Александр Говоров - Последние Каролинги
«Врешь ты, что знаешь его», — думала Азарика, наблюдая, как Роберт привстал на стременах, всматриваясь в горизонт, как синяя влага заблестела в его глазах.
— Дым ест… — смутился он, перехватив взгляд Азарики. — Ладно, все нынче авось решится. Дело, по всему, будет жарким…
— Что ты задумал? — вскричала Азарика, хватая его за плечо.
Но тут им пришлось спешиться, чтобы помочь вырубать кустарник. Быки волокли через лес осадное орудие с бронзовым лбом на конце тарана.
Подъехал Эд. Его лицо потемнело, осунулось. Азарика прочла на нем следы бессонных размышлений. Эд вслушивался в шум листвы.
— Слышите, кто-то кричит?
Действительно, в лесу, где топот множества коней и движение колес заглушали шелест ветра, явно слышался исступленный крик: «Сюда, сюда, люди добрые, сюда! Помогите!» Эд, за ним Роберт, Азарика, Протей помчались, на скаку отклоняя ветви.
Посреди недавно вырубленной просеки, в конце которой виднелась массивная белая башня на Барсучьем Горбе, стоял старик в располосованной холщовой рубахе. Ветер трепал его длинную бороду, и был он слеп и измучен несчастьем. Азарика с болью узнала: Гермольд!
— В чем дело? — спросил Эд.
Слепец, указывая в направлении Барсучьего Горба, торопился поведать, как Тьерри, заслышав о приближении парижского войска, согнал в башню окрестных жителей, чтоб помогали обороняться. Семья Эттингов тоже там заперта, свободные франки…
— Скорее! — вскричала и Азарика. — Там Винифрид!
— Погоди, Озрик, — исподлобья взглянул на нее Эд. — Всему свой черед. Рассказывай дальше, раб.
— Тьерри, ваша милость, вообразил, что у них где-то закопан клад. Подвесил их в очаге, даже старуху мать, поджаривает подошвы. Скорее, скорее, благодетели, иначе не застанете их в живых. Там и сатанинский граф Кривой Локоть!
— Хе! Граф Каталаунский, стало быть, тоже там? Отлично, пусть им будет двойная мышеловка. Райнер, прикажи трубить штурм!
Эд стегнул коня. Всадники, вздымая вихрь, пронеслись мимо сидящего на траве слепца, а тот тщетно молил их сказать, с кем он разговаривал сейчас, чей голос ему так странно знаком.
— Это был Эд, граф Парижский! — нагнулась к нему с седла Азарика. — Простите, отец, торопимся в бой!
— Эд, граф Парижский! — сокрушенно качал головой старец. — Не чаял я, что встречусь так с тобою, истязатель… И все-таки да благословит бог твое оружие, бастард!
Парижское войско высыпало из леса. Всадники перескакивали через ямы с известью, бревна и прочий строительный мусор. Над зубцами внушительной башни, у которой швы меж камней еще не успели просохнуть, клубился дым костров, на которых каталаунцы готовили для осаждающих кипяток. Валился град камней, не давая подходить.
Датчанка Эда заревела устрашающе, призывая сдаться и обещая милость. В ответ полетели навоз и тухлые яйца. Тогда Эд махнул чешуйчатой рукавицей.
Парижские воины, прикрываясь щитами, понесли длиннейшие осадные лестницы. Всадники спешились, отдав лошадей коноводам. Азарика, сдерживая биение сердца, шла к стене за спинами Роберта и Протея.
— Аой! — подбадривали себя на стене каталаунцы.
— Радуйтесь! — гремел им в ответ парижский клич.
Лестницы приставили, и палатины Эда на них устремились. Азарика храбро карабкалась по перекладинам одной из них и вдруг почувствовала, как она сотрясается от ударов — наверху ее ожесточенно срубали секирой. Не успела Азарика решить, спускаться ли вниз, как лестница рухнула, и она кубарем полетела в ров. Тьерри не успел его заполнить водою, и свежий песок смягчил падение Азарики. Поднявшись на ноги, она увидела лежащего Фарисея — бедняге размозжило обе ноги! К нему уже подбегали оруженосцы, спеша вынести, потому что в клубах пара сверху струился кипяток.
На соседней лестнице Роберт сумел выбраться на самую верхушку и стоял там меж зубцов, отгоняя мечом каталаунцев. Там же виднелся Протей, и Азарика, забыв всякий страх, закричала: «Аой!» — и полезла к ним.
Однако, когда она достигла зубцов, Роберта не было видно, а на его месте Тьерри, кривя под наносником злобную улыбку, бросался на Протея, и тому приходилось не сладко.
Кругом шла ожесточенная сеча, в бойницы лилась смола, каталаунцы хлыстами подбадривали крестьян и крестьянок, таскавших от костров на стены ведра. А на площадке Тьерри и Протей, громко выдыхая воздух, рубились, спотыкаясь о трупы.
