Ольга Елисеева - Камень власти
Алексея разбудила песня. Тихая, но ритмичная, она сочилась откуда-то сверху в такт шагам, спускавшихся по лестнице людей.
Страшитесь вы, исчадья ночи!Мы изгонять явились вас.Мы смело вам заглянем в очи…
«А если надо, двинем в глаз», — живо досочинил Алехан. Им овладело безудержное веселье. Он лежал в гробу, к которому с серьезными минами двигалась целая вереница идиотов, вообразивших себя магами, наследниками вековой мудрости чухонских колдунов!
Страшитесь вы, исчадья ночи!
«Сейчас обмочусь от ужаса!» — Алехан разлепил глаза. Из темной подвальной залы ему хорошо была видна передняя, освещенная множеством свечей. В ней толпилась куча народу. Все пришедшие приветствовали неофита и просачивались во второе помещение, где стоял гроб.
Их голоса показались Алехану странно знакомыми. Постоишь в дворцовом карауле, привыкнешь узнавать важных господ по окрику. Орлов прищурился, стараясь рассмотреть присутствующих. Сделать это было тем легче, что гроб оставался неосвещенным, а каждый из прибывших держал в руке по зажженной свече.
Одеты они были чудно. Поверх расшитых золотом камзолов красовались смешные бабьи передники из белого атласа, расшитые циркулями. За поясом торчали такие же белые рукавицы. Сзади спускались плащи до пят, а через плечо были перекинуты голубые муаровые ленты с вышитыми цветами акации.
— Ну-с, господа. Надеюсь, нам ничто не помешает, — сказал рослый красивый мужчина, в котором Алехан не без удивления узнал Романа Воронцова, брата канцлера. Все считали его шалопаем, прожигающим жизнь в кутежах с бабами. Кто бы мог подумать, что он затешется в тайное общество! Где, кажется, играет не последнюю роль.
— Н-не б-бойся, Л-ларионыч, — отозвался другой брат, весь закутанный в алую мантию. — М-мои люди с-стоят по всему п-периметру п-парка. М-мышь не проскочит.
К своему ужасу Орлов узнал в заике Александра Шувалова, начальника Тайной канцелярии.
«Куда я попал? — В панике подумал Алексей. — Эдак сюда явится сама императрица и заскачет на метле!»
Императрица не явилась, зато ее изящный фаворит Иван Шувалов в чудной шляпе с высокой тульей и голубой муаровой накидке с наугольниками шествовал впереди неофита, неуверенно сходившего по лестнице.
Достаточно было взглянуть на журавлиные ноги посвящаемого, что бы понять, кто это. Великий князь Петр Федорович, наследник престола хватался за стены камеры ожидания растопыренными руками и тыкался, как слепой щенок из угла в угол. У него были завязаны глаза.
— Возлюбленный брат, — строго обратился к нему Шувалов. — Снимите вашу одежду и обувь и оставьте их на пороге в знак того, что вы отрекаетесь от всего земного и вступаете под наш кров таким же чистым, каким были в утробе матери.
Великий князь стал поспешно срывать камзол. Руки у него дрожали. Несколько пуговиц оторвались и со стуком покатились по полу.
— Вам завязали глаза, — продолжал Шувалов, — в знак того, что вы еще слепы, как новорожденный, для истинной жизни и не можете отличить добро от зла. В этой храмине вам предстоит пробыть некоторое время, готовясь ко второму рождению.
С этими словами Шувалов захлопнул дверь, оставив неофита в полной темноте. Через несколько секунд из-за стены раздались жалобные стоны и царапанье.
— Ничтожество, — сказал стоявший возле Романа Воронцова человек. Ростом он был пониже, а боками покруглее, но сходство между братьями проявлялось даже в интонации. — Какого государя мы всклепываем себе на голову!
— Крепитесь, друг мой, — возразил ему крупный лысый человек без парика. — Орден знавал разных государей и удерживался при всех. Даже, когда наши братья по одиночке становились жертвами их гнева, само братство не страдало. Необходимо обезопасить себя и на этот раз.
— Петр Иванович! — Вспылил канцлер. — Я не хуже вашего знаю, что головы указали на наследника, как на следующего императора. Но смею заметить, их слова были очень противоречивы. Они много твердили о женщине. Кто она? Мы должны это знать.
— Спокойнее. Спокойнее, — потребовал Роман Воронцов. К глубокому удивлению Алексея, человека, которого при дворе почти не замечали, здесь слушались беспрекословно. — На днях охота в Гостилицах у Разумовского. Если надо, второй претендент будет устранен. Братство связало свою судьбу с судьбой Петра Федоровича. Каким бы шутом он ни был. Государь-наследник в душе дитя. К тому же законченный алкоголик. Управлять им не сложно.
