Дмитрий Абрамов - Гражданская война. Миссия России
– Кто такой, куда следуете? – прозвучал сухой и жесткий вопрос, и Космин догадался, что он попал в контрразведку.
– Поручик Космин Кирилл Леонидович. Исполняю обязанности командира 2-й батареи артдивизиона дивизии Дроздовского Добровольческой армии, – отвечал Кирилл, прикладывая руку к фуражке с малиновым верхом и как бы указывая этим на свою принадлежность к воинскому соединению.
Офицер-контрразведчик порылся в кипе бумаг и документов, разложенных на столе, нашел удостоверение Космина и стал внимательно читать написанное в документе.
– Куда следуете? Где ваше отпускное или командировочное предписание?
– Следую в Ростов к жене. Она родила и плохо себя чувствует, – солгав и понимая, что иного не примут, отвечал Кирилл.
– Предписание!? – еще жестче и уже раздраженно произнес контрразведчик.
– Понимаете, подпоручик, в тех условиях, в которых сейчас находится дивизия, да и вся армия, практически никаких служебных бумаг не производится. Меня отпустил командир дивизиона под честное слово.
– Слушай! Ты – мерзавец! Сколько будешь испытывать мое терпение?! Заливать станешь в другом месте! В Царстве небесном сказки будешь рассказывать, но не здесь в контрразведке! – вдруг заорал сидевший за столом.
Космин остолбенел и чуть не проглотил язык от удивления и негодования.
– Быстро отвечай, скотина! Где взял форму и удостоверение?
– Подпоручик, потрудитесь вести себя, как подобает офицеру! Вы разговариваете со старшим по званию, – хриплым от волнения голосом произнес Кирилл.
– Я тебе дам, мразь! Старший по званию! Где состряпали тебе документы? В ЧК? В разведке у красных? Почему? Почему, я тебя спрашиваю, ты записан поручиком, а носишь погоны подпоручика? Звездочек на погоны не хватило? Ясно, что там, у красных, путаются в званиях! – орал, приподнявшись за столом, контрразведчик.
Тут Космин к ужасу своему вспомнил, что не посадил по третьей звездочке на погоны шинели и гимнастерки. А ведь в документах у него было уже записано повышение в звании. Это обстоятельство, вероятно, и навело на подозрение патруль при аресте на вокзале. Для него – фронтового офицера – и всех, с кем он плечом к плечу дрался на фронте, это не значило почти ничего. А для этой крысы из контрразведки в погонах подпоручика, что сидела сейчас напротив него за столом, это значило много.
– Ты! Тыловая гнида! – вскипел вдруг Космин, – Я с шестнадцатого года на фронте! И десятки раз видел смерть, как тебя сейчас. А ты – сука, засел здесь в теплом подвале у печки и шерстишь всех подряд. Сам – вошь, и способен видеть только подобных себе! Попал бы ты под мое начало под Воронежем или под Касторной, а еще лучше полтора года назад под Ростовом. Я бы показал тебе, кто такие дроздовцы! – сорвавшись, прокричал Космин.
– Но-но! Не забывайся! Ты – дезертир! По меньшей мере – дезертир! – побелев лицом, понизив голос, прошипел контрразведчик.
– Сам ты – дезертир, крыса тыловая! Засел здесь в тепленьком местечке, спрятался от фронта, от ранений и смерти. А как придут красные – вильнешь хвостиком и был таков! – продолжая кипеть, обличал Космин.
– Я выполняю долг там, куда меня поставило начальство, и не тебе упрекать меня! А за то, что придут красные, будешь отвечать. Занеси это в протокол допроса, – обратился он уже спокойнее к писарю, составлявшему бумагу.
– Крыса протокольная! Свои звезды на погонах в канцелярии заслужил?! А сейчас глумишься над фронтовым офицером, – уже с издевкой продолжал Космин.
– А насчет твоих звезд на погонах мы еще уточним в вашей части. Направим запрос. А вот когда ответят, поговорим! Обыскать его! Снять с него шинель и гимнастерку с погонами! – приказал-прошипел, как змей, контрразведчик.
Часовые, словно выдрессированные псы, схватили и заломили Космину руки за спину. Он попытался скинуть их.
– Фельдфебель! Не церемониться с этим! Есть распоряжение о таких! – приказал контрразведчик.
Фельдфебель умелым и хлестким ударом в челюсть временно выключил сознание Кирилла. Когда Кирилл, быстро приходя в себя, попытался вновь оказать сопротивление, фельдфебель вторично ударил его в челюсть, а потом по затылку. Дроздовская фуражка навсегда слетела с головы поручика Космина. Пенсне упав с глаз, повисло на шнуре.
Шинель и гимнастерка были сорваны с Кирилла.
– Вот, ваше благородие, пистолет при их был спрятан, – сказал фельдфебель, протягивая контрразведчику оружие, подаренное Кириллу Ивашовым в памятные дни боев в Москве.
– Мерзавец, пистолет прятал! Всыпьте ему хорошенько! – приказал офицер.
