Луи Бриньон - Кес Арут
«Надо их тоже покормить, — подумал Арут, как- никак люди. Голодные…»- он уже собирался подозвать к себе того паренька Гагика и сказать, чтобы тот покормил пленных, как услышал бормотание одного из пленных. Это был молодой парень лет двадцати пяти.
— Аллах покарал нас за жестокость! Аллах покарал нас за смерть невинных!
Его со всех сторон начали толкать сидевшие рядом с ним пленные. Они шёпотом умоляли его замолчать. Но вместо этого, пленный вскочил и во весь голос закричал:
— Оставьте меня! Я всё расскажу. Расскажу все, что мы сделали в Трапезунде. Пусть нас на куски разрежут. Пусть живьём сожгут, но я не стану молчать, — пленный разрыдался и, обратив горестное лицо к Аруту, сквозь слёзы прошептал:- Я глаза не могу закрыть. Как только закрываю, вижу лица эти несчастных…их слёзы. Слышу их крики…это невыносимо. Умереть…только так я заглажу свой грех.
Крик пленного слышал весь отряд. Они бросили есть и окружили пленных. У всех на лицах была написана такая злоба, что пленных бросило в дрожь. Они прижались друг к другу, со страхом наблюдая за фидаинами.
Арут обратился к тому самому пленному на турецком языке:
— Ты говоришь о Трапезунде. Разве вы шли не из Эрзнка?
— Нет, — пленный перестал плакать, и вытер слёзы с лица, — мы из Бафры. Наш полк морем перебросили в Трапезунд. Мы прибыли туда 25 июня.
— Посмотри на меня!
Пленный поднял взгляд на Арута.
— Расскажи всё, что ты говорил о «несчастных». Кого ты имел в виду? И что произошло в Трапезунде? — разделяя каждое слово, приказал Арут.
— Я всё расскажу, — ответил пленный, — всё. Убейте нас всех. Мы заслужили смерть.
— Вначале расскажи, а потом будем судить!
— Это произошло ночью, 28 июня, на четвёртый день нашего прибытия в Трапезунд, — пленный опустил голову и, уставившись в землю, продолжил рассказывать. Временами его голос дрожал, выдавая истинные чувства. — Нас подняли по тревоге и выстроили перед казармами. Нам просто сказали, что мы должны отконвоировать опасных преступников…армян.
— Продолжай, — сквозь зубы произнёс Арут.
— Нам сказали, что правительство отдало приказ, предписывающий всему армянскому населению покинуть Трапезунд, — пленный сделал короткую передышку и продолжал дрожащим голосом: — Мы конвоировали восемьсот человек из тюрьмы в порт Трапезунда. Как я потом узнал, это были очень известные армяне. Мы посадили их на два корабля. Потом отплыли подальше от берега и… — пленный внезапно замолчал.
— И… что? Рассказывай! — закричал Арут.
— Нам приказали выбрасывать всех за борт, в море, — прошептал, не поднимая головы пленный, — и мы выполнили приказ. Мы связывали им руки и бросали в море. Все восемьсот армян были утоплены.
Арут сжал зубы так, что челюсть захрустела. Все без исключения фидаи едва сдерживались, чтоб не броситься и разорвать пленных на месте.
— Это всё? — тихо спросил у пленного Арут.
— Нет, — пленный отрицательно покачал головой и, не поднимая головы, продолжил рассказывать:- Когда мы вернулись в порт, нас отправили в город, контролировать улицы. Нам дали приказ. Убивать всех армянских мужчин в возрасте от 14 до 65 лет. Всеми остальными армянами должны были заняться местные отряды и специально сформированные группы из преступников, которых освободили из тюрьмы. Но это мы узнали позже… когда вышли на улицы…
— Всеми остальными? — повторил за пленным Арут и спросил: — Ты женщин и детей называешь «остальными»?
Пленный кивнул и едва не поплатился за это жизнью. Один из фидаинов бросился на него с саблей и едва не зарубил на месте. Только голос Арута его остановил.
— Нет! Нет! — жёстко повторил Арут, оглядывая таким же взглядом свой отряд. — Никто с места не сдвинется, пока я не скажу. Продолжай, — Арут повернулся к пленному.
Тот по-прежнему уставившись в землю, продолжал рассказывать.
— Когда мы вышли на улицы Трапезунда, там уже творилось невообразимое. Мы только убивали мужчин… а они… вырезали всех без разбора. Никого не щадили… даже грудных младенцев. Девушек…насиловали, где попало. Я видел не раз такое собственными глазами и…даже маленьких не жалели.
— Да что же это такое! — не выдержал кто-то из фидаинов.
