Гудрид! Где Гудрид? Гудрид!
Гудрид онемела от ужаса, не смея шелохнуться, а Торстейн Черный встал, сделав ей знак, чтобы она молчала. Но когда Торстейн сын Эрика вновь позвал ее, Торстейн Черный подвел Гудрид к скамеечке у постели и сел, обнимая женщину.
– Чего ты хочешь, тезка?
– Гудрид…
Гудрид с трудом сглотнула и прошептала:
– Я здесь, муж мой.
– Гудрид, если ты снова выйдешь замуж, я надеюсь, что ты будешь счастлива. Но пусть только наш ребенок помнит, кто был его отцом… Я хочу, чтобы…
Торстейн умолк, и голова его откинулась набок.
Торстейн сын Эрика был тринадцатым мертвецом, которого предстояло похоронить в Братталиде. Гудрид понимала, что невозможно сколотить такое количество гробов, но Торстейн Черный успокоил ее, сказав, что найдет выход, как только все тела умерших будут переправлены в Эриков Фьорд. А когда через несколько дней к Гудрид пришла Люва, чтобы рассказать, что большой котел, оставшийся после Торбьёрна, с раннего утра поставлен на огонь, потому что Торстейн Черный вываривает в нем кости мертвецов, – ее молодую хозяйку уже поразила болезнь. Единственной мыслью Гудрид было уберечь ребенка: она опасалась, что из-за болей в животе малыш родится раньше положенного срока.
Когда же она почувствовала родовые схватки, она с леденящим ужасом поняла, что с ее малышом дело пойдет не лучше, чем с теленком, которого преждевременно выбросила корова. Торстейн Черный послал к трем соседям, живущим поблизости, но прежде чем кто-то из опытных повитух успел на Песчаный Мыс, все уже кончилось… Гудрид ощущала такую боль, словно она была бревном, которое носят волны в открытом море. Она уже не понимала, что с ней происходит, и лежала в забытьи.
А ее крохотная дочка так и не увидела свет, Люва не хотела показывать ее Гудрид и уже направилась к двери со свертком в руках, как в дом вошла соседка Альвгерд. Она оказалась слишком любопытной, потому что Гудрид услышала ее громкий голос:
– Вот оно что! Такой красивый ребеночек и родился мертвым: здесь прямо колдовство какое-то. Я-то слышала, о чем поговаривают люди: неладное здесь творится! Мой муж даже не хотел сперва отпускать меня к вам: он узнал, что мертвая Гримхильд и сам хозяин Торстейн после смерти ходили по дому, будто живые.
