Александр Артищев - Гибель Византии
Европейские части турецкой армии собирались неподалеку от Эдирне, бывшего Адрианополя.
Каждое утро султан, окруженный свитой пашей, военачальников и санждак-беев, отправлялся на осмотр прибывающих войск. Вернувшись во дворец, он наспех проглатывал пищу и даже не сменив одежд, направлялся в свои палаты, где выслушивал донесения гонцов из азиатских провинций. Вести приходили радостные: только возле Анкары численность войск начинала переваливать за две сотни тысяч воинов.
Однако в глазах высших сановников все чаще вспыхивал тревожный огонек: им, умудренным опытом многих войн, хорошо были знакомы все тяготы по удержанию в узде столь огромной армии. И потому, получив приглашение от своего старого друга, великого визиря, скоротать вечер за партией в шахматы, правитель Западного бейлика Караджа-бей отправился в его палаты, внутренне уже готовый к непростому разговору.
Удобно устроившись на подушках и едва прикоснувшись к угощению, бейлер-бей пристально взглянул на Халиль-пашу, приподнял нефритовую фигурку и сделал первый ход. Визирь чуть качнул головой и в свою очередь двинул пешку на середину поля. Некоторое время они играли молча. Затем Халиль-паша, как бы невзначай, упомянул донесение коменданта Анкары, сокрушенно посетовав на ограниченный кругозор этого некогда именитого полководца.
— За гребнем мелких забот ставленники нашего повелителя порой не в силах проникнуться величием замыслов султана. Да живет он вечно! — заключил визирь.
Караджа-бей был полностью согласен со словами визиря и, откровенность за откровенность, поведал первому советнику о многочисленных жалобах, приходящих от управителей бейлика.
— Наша армия велика и могуча, да приумножит Аллах число ее воинов! Моё сердце не может не ликовать, когда я узнаю о всё новых и новых отрядах, спешащих к нам с вассальных земель. Однако, надо сознаться, обеспечивать войска необходимым количеством провианта становиться все труднее.
— Я знаю, ты не одинок в своей головной боли, — заметил визирь. — Наш друг, владыка Восточного бейлика Исхак-паша, испытывает те же затруднения.
Караджа-бей вздохнул и сокрушенно покачал головой.
— А между тем, — продолжал визирь, поигрывая увесистой фигуркой шахматного слона, — число едоков в нашей армии может резко возрасти. Заметь, паша, я говорю «едоков», а не отважных, знающих свое ремесло солдат.
— Я теряюсь в догадках, но надеюсь, что моя мысль верна: под «едоками» великий визирь подразумевает аккынджы?
— Да, но не только их. В последнее время я не раз с удивлением отмечал при дворе, в окружении султана и даже среди моих собственных слуг весьма активное обсуждение возможности джихада.
Караджа-бей ненадолго задумался.
— Меня тоже поверг в смущение внезапно распространившийся слух. Ведь в объявлении священной войны всем неверным пока нет необходимости?
— Ты прав, паша. Джихад может быть объявлен лишь в годы напряженных войн, когда неверные могут посягнуть на наши реликвии и святыни. Но бросать клич к всеобщей борьбе с христианами лишь для того, чтобы завладеть городом, который и так наполовину в наших руках? Нет, мой разум не в состоянии постичь этого.
Караджа-бей медленно поглаживал свою надушенную и завитую бороду.
— Принесет ли это вред нашему делу? И если да, то как оценит великий визирь последствия этого шага?
— Будущее темно и неясно даже для предсказателей. Но я твердо знаю одно: с объявлением джихада могут всколыхнуться огромные людские массы. Весьма вероятно, что на призыв устремятся многие подданные прочих правоверных государей. Включая даже наших старинных недругов, беев Карамана и Аккоюнлу. Вслед за ними, учитывая прошлогоднюю засуху и как следствие — голод и всеобщее обнищание, могут двинутся отряды, а то и просто толпы аккынджи из удаленных земель Азии и Африки. Вот тогда-то и произойдет самое неприятное.
— …..? — сановник поднял брови в немом вопросе.
— Мы потеряем контроль над армией. Просто не сможем совладать с таким количеством людей. Турки окажутся одними из многих, рвущихся на завоевание новых областей христианского мира. Войска пройдут по центральной Анатолии, но не задержатся надолго у Константинополя — ведь цель объявления священной войны не осада одного города, а схватка со всем враждебным миром.
Рука бея уже не гладила, а нервно подергивала бородку.
— По выражению твоих глаз, бей, я вижу — ты начинаешь осознавать все, или почти все пагубные последствия этого шага. Воинственные орды окажутся, а может и надолго застрянут на землях твоего бейлика, а ведь большинство населения Румелии[8] — христиане. Много ли налогов ты соберешь на следующий год? Возможно даже, тебе придется пожертвовать частью своего имущества, чтобы не только прокормить эту ораву солдат, но и возместить казне недобор податей с вконец обнищавших и ограбленных данников.
Халиль-паша немного помолчал, наслаждаясь произведенным впечатлением, затем продолжил:
— Армия дойдет до границ сопредельных стран и устремится на запад, к ещё непокорённым землям. Что произойдет тогда? Делай свой ход, паша.
Тот машинально повиновался и переставил первую попавшуюся под руку фигурку.
— Навстречу хлынет поток христианского воинства, — хрипло выговорил он.
— Верно, — визирь двинул вперед пешку. — Тем более, что слухи о крестовом походе так же весьма настойчