Опимия - Рафаэлло Джованьоли
– Она очень вкусная?
– Вкуснейшая.
– Тогда я буду спать.
– И пусть Веста позаботится о тебе и убережет от пламени страстей, – прошептала Опимия, лаская своей правой рукой светлую голову девочки.
А та, снова повернувшись на правый бок, закрыла глаза; на губах ее заиграла улыбка засыпающего в объятиях розовых снов, самых прекрасных видений, и вскоре девочка крепко заснула.
Во вторую стражу, которая начиналась в девять часов после полудня, Опимия пошла охранять священный огонь; в третью стражу, когда наступила полночь, ее сменила Флорония.
Когда она появилась и храме, Опимия встряхнулась от размышлений и, свирепо взглянув на Флоронию, надменно сказала:
– Видишь, каким чистым и ярким я оставляю тебе Священный огонь; смотри, чтобы он оставался таким же до поры тишины (с трех до шести утра), когда ты должна будешь передавать его Лепиде.
И Опимия направилась к двери, ведущей в атрий Весты. Флорония была выведена из себя этими словами и столь же надменно ответила:
– А что это ты даешь мне такие наставления?.. Я в них не нуждаюсь и не хочу их слушать. С каких это пор я, наставница, должна слушать твои советы, воспитанница?
При этих словах Опимия резко остановилась и, скрестив руки на груди, окинула свою товарку взглядом, искрящимся ненавистью, А потом, через несколько секунд, слегка растянула губы, что можно было бы принять за сардоническую улыбку, и сказала дрожащим от волнения голосом:
– Не твое дело, Флорония; я все вижу. И, окинув товарку снисходительным взглядом, она несколько раз иронически покачала головой и продолжила свой путь в атрий.
Флорония скорее почувствовала, чем увидела направленный на себя гневный взгляд Опимии и – не в силах его вынести – опустила голову и некоторое время не решалась ее поднять, а потом наконец выпрямила ее и, сложив умоляюще руки, делая шаг к удаляющейся товарке, спросила жалобным голосом:
– Но что тебе пришло в голову, Опимия?.. И на что обиделась богиня?..
Опимия оказалась уже у выхода и поднимала левой рукой занавесь, когда до нее дошли эти слова. Она повернула голову к Флоронии и сказала повелительно:
– Хватит.
И она вошла в дом весталок.
Флоронию охватила нервная дрожь, руки ее бессильно упали, и она, склонив голову к правому плечу, уставилась в пол и прошептала в состоянии мучительной беспомощности:
– Чем я ее обидела?
Так она простояла несколько минут; потом встряхнулась, приблизилась к алтарю, машинально подлила масла в огонь и задумалась:
– Что же имела в виду Опимия?
И вскоре дрожь снова пробежала по ее телу, и ужасная мысль пришла ей в голову, так что она поднесла правую руку к лицу и, широко раскрыв глаза, поглядела в том направлении, куда незадолго до этого ушла другая весталка.
– А если она что-то заметила?..
И голова ее дернулась в ужасе назад, словно устрашенная этой мыслью.
Несчастная не раз терла руками лоб и через какое-то время полностью погрузилась в собственные мысли, так что в полумраке, царившем внутри храма, ее легко было с первого взгляда принять за статую.
Так прошло около часа. Внезапно Флорония очнулась: она еще раз подлила масла в мисочку, где пылал огонь, потом осторожно подошла к выходу, ведущему в три комнаты, предназначенные для храмовой утвари, а потом и в сад.
Но вдруг, словно раскаявшись, она повернулась и приблизилась к дверце, ведущей к дому весталок. Она пересекла атрий, прошла библиотеку и, дойдя до входа в перистиль, долго стояла там, прислушиваясь и особенно напряженно всматриваясь с остротой, на какую только способны были ее глаза, в комнаты, расположенные в глубине перистиля, в одной из которых жила Опимия. Она ничего не услышала. Лишь собака, сторожившая в портике, молча прошлепала по следам весталки и подошла к ней, нежно полизав ее руки и одежду.
Успокоенная глубоким молчанием, царившим в доме, Флорония вернулась назад, проникла в храм, вошла в кладовые, а оттуда, толкнув ведущую в сад дверцу, оказалась на окрытом воздухе.
По-прежнему шел дождь, и, кроме постоянного, монотонного, легкого шума воды, падающей на осыпавшиеся с деревьев листья и на цветочные кусты, ничего, даже малейшего шороха, не было слышно.
Флорония сначала напрягла слух, потом, подняв глаза на мрачное, пепельного цвета небо, достаточно долго смотрела на него, и ее грусть еще больше возросла при виде такой печали в природе.
Пес, охранявший сад, сразу же подбежал к весталке и облизал ей руки; она рассеянно гладила его, как вдруг пес резко повернул голову, обратив свое внимание на стену, отделявшую владения весталок от Рощи Говорящего вещателя.
Пес насторожил уши, вытянул морду и глухо зарычал.
– Тише, Алцест, – вполголоса сказала весталка, хватая его за морду и наклоняясь всем телом к животному. – Тише… Это твой друг, милый Алцест, твой друг.
И пес словно понял эти слова, хотя на самом деле он по запаху узнал о приближении дружественно расположенного к нему человека, привыкшего приходить сюда в этот час таким путем, и замолчал.
Флорония быстрыми шагами направилась к стенке, совсем не чувствуя продолжающегося дождя, мочившего ее, и подошла к тому месту, где стена со стороны Рощи Говорящего вещателя соединялась с другой, отделявшей сад от Новой улицы.
Там непомерно разросшиеся плющ, крапива и терновник скрывали дыру в основании старой стены, которую проделывал потайной ночной гость, вынимая несколько небольших камней, а потом, уходя, тщательно ставил на прежнее место.
Из этой дыры на четвереньках выполз мужчина, закутанный с головой в темный воинский плащ и грубошерстную пенулу.
Оказавшись в храмовом саду, он сразу же вскочил и схватил протянутые ему весталкой руки, осыпая их поцелуями; потом выпростал ухо, недоверчиво вгляделся в ночной мрак, в ту часть сада, где находился мельничный дом.
Этим мужчиной был, разумеется, Луций Кантилий.
Оглянувшись, обследовав и осмотрев место вокруг себя, Кантилий вынул из-за пазухи пшеничную лепешку, которая была у него запрятана между шерстяной рубашкой и плащом, и протянул псу, который с первого появления мужчины ласково тыкался в него мордой. Потом осторожно, на цыпочках, держа за руку Флоронию, он направился вместе с нею в кладовые рядом с храмом.
Едва они туда вошли, как Флорония закрыла дверцу и вполголоса сказала Луцию Кантилию:
– Не двигайся и подожди чуть-чуть.
Потом она быстрыми осторожными шагами прошла две другие комнаты и вошла в храм посмотреть, не случилось ли чего нового. Священный огонь пылал, и все вокруг было спокойно.
Флорония пересекла храм, вошла в атрий, миновала библиотеку, остановившись на пороге перистиля: все вокруг было тихо.
Тогда она так же быстро вернулась назад и вскоре предстала перед своим любимым.