Против слепящего солнца Азарике трудно было рассмотреть, как они дерутся. Слышался непрерывный звон металла да вскрики бойцов. Вдруг Протей закричал, будто ягненок, и к ногам Азарики упала его рука в кольчужном рукаве, еще шевелившая пальцами. «Левая!» — подумала неизвестно зачем Азарика. Тьерри захохотал и пнул Протея, тот, побалансировав, свалился вниз.
— Теперь твоя очередь, юнец! — заорал Тьерри, набрасываясь на Азарику.
«Ах ты, Красавчик, соблазнитель дворцовых служанок!» — усмехнулась Азарика. Странно, но был он ей страшен не более, чем их учебный Язычник. Она наносила и отражала удары по всем правилам, и надо сказать, Тьерри приходилось туго.
— Хорошая школа! — прохрипел Тьерри, еле уклонившись от одного из ее выпадов. — Силенки только маловато.
И вдруг Азарика поняла причину неудачи Протея. Тьерри занял лучшую позицию, а его противник стоял против солнца и плохо улавливал намерения врага. Крикнув: «Радуйтесь!» — она ловко вспрыгнула на край зубца. Тьерри спешно заслонил голову, а она, воспользовавшись этим, зашла ему с тыла. Красавчик изрыгал проклятия.
— Силенки маловато? — передразнила Азарика. — А помнишь, как в лаонском дворце ты дал мне куропатку за то, что я нагадала тебе лен? Беру свое предсказание обратно.
— Что? — переспросил Тьерри, отражая удар.
И вдруг до него дошел смысл сказанного. Он даже открыл рот и замедлил удары. Тогда Азарика перехватила свой меч в обе руки и ударила по лезвию Тьерри возле самого эфеса — испытанный прием. Меч Тьерри, описав дугу, упал далеко за рвом.
— На колени! — крикнула она Красавчику, замахиваясь. О, ради этого стоило перенести и клетку, и Язычника, и муштру.
— На колени, канцлерская собака! — крикнул и Роберт, который только что появился из внутренних помещений башни, где он гасил костры с кипятком. Он дал подзатыльник ошеломленному Тьерри. — Вот это Озрик — какого волка обратал!
На верхушке стены уже скопилось много пленных, и Роберт велел Азарике отконвоировать их к Эду. Внизу у лестницы бедняга Протей раскачивался от боли, повторяя: «Кто же меня накормит, кто же меня напоит, о господи, кто же теперь даст мне пристанище?» Вокруг хлопотали пекари.
Над башней Тьерри уже поднимался шлейф пожарищ. Бой шел внутри замка, на всех его переходах и лестницах. Эд приказал пустить в ход таран, и бронзовый лоб бил в ворота, пока они не рухнули, давя всех, кто не успел отбежать.
По их поваленным створам торопились выбраться наружу местные жители, согнанные Тьерри, потому что знали — теперь насилие пойдет без разбора. Впереди бежала девушка в белом, выпачканном сажей платье, с распущенной косой.
Конь под Эдом норовил взвиться на дыбы — его возбуждал запах крови, дым пожарища. Эд смирял его властной рукой, сосредоточенно отдавал приказания, следил за ходом боя. Подскакал вестовой, весь израненный, с безумными глазами.
— Роберт только что убит… Там, внутри!
Конь Эда поднялся, чуть не топча окружающих. Азарика помертвела: «Роберт убит!» Недаром же он бросался в самое пекло! Эд на коне плакал, пораженный отчаянием. Внезапно наклонившись, он пересек хлыстом голову девушки в белом. Алая борозда вспухла на ее изумленном детском лице, а Эд занес хлыст с новой яростью.
— Остановись! — дико закричала Азарика, бросаясь и повисая на руке Эда. — Она же как Аола, остановись!
Она упорно и спокойно смотрела в распаленные гневом зрачки сюзерена. Чувствовала, как под ее мягкой ладонью слабеет его поднятая с хлыстом рука. С удивлением понимала, что его необузданная дикость смиряется перед ее разумной волей.
— Смотрите, граф, смотрите! — Окружающие указывали в сторону ворот.
Оттуда вышел залитый вражеской кровью, но улыбающийся Роберт — без шлема, длинные пряди золотились на солнце. Перед ним с веревочной петлей на шее ковылял граф Каталаунский, весь еще в бинтах после лаонского поединка.
— Кривой Локоть! — воскликнули все, увидев его.
А он, будучи подведен к Эду, покосился на его хлыст.
— Со мною осторожней, я ранен! К тому же не забудь, я Вельф, за меня будет мстить весь мой род.
Азарика отошла в сторону, чтобы не слышать причитаний женщин над обезображенной девушкой. Обходила мертвых, боясь найти своих, и на краю опушки вдруг увидела Иова-на-гноище!
Худенький, тонкобровый музыкант лежал, подогнув колени, будто выбрал себе удобную позу для сна. Азарика, обессилев, опустилась рядом и, уже не в силах сдерживаться, заплакала, забилась, положив голову ему на грудь, как будто это был ее самый дорогой человек.
