Саймон Скэрроу - Орел в песках

— Ну, как прошло, по-твоему? — спросил Макрон.

— Грубовато, но в точку.

Макрон нахмурился.

— Я пытаюсь их в чувство привести, а не взять первый приз за риторику.

— Ну, тогда вышло очень хорошо, — улыбнулся Катон. — Нет, серьезно, думаю, это именно то, что им нужно. И мне понравилось про штандарт. Это правда?

— Нет. Чушь полная. Но на такие вещи хорошо клюют охотники за славой. А это нам очень нужно, если Баннус решит напасть на когорту.

— Да, пожалуй, — согласился Катон. — Какие будут распоряжения, командир?

Макрон оторопел от такого обращения, но тут же сообразил, что друг прав, подчеркивая его новый ранг префекта. Макрон вспомнил дни, когда они вдвоем служили во Втором легионе в Германии и Британии; Катон сначала был его оптионом, а потом младшим центурионом в той же когорте. Они много пережили с тех пор, и Макрон во многом относился к младшему офицеру на равных, но сейчас ситуация изменилась, и Макрон, как профессионал, принял это.

— Симеон отправился в Петру?

— Перед самым совещанием.

— Он точно понял, что нужно делать?

— Да, командир.

— Хорошо, — кивнул Макрон. — Тогда пора готовиться к встрече с Баннусом и этими пустынными грабителями.

Присутствие нового префекта Второй Иллирийской хорошо ощутили все. Казармы проверялись на рассвете и на закате; любое нарушение правил наказывалось. Занятия проводились вдвое дольше, чем прежде; каждая центурия, закончив маневры, отправлялась быстрым маршем вокруг форта — до полудня, когда наконец бойцы, мучимые жаждой под беспощадным солнцем, получали возможность немного передохнуть. Офицеры быстро втянулись и трудились наравне с солдатами. Набеги на окрестные деревни отменили; вместо этого конные разведчики наблюдали за селениями с почтительного расстояния и искали признаки присутствия Баннуса и его людей. Крупные силы можно было скрыть в пещерах у многочисленных вади, прорезавших землю. Единственным слабым местом бандитов была зависимость от пищи и воды, которые приходилось добывать в деревнях. Стоило разведчикам заметить появление подозрительных людей в деревне, они старались последовать за ними, но мятежникам всегда удавалось исчезнуть в расселинах гор на восточном берегу Мертвого моря.

Префект Макрон особо занимался отбором бойцов в специальный отряд. Ему нужны были лучшие конники, которые заодно могли отлично управляться с луком. Как в любой когорте этой провинции, нашлось несколько солдат, прекрасно знакомых с небольшими луками, привычными для восточных воинов. Макрон без устали тренировал отряд в стрельбе по быстро движущимся мишеням снаружи форта, пока воины не освоили уверенную стрельбу с любой дистанции.

Тем временем плотник когорты получил задание соорудить раму седла, на которую можно было бы вешать груз так, чтобы его можно было быстро сбросить. Другие мастерили фальшивые тюки с материей. Все было готово на десятый день командования Макрона. Тем же вечером пришло послание из Петры. Симеон выполнил поручение и связался с купцами, чей караван спас Макрон. Они согласились встретиться с Макроном и его людьми на прежнем месте — в набатейской дорожной станции — на закате через три дня.

Вечером, накануне выхода из Бушира небольшого отряда, Макрон с Катоном ужинали в столовой квартиры префекта. Скрофа, не испытывавший недостатка в деньгах, которые он вымогал у караванных картелей, щедро обставил свое жилье; стены столовой украшали изображения сцен охоты на фоне густо-зеленых пейзажей, резко отличающихся от пустынного ландшафта вокруг форта. Глядя на фрески, оба центуриона затосковали по мягким и ласковым пейзажам Италии или хотя бы даже Британии.

— Говори про Скрофу что хочешь, — сказал Макрон, вгрызаясь в кусок жареного козленка, — но он, по крайней мере, умел жить.

— Вижу. — Катон по-прежнему обитал в той же комнате в штаб-квартире, где содержали их с Макроном. С учетом настроения некоторых офицеров, ему лучше было находиться в сердце когорты и приглядывать за их работой. В то же время Катон запретил двум пленникам в клетке разговаривать с кем бы то ни было. Скрофе и Постуму приносили еду, забирали помойные ведра, мыли и возвращали — этим и ограничивалось разрешенное Катоном общение.

— Как держится Скрофа? — спросил Макрон.

— Неплохо. Перестал разыгрывать оскорбленную невинность и больше не требует освобождения. Меня беспокоит то, что остальные офицеры продолжают спрашивать, что будет с пленниками.

