Франтишек Кубка - Мюнхен
Он встал. Интервью закончилось.
По Европе шла волна убийств. Летом в Вене был убит австрийский канцлер Дольфус.
В октябре Луи Барту скончался в Марселе от ран, полученных в результате нападения на него и на югославского короля Александра хорватского террориста. Как оказалось, убийца проник в Марсель из Италии, а искусство стрельбы оттачивал в венгерских степях.
В трактирах Шумавы и Северной Чехии собирались генлейновцы и поднимали тосты: «Es kommt der Tag!»
41
— Готов писать о чем угодно, ехать — куда пожелаете, но сейчас я должен быть в Советском Союзе, — заявил Ян своему шеф-редактору Лаубе в один из ноябрьских дней, когда стало известно о поездке чехословацких журналистов в Москву.
— Вас в расчет не берут. Вы скомпрометированы своим пребыванием в России. Это является препятствием.
— До сих пор?
— В Москву пошлют кого-то, но только не вас и не Кошерака.
— Я найду туда дорогу.
— Пожалуйста. Скажем, можете уволиться из редакции.
Но Ян добился своего. Ему помог Владимир Иванов, корреспондент ТАСС. Из Чернинского дворца последовал телефонный звонок:
— От «Демократической газеты» в СССР следует направить работника, знающего Москву. Например, Мартину.
Итак, Мартину поехал. Вплоть до советской границы он был в хорошем расположении духа. А перед границей почувствовал беспокойство от ожидающей его неизвестности.
На прекрасной станции в Негорелом их пересадили в салонный вагон, и с ними теперь круглые сутки вел разговоры Константин Уманский из Наркоминдела. С утра журналисты заспанными глазами рассматривали заснеженные равнины, соломенные крыши деревенских домов, вывешенные на станциях плакаты, людей на станциях в валенках, меховых шапках и длинных пальто.
«Это старая Русь, — думал про себя Ян, — но вместе с тем и новая. Не склонившаяся ни перед кем, шумная и гордая».
Самыми гордыми и оживленными казались военные. Их много было в поездах, на платформах. Они пели под гармошку песни времен гражданской войны о Фрунзе, о Чапаеве. Шутили с голубоглазыми белокурыми девчатами. Прохаживались по коридорам вагонов, сидели в вагоне-ресторане.
На вокзале в Москве их встретил человек в меховом пальто и в каракулевой папахе, напоминавший богатого купца царской поры. Это был Богдан Павлу, первый пражский посол в Москве.
Он обменялся рукопожатием с Уманским. Затем все сели в автомашины и поехали, скользя колесами по обледенелой дороге. Москву увидеть не удалось. Зато из гостиницы до Кремля было рукой подать. Мавзолей Ленина был уже из мрамора. Возле полуоткрытого входа застыли солдаты в касках. Возле красной стены Кремля под тяжестью снега наклонились ветви елей.
Ян вспоминал день великого погребения. Было это перед рождением Еничека. Таня лежала тогда в Екатерининской больнице. Сейчас Ян приехал в Москву прежде всего для того, чтобы разыскать Таню.
…Делегация обедала в ресторане. Константин Уманский пригласил Яна сесть рядом:
— Читаю ваши статьи против Генлейна. Вы отважно сражаетесь за демократию. Кстати, вы интересовались ТАСС. Кого-нибудь ищете?
— Свою жену.
— Ах, вот как. Иванов писал мне, что ваша жена находится в Москве. Таня Попова? К сожалению, с ней не знаком. Пожалуйста, кушайте…
Уманский предложил тост за успех работы делегации:
— Вы прибыли как посланцы дружбы и мира. Здесь вы видите только друзей и миролюбивый народ. Мы живем в трудное время. Так пожелаем же, чтобы к людям вновь вернулись улыбки.
Уманский владел английским, французским и немецким языками. Отвечал на том языке, на каком задавался вопрос. Имена всех своих собеседников он уже знал наизусть.
Появились сотрудники газет «Правда» и «Известия». Ян спросил у советских журналистов, знают ли они Таню Попову.
— Да… Но сейчас ее нет в Москве. Ездит где-то по республикам…
— А ее сын?
— Об этом ничего не знаем, наверное, ходит в школу.
Он еле сдерживал слезы. Уманский успокаивал его:
— Иван Иванович, смотрите веселее… Москва велика. Люди здесь не встречаются каждый день. В конце концов ваша жена сама должна объявиться и привести вам сына… А теперь вы поедете к господину Павлу. Поедете один, чтобы он мог поговорить с вами откровенно.