— При п-пмощи в-вашей дочери Елизаветы? — Съязвил Александр Шувалов.
— А вы сожалеете, что это не в-ваша п-племянница? — Передразнил «инквизитора» канцлер.
— Тише, тише, господа. Неофит может услышать, — унимал их кроткий фаворит.
— Здесь стены хоть из пушки стреляй, — рассмеялся Петр Шувалов. — При батюшке Петре Алексеевиче тут людей допрашивали, а не только в степени посвящали.
Все поморщились. В это время до собравшихся из камеры ожиданий явственно донесся тоненький плач. Великий князь в темноте и тесноте был близок к истерике.
— Впустите его, Иван Иванович, — сказал старший Воронцов. — А то он последнего рассудка лишится.
Фаворит распахнул дверь. Петр Федорович вывалился из-за нее, как ватная кукла. Его длинная неуклюжая фигура раскачивалась из стороны в сторону. Собравшиеся подхватили царевича под руки.
— А ведь его еще в гроб класть, — вздохнул Александр Воронцов. — Может, как-нибудь без этого обойдемся? Боюсь обгадит святыню.
Между тем, неофита поставили на одно колено перед Романом Воронцовым и тот, назвавшись великим мастером, произнес витиеватую речь о небесных карах, которые постигают нечестивцев, разболтавших тайны ордена.
После чего брат Устрашитель, им-то и оказался бедняга Крузе, подал великому мастеру некий предмет, который Алехан не мог рассмотреть, но который они между собой именовали «печать молчания». Вероятно, ее перед употреблением раскалили на свече, потому что, когда металл слегка коснулся уст посвящаемого, великий князь заверещал, точно ему на лоб поставили тавро.
— Он ведет себя просто неприлично, — театральным шепотом сказал кто-то.
— Точно так же он вел себя во время принятия православия, — отозвался другой брат, тоже не узнанный Алексеем. — Прыгал от святой воды по всей церкви, как будто в нем бес сидит.
— А может верно? — Робко предположил третий.
— Да нет. П-просто д-дурак, — вмешался в разговор Александр Шувалов.
— И что мы с ним будем делать?
— Б-бог не без м-милости.
Алексей то уходил в сон, то просыпался. В подвале было слишком холодно и шумно, чтобы он мог надолго забыться. От чада свечей и людского дыхания сделалось душно.
Наследник, не терпевший тесноты и закрытых помещений, был близок к обмороку.
— Обнажите грудь, — приказал ему Роман Воронцов.
Плохо соображая, что делает, великий князь повиновался. Он снял рубашку, и брат Устрашитель принес огромный золотой циркуль, раскрытый на 60 градусов. Крузе осторожно наколол им грудь неофита выше сосков. Брызнула кровь.
— София Премудрая пусть внесет Чашу, — провозгласил великий мастер.
Это было эффектное зрелище. По удивленным лицам собравшихся Алексей понял, что они такого не ожидали. Дева, закутанная в белое, несла на вытянутых руках золотой сосуд. По слабому стону неофита: «Лиза», — стало ясно, что великий князь узнал свою любовницу Елизавету Воронцову. Как ему это удалось с завязанными глазами, Бог весть. Может, ткань не была столь уж плотной?
— Ваша кровь смешается в этой чаше с кровью тех, кого принимали до вас, и вы окончательно вступите в наш круг, — провозгласил великий мастер.
В золотой сосуд, куда упали капли крови будущего монарха, брат Виночерпий долил церковного кагора. Затем ее пустили по кругу, и каждый из присутствующих прикладывался, слегка обмочив губы в крови бога земного, смешанной с кровью Бога небесного.
Запах доброй лозы дразнил ноздри мнимого покойника. Остро захотелось выпить. Алехан вдруг вспомнил, что в последние дни ни разу не прикладывался к бутылке, и глубоко прочувствовал эту потерю.
— Теперь вы один из нас, — громко провозгласил великий магистр. — Снимите повязку.
Великий князь схватился за черный муаровый платок, закрывавший его лицо и в тот же миг все присутствовавшие на церемонии с лязгом обнажили шпаги. «Зарезать они его что ли хотят?» — В панике подумал Орлов.
Иван Шувалов сверкнул кинжалом возле самой головы наследника и одним ударом рассек муаровые путы, с которыми тот никак не мог справиться.
Но вместо Софии Премудрой — Елизавета уже удалилась из зала — перед лицом царевича замелькали обнаженные клинки. Они уперлись в его горло, грудь, шею, грозили выколоть глаза.