— Мы стояли напротив особняка греческого митрополита, когда туда забежали… около ста пятидесяти девушек. Мы не стали ничего предпринимать. Но за ними прибежала толпа людей…
— Зверей…
— И ворвалась в здание вслед за ними. Они вытащили всех девушек. Начали избивать их. Многих утащили с собой, а некоторых…начали насиловать прямо на пороге резиденции митрополита. Некоторых потом убили…Армян убивали повсюду. Все улицы Трапезунда до сих пор в крови.
— Господи! — Арут схватился за голову, сжимая её как тисками. — Как ты допустил это? Как?
Состояние остальных мало чем отличалось от состояния Арута. Вновь прозвучал голос пленного:
— Затем… — пленный осёкся и замолчал, видимо собираясь с силами, — затем… — голос дрожал так, как никогда прежде в рассказе.
— Это не всё? — задавая вопрос, Арут резко побледнел.
— Нет, — голос пленного сильно дрожал. — После этого мы собрали всех оставшихся в живых и вывели к городским воротам со стороны селения Джевезлик. Туда же сгоняли армян с окрестных деревень. Собрали огромное количество армян. Может быть… две тысячи. Я думал… мы все думали… что их куда-то поведут… но появились отряды четников и те, что в городе…нас… нас поставили вокруг толпы и дали приказ. Убить любого, кто попытается выйти из круга. Затем…затем туда прошли четники и вывели всех мужчин. Вместе с остальными, на глазах у жён, детей…они начали убивать их, изощряясь в жестокости. Они убивали их саблями, ножами, стреляли в них. Земля, трава, всё вокруг нас было в крови. Дети с широко раскрытыми от ужаса глазами, не переставая, плакали. Женщины молили о пощаде. И от вида происходящего теряли сознание, падали в обморок. Это я ещё смог вынести, но когда схватили несколько детей, донесли до ближайших утёсов и сбросили их в море…выдержка моя закончилась. Я понял, что не могу больше подчиняться приказам. Я бросил винтовку и закрыл глаза. Но офицер пригрозил мне расстрелом…и я снова взял винтовку и принуждён был смотреть на …зверства, подобных которым я не то что не видел, но и представить не мог. Разум мой отказывался воспринимать это…малюток вырывали из рук обезумевших матерей. И тут же… брали их за ноги и разбивали их головы об утёсы, или…переламывали им позвоночники ударами об своё колено. Затем взялись за женщин. Их насиловали, вспарывали животы саблями… слов нет, чтобы передать весь этот ужас. Некоторые из нас сошли ума от этого…другие…никогда этого не забудут. Вот и всё… — пленный несколько раз судорожно вздохнул и впервые за время рассказа поднял на Арута свой взгляд, — а теперь можете меня убить. Я заслуживаю смерти. Мы все заслуживаем смерти.
Арут, ни слова не говоря, вытащил из-за пояса нож. Держа его в руке, он приблизился к пленному. Тот не опустил глаза. Арут взял его за плечо и повернул к себе спиной. А в следующее мгновение он перерезал веревку, стягивающую руки пленного.
— Освободи остальных. Идите домой. К своим семьям, — тихо сказал ему Арут.
Все пленные, уже видевшие маячившую перед ними смерть, застыли не в силах поверить происходящему.
— А люди… все эти люди… — пленный был совершенно потрясён поведением Арута.
Арут, уже отошедший от него, остановился и повернулся к нему лицом.
— Это наше горе и…наша боль. Идите домой!
— Что ты за человек? — прошептал вслед за ним пленный. — С маленьким отрядом разбиваешь полки своих врагов, а после такого…прощаешь их. Кто ты? Скажи своё имя?
— Кес Арут! — раздалось в ответ.
Глава 18
18 июля 1915 года. Город Камах
Восьмой день пути колонны армян из Эрзерума привёл их к городу Камаху. Невозможно было узнать этих людей. Все эти дни люди шли, не останавливаясь, под обжигающими лучами солнца. Температура нередко превышала сорок градусов жары. У всех до единого в многотысячной колонне сильно потрескались губы. У некоторых в колонне губы были в настолько ужасном состоянии, что они не могли закрыть рот. Ибо это причиняло им сильную боль. Мужчины шли голые до пояса. На головах были куски ненужных тряпок. Женщины же, несмотря на жару, ничуть не изменили своей одежде. Ничто, даже жара, не могли их заставить поступиться скромностью. Дети же, большей частью, лежали в повозках, обессиленные и изнурённые. Когда колонна вошла в Камах, надежды людей на помощь местных армян, мгновенно улетучились. Во всём городе, проходя по улицам, они видели разрушенные и сожжённые дома и не встречали никого из армян. Лишь местные арабы, несмотря на жесточайший приказ, грозивший им смертной казнью, тайком совали им завёрнутые булки хлеба и сосуды с водой.