Павлу жил у Харитоновской заставы. Принимали в доме гостеприимно. За чашкой черного кофе Павлу начал разговор с журналистами:
— Я здесь совсем недавно. Тут размещалось чехословацкое торгпредство. Нормализацию отношений с Чехословакией в Москве восприняли с большой сердечностью. Но прошу вас никогда не употреблять слово «признание». Русские считают это оскорбительным. Вы приехали, господа, чтобы посмотреть на Советский Союз. Программа у вас насыщенная и напряженная. Они окружают вас вниманием. Литвинов склонен к установлению с нами самого тесного сотрудничества.
Вторая пятилетка выполняется еще более успешно, чем первая. Промышленность растет. Вы увидите новые заводы, поедете посмотреть Днепрострой. Вам покажут и колхозы. Попрошу господ из аграрных газет присмотреться повнимательнее. Наши депутаты на родине обо всем будут расспрашивать. Вы прибыли, к сожалению, в напряженный момент. Несколько дней тому назад в Ленинграде был убит любимец партии Киров.
— Покушение на Кирова — единственный случай? — спросил кто-то.
— Думаю, нет. Кажется, это одно из звеньев обширного заговора.
— Есть ли у них в партии оппозиция?
— Прошу больше вопросов не задавать. В такое время лучше помолчать.
— Какая выгода сейчас заключать сою? с Россией?
Посол промолчал.
Информация Богдана Павлу подействовала на настроение большей части делегации журналистов удручающим образом. Однако они повеселели, когда посетили зимнее гулянье в парке культуры и отдыха имени Горького, посмотрели кинофильм. На новогоднем концерте, организованном Максимом Литвиновым, тенор Козловский исполнял песню индийского гостя из оперы «Садко», а балерина Семенова танцевала «Умирающего лебедя» Сен-Санса.
Максим Литвинов пожелал всем присутствующим счастья в новом году.
На «Красной стреле» журналистов привезли в Ленинград. Они прошли по Невскому, посетили кабинет Ленина в Смольном, посмотрели Медного Всадника на неприветливом берегу замерзшей Невы, побывали в Эрмитаже и Петропавловской крепости. Обедали с профессорами, писателями, исследователями Арктики и инженерами с Путиловского. Возвратились в Москву и тут же поехали в Харьков.
Там любовались видами заснеженной Украины, новыми высотными домами, слушали тосты и поздравления на украинском языке. Потом они посмотрели Днепрострой.
Их сводили на алюминиевый комбинат. Из окон гостиницы было видно жаркое дыхание высоких доменных печей. Посетили они к Донбасс, где им показали «завод заводов» в Краматорске.
— Нет, это не старая Русь! Это строительная площадка нового мира! — заявил в своем тосте Ян Мартину.
Да, это была новая Русь!
Нельзя было не увидеть нового и в колхозе в Рогани, под Харьковом. Ян не разбирался в сельском хозяйстве. Но он понимал новых людей.
— Я хотел бы пожить подольше вместе с вами, — сказал Ян, прощаясь с колхозниками в Рогани.
— Все, чего мы горячо желаем, когда-нибудь сбудется, — ответили ему хозяева.
В Москву делегация уже не поехала, а направилась в Киев.
— Вы поможете мне найти мою жену? — спросил Ян у Константина Уманского.
— Вы очень хотите этого, Иван Иванович?
— Очень…
— Она выехала в Сибирь. Умер ее отец. Сейчас она живет у матери в Иркутске, там, где вы справляли свадьбу. Она здорова. Ваш сын ходит в Иркутске в школу.
Яну хотелось плакать. Но заплакал он уже на вокзале в Киеве, когда расставались. Киев остался старым Киевом, сюда вновь перенесли из Харькова столицу Украины. Все так же стояли золотые шатры соборов и памятник святому Владимиру над Днепром. Крепость осталась, но в ней не было узников. Повсюду, где появлялась делегация, ее встречали аплодисментами. Скрипели полозья саней.
А Таня в Сибири.
— Приедет, обязательно приедет! — успокаивал Яна Уманский.
Ян склонил голову. До самой Праги никто не услышал от него ни единого слова.
Это было его второе печальное возвращение из России на родину.
42
Доктор Бенеш пребывал в прекрасном настроении. Он только что вернулся из Москвы, где состоялась ратификация советско-чехословацкого договора. На традиционный «четверг» у Самека он пригласил доктора Регера, чтобы лично рассказать ему о торжественном приеме в Москве.
— Из театра мы вышли уже глубокой ночью. Решили пройтись немного пешком. Но нам это не удалось. Толпа людей окружила меня и жену, восторженно приветствуя и стремясь пожать нам руки.
Далее Бенеш рассказывал литераторам о Литвинове, Молотове, Ворошилове, Буденном, о посещении колхоза.
