Мамедназар Хидыров - Дорога издалека (книга вторая)
— Шихи-ага, мой вам совет, — Нобат старался не волноваться, ощущая, как в груди нарастает негодование. — В работе исполкома опирайтесь на аульных активистов. Вы их знаете лучше меня: Бекмурад, предбатрачкома Джумакулчи, вожак комсомольцев Аллак… В ближайшие месяцы будут проведены выборы в Советы. Тех, кто активно работает сейчас, очевидно, выберут в исполком. Вас тоже, надеюсь, членом исполкома изберут, — Шихи-бай приосанился. — А пока, вместе с активом, старайтесь работать в массе народа, чаще с дайханами встречайтесь. Лучше на иную бумагу из округа ответ задержите, но зато, к примеру, соберите состоятельных дайхан с лошадьми да верблюдами, чтобы помочь батрачкому семена вывезти с пристани, беднякам и вчерашним батракам раздать. В общем, больше активности, товарищ предисполкома!
Вечером того же дня Нобат сидел в убогой мазанке Бекмурада Сары. Хозяин то и дело выходил во двор, к очагу, за чайниками, едой. Жена его лежала после родов, семейство выросло — теперь у Бекмурада было уже трое ребятишек. А у него и без того хлопот полон рот: после снятия Аллакули он по совместительству выполнял обязанности командира местного отряда самообороны.
— Даже не понять проклятых баев, — жаловался Бекмурад гостю, имея в виду все тех же заправил местной власти. — То ли они саботируют сознательно, то ли просто глупы и ленивы, не понимают, что важно сейчас, а что отложить можно. С семенами, я уже тебе рассказывал… То же самое с чисткой арыков. Исли б не Джумакулчи, сорвалось бы это дело, а тогда что станет с урожаем, сам знаешь… Вот Джумакулчи, я скажу тебе, голова! Не зря его люди в прежние времена уважали.
— Готовься к выборам загодя, — прервал хозяина Нобат. — Людей готовь. Того же Джумакулчи предложим в председатели аульного исполкома.
— Очень это было бы правильно! — Бекмурад оживился. — Люди, конечно, приободрились в эти дни. И кругозор теперь уже не прежний. Ведь знаем, что Советская власть победила и с голодом совладала. Басмачам бы только, калтаманам этим проклятым, поскорее головы свернуть… Вон, из Карши слухи доходят, из Восточной Бухары…
— Да, — Нобат задумался. Вспомнились ребята его эскадрона, Иванихин, Ишбай. Наверное, все еще воюют — Фергана-то по-прежнему неспокойна… Поднял голову. — Будь уверен, Бекмурад, ты знаешь: у Советской власти слово твердое. Я тебе от ее имени заявляю: даже следа басмачей не останется на всей нашей земле! Вот только сроки… Тут я затрудняюсь определить.
— У нас-то на правобережье теперь тихо, — Бекмурад умолк. Оба подумали об одном и том же — о темной, путаной судьбе Салыра, о его загадочной гибели. С этим человеком и Бекмурад и Нобат, и кое-кто из руководителей округа связывали определенные надежды. Не вышло, к сожалению. Бекмурад продолжал: — А вот из Каракумов, правду сказать, дайхане с опаской поджидают незваных гостей…
— Говорят об этом в народе? — Нобат насторожился.
— Еще бы! Набег Клыч-Мергена еще не забыли.
— Так. — Нобат словно бы точку поставил, колышек невидимый вбил — для памяти.
Хозяин поднялся, вышел. Сразу же вернулся с горячими чайниками.
— Конечно, большевикам жаловаться не к лицу. Но правду скажу: трудно работать, ох как трудно!.. Грамоты не хватает. Сам знаешь, Нобат: я только зимой читать научился, писать могу с трудом. А читать приходится много, бумаг из округа шлют — ого-го! — Нобату невольно вспомнился Шихи-бай: тоже, бедняга, сетовал на бумажный поток. — Только сиди да разбирай, потом ответ вымучивай. Сколько бумаги перепортишь, страх сказать… Нет, братец, учиться нам нужно! Всем, и старым, и молодым, тем-то в особенности. И безотлагательно! Вот о чем потолкуй в округе, когда приедешь. Чтобы школы в аулах побыстрее открыли, прислали учителей! Ребятишки подрастают — неужто им так и жить без грамоты, как нам пришлось, горемычным?
— Верно говоришь, друг, верно, — у Нобата вырвался невольный вздох. Он вспомнил рассказ матери и жены, как они по всему аулу искали грамотея, чтобы прочесть письмо всего-то в несколько строк. К Бекмураду тогда не заглянули, — должно быть, не решались беспокоить человека, «близкого к властям». Проговорил, сощурив глаза, устремленные на огонек керосиновой коптилки: — Уже думаем в округе, как этому горю помочь. На бюро Владимир Александрович поставил вопрос о школах. Решили просить учителей из центра.