На Космина посыпались удары. Били в живот, по голове, по лицу. Когда он упал, били ногами по ребрам и ниже пояса.
– Получи! Получи, сволочь дезертирская! – шипел подпоручик, нанося удары носком лощеного сапога.
Все поплыло перед глазами, как в дурном сне…
Пришел в себя Космин на нарах барака. На нем была какая-то драная телогрейка, накинутая поверх нательной сорочки. Видимо, пока он был без сознания, кто-то из арестованных укрыл его, чтобы не замерз. Стены барака подрагивали от артиллерийской канонады. Верно, красные были недалеко. Кирилл сел, огляделся.
– Покурить хошь? – тихо спросил его немолодой усатый солдат, подсаживаясь и протягивая ароматную раскуренную самокрутку с самосадом.
– Нет. Спасибо, братец, – отвечал Космин.
– Здря-а. Не гребуй, дерни, вашбродь. Полегшаеть, согреисси. Другого-то нетути, – вновь предложил солдат.
– Давай-ка, затянусь, – согласился Кирилл.
– О, энто по-нашему! – улыбаясь, произнес солдат.
– О! Спаси тя Христос! – слегка покашливая после затяжки, благодарил Космин.
– Аль из казаков буишь, вашбродь? – поинтересовался солдат.
– Нет. А почему про казацкое происхождение спрашиваешь? Разве похож?
– Благодаришь по-казацки. Так-то их старой веры, стал быть, казаки благодарствують, – отвечал солдат.
– Нет. Не казак я. А как ты определил, что офицер? Ведь нет на мне мундира и погон?
– Э-э, вашбродь! Надысь я табя в погонах видал. А потом и по виду-т не из крестьян ты, хоть и рвань на табя надень. Почитай, из благородных?
– Из них, братец.
– Вот вишь, опять же «братец». Так ведь только благородные кажуть. То есть не «брат», не «браток», а как молодшего, неразумного – «братец». Э-эх вы, господа! Пропили, прогуляли, проспали Рассею и зямлю-т нашу просрали. Отдали яё большакам да инородцам. Ну, да ниче…
– Не упрекай, солдат! Россия и у тебя, и у меня одна. Другой нигде не найдем и эту, видать, не поделим. Так уж Богу угодно.
– Эх, умен ты, вашбродь. И слова правильные говоришь. Вижу, душа болить у тобя. Бога помнишь! Но как же ты при своем-то уме да попалси в энту контрисветку? Неужто ума не хватило?
– Не хватило, видать. Научи, солдат, что делать-то?
– Да, коли тя так уделали, выходить, насолил ты им. И не помилують. Бяжать тобе надоть, барин. Иначе иль енти аспиды, иль большаки придуть да расстреляють. Слышишь, с орудьев бьють. Конец Деникину выходить. Час-другой у них тута суматоха пойдеть. Бяги, пока нито.
– Как бежать то, подскажи, родимый?
– Поди, стучись у дверь, проси за ради Христа, отворят. Извиняйся, подойди к часовому, что постарше. Дядя, дай, мол, подкурить. Прикури. Насыпь и ему самосадику, угости, то есть. Да скажи, что жена, мол, письма от тобя ждеть, детишки голодныя, болеють. Наше-то поколение, постарше, с понятием. Нехай на четверть часа отпустить письмо у вокзалу с пошты отправить. Да и так, куды тобе деваться? Не к красным же бежать. А и то, а?.. Давай-ко, барин, держи мой старый кисет. У меня новый есть. Бог тобе в помощь. Да и мне в бега подаваться надо. Домой пора…
* * *Женя проснулась в полночь. С тревогой оторвалась от подушки, выпрямилась, села на постели, протерла глаза. Ей почудилось, словно кто-то провел по ее волосам легкой шелковой паволокой или крылом с тончайшим оперением и тихим голосом прошептал ей на ухо:
– Проснись, Евгения! Не засыпай, молись за Кирилла!
Женя в страхе перекрестилась. Затем подумала, осмыслила все, улыбнулась и упала головой на подушку. Сон мгновенно взял ее в свои объятья.
Но не прошло и пяти минут, как в ночном, холодном ноябрьском сумраке она в тонком тревожном сне вдруг увидела и услышала, как младенец-доченька, протягивая к ней ручонки, прошептала:
– Мама, мамочка! Проснись! Помоги папе. Папа бежит, волки за ним!
Женя, окончательно испуганная голосами и видением, проснулась. Встала, наклонилась над детской кроваткой. Наташа крепко спала и посапывала.
«Надо же привидеться такому! Какие волки? А, ну понятно – волками пугают маленьких детишек… Да, но откуда младенец может знать о волках и как она может говорить?» – с испугом подумала Женя.
Склонившись над кроваткой, она перекрестила дочь, а затем, обратившись к образу Богородицы, стала вспоминать забытые с юности молитвы.
* * *Кирилл бежал. Бежал уже вторые сутки на север, ориентируясь по звездам и восходу.