— Объясни, что с ними поступят по справедливости. Дело будет рассмотрено, как только покончим с Баннусом. Если не поможет, скажи, чтобы заткнулись и не совали нос куда не следует, если не хотят оказаться в той же клетке.

— Ты думаешь, их дело будет рассмотрено?

— Только если Нарцисс не станет возражать. Их допросят, чтобы выведать все, что им известно о Лонгине, а потом избавятся от них. Ты ведь знаешь Нарцисса, Катон.

— Знаю. Но ведь нет четких доказательств того, что Лонгин сейчас что-то замышляет. Все имеющиеся у нас доказательства очень слабые. Вряд ли Скрофа и Постум виновны в заговоре против императора.

— Может быть, и нет, — согласился Макрон, откусив здоровенный кусок козлятины. — Но они виновны в тяжелом положении тут, на границе. Даже если мы разберемся с Баннусом, потребуются годы, чтобы исправить отношения с местными. Если это вообще исправимо.

Катон задумчиво кивнул и ответил:

— Возможно, императору стоило бы подумать об отказе от Иудеи.

Макрон поперхнулся.

— Отказаться от провинции?! Да с какой стати?

— Все, что я здесь вижу, заставляет меня думать, что иудеи никогда не займут место в империи. Они слишком другие.

— Хрень! — с набитым ртом рявкнул Макрон, и кусок хряща, пролетев над столом, мелькнул у самого уха Катона. — Иудея — такая же провинция, как и остальные. Поначалу дикая и неприрученная, но дай время, и мы устроим все по-своему. Они станут жить по-римски, нравится им это или нет.

— Думаешь? Когда была завоевана Иудея? Во времена Помпея, больше ста лет назад. А иудеи все так же непокорны. Они цепляются за свою религию, словно это единственное, что имеет значение.

— Это можно исправить — нужно только убедить их поклоняться нашим богам; или хотя бы заставить поклоняться и нашим, и своим, — нетерпеливо объявил Макрон.

— Ничего мы не добьемся! Может быть, лучше отказаться от мысли включить Иудею в империю — иначе придется раздавить местных жителей, уничтожить их религию и всех, кто ее исповедует.

— Это можно, — согласился Макрон.

Катон вытаращился на друга:

— Я ведь иронически.

— Иронически? В самом деле? — Макрон покачал головой и откусил еще кусок мяса. — А я — нет. Если мы хотим обезопасить империю, то управлять этими землями должны мы. Не Парфия. Местным придется принять закон Рима, иначе им не поздоровится.

Катон не ответил. Ему было очевидно, что подход Макрона ограничен. В Иудее, как и в большинстве провинций, римляне стремились насадить правящий класс — для сбора налогов и проведения в жизнь законов. Однако же простой народ игнорировал тех, кто, с подачи завоевателей, объявлял себя вождем. Именно поэтому Иудея превратилась в язву на теле империи. Иудеев невозможно было склонить к тому, чтобы они занимались своими делами по римским правилам — их религия запрещала это. Поэтому Риму придется вмешиваться, чтобы насадить свой закон. К сожалению, вмешиваться придется в таких масштабах, что затраты по удержанию Иудеи намного превзойдут доходы от налогов, которые можно получить, если только не выжать из людей последнее — а это, в свою очередь, рано или поздно приведет к восстанию. Потребуются новые войска, чтобы поддерживать порядок. Новые налоги потребуются, чтобы оплачивать выросшие гарнизоны, которые необходимы, чтобы удержать Иудею в узде — порочный круг восстаний и репрессий разомкнуть не удастся. Неудивительно, что центурион Пармений устал и измучился за годы службы в провинции.

Внезапно Катона осенило, что именно поэтому Пармений с такой готовностью отдал Кантия толпе. Солдат разъярил жителей деревни, и Пармений оказался перед суровым выбором. Попытайся он защитить своего бойца, не обращая внимания на проступок, или спасти его, спровоцировал бы бунт и подлил бы масла в огонь, беспощадно пожирающий Иудею. Смерть Кантия послужила сигналом и римлянам, и иудеям: никто не стоит над законом. Если бы этот принцип стал общей политикой, тогда стало бы возможным некоторое примирение между Римом и Иудеей.

Макрон пристально посмотрел на друга:

— Ты меня, парень, не путай. Что бы ты ни думал о положении — что тут правильно, что неправильно, — у нас есть задание. Задание непростое. Не ломай зря голову над тем, куда все катится. Думай о том, что мы должны делать. Об остальном поразмыслишь позже, когда появится свободное время… — Макрон хихикнул. — И если жив будешь.