— А, Владимир-ага! — Бекмурад светло улыбнулся. — Правда, человек замечательный? Говорят, с Лениным знаком? Вы вместе работаете? Ну-ка, расскажи!
Нобат рассказал немного. Засиделись допоздна.
Шагая темными, кривыми улицами родного аула, Нобат размышлял обо всем, что услышал за день. Глубже всего засел в памяти вопрос о грамоте, о школах. Вот и Донди тоже… Будь в ауле школа, тогда и она, совсем еще молодая женщина, могла бы выучиться. Не только грамоте, но и какому-нибудь полезному делу. Скажем, медицине. И работать медсестрой — ведь и в Бешире со временем откроют медицинский пункт, не век же людям у табибов лечиться, вернее — калечиться! Женщина-туркменка — и работает наравне с мужчинами. Такого пока что не бывало. Нобату вспомнилась Маша Введенская. Пришло на память многое, о чем мечталось в дни, когда лечился в госпитале. Придет ли культура сюда, на Лебаб? Теперь уже можно с уверенностью сказать: придет, непременно! Только… еще немало тяжких испытаний впереди.
Не заметил, как подошел к дому.
Собирался поговорить с Донди о том, что волновало, — о будущем, об учебе. Но разговор получился совсем иной. Радостно смущенная, пряча лицо в ладонях, Донди объявила: у них будет ребенок.
Чуть ли не до утра Нобат не сомкнул глаз. Сколько новых забот, тревог и хлопот, до сих пор неведомых.
Возвращаясь в Керки, по обыкновению верхом, в одиночку, вооруженный только маузером, Нобат завернул в Бурдалык. Направился прямо в крепость. Теперь там разместился отряд самообороны. Нобата остановил скрытый дозор. Молодцы, бдительность у них на высоте! Командир отряда Гельды Нури, он же секретарь местной ячейки коммунистов, был Нобату знаком со времен боев у Самсоново и Керкичи. Тогда этот парень, низенький, пухлый, но проворный и смышленый, работал на пароме. Он указал красным отрядам тропы в тугаях у берега Амударьи, чтобы зайти врагу в тыл. Теперь старые друзья встретились радостно. Побеседовали за чаем, нехитрым угощением. Здесь, в Бурдалыке, дела шли не лучше и не хуже, чем в других крупных аулах округа. Но главное успокаивало: тут имеются люди надежные, стойкие. Глядят в оба, врагу провести себя не дадут. С этим чувством уверенности Нобат наутро следующего дня отправился дальше.
В Керки возвратился под вечер. Сразу — в чека. Дежурный сообщил: Ефимов тут, у себя.
Беседа вышла короткой, но содержательной. Владимир Александрович — утомленный, но виду не подает, как обычно, похвалил своего молодого помощника. С пользой съездил! Не откладывая, оба тут же наметили, кому на чем сосредоточить главное внимание.
Простившись, Нобат поспешил опять не домой, а к себе в кабинет. Отомкнул сейф, достал груду папок. Дела о калтаманах, об их вожаках. Вот то, что нужно!
На одном из листков блокнота, недавно заведенного, Нобат крупными буквами вывел: «Азиз-Махсум». Подумал — и приписал слева жирный восклицательный знак.
В то время в кабинетах окрчека были установлены телефоны. Небольшой коммутатор — доску с контактными штифтами и проводами, с рычажками-переключателями и контрольными лампочками — установили в комнатке дежурного, который осуществлял телефонную связь между кабинетами.
Однажды утром, не успел Нобат расположиться у себя за столом и снова углубиться в документы, связанные с личностью Азиз-Махсума, — дело было дней через пять после выезда в аулы, — в кабинете раздался телефонный звонок.
— Слушаю, Гельдыев, — проговорил он, сняв трубку.
— Один человек просит пропустить его к вам, — сообщил дежурный.
— Кто, откуда?
— Говорит, земляк ваш, из Бешира. Давно, говорит, не виделись… Можно пропустить?
— Можно.
Через минуту в дверь постучали, и сразу же она отворилась, вошел невысокий человек в одежде дайханина — тельпек, старенький халат, стоптанные чарыки. Худощавое лицо обрамляла бородка, наполовину седая. Глаза в морщинах, сверкают радостно:
— Нобат-джан! Или не узнаешь?
— Погодите, погодите… Сапар-ага? Неужели?
Вместо ответа вошедший заключил Нобата в объятья.
— Ну, конечно же, я! Узнал все-таки… Салам, салам, дорогой!
Отпустив Нобата, он отступил и протянул обе ладони для приветствия, долго тискал и тряс руку старого знакомца.
— Садитесь, Сапар-ага, — наконец пригласил Нобат и сам прошел на свое место. Сапар осторожно опустился на краешек стула, — видно было, такое положение для него непривычно и до крайности неудобно.
— Как здоровье, как живете? С чем пожаловали? Очень рад вас видеть в добром здравии. Как семейство чувствует себя?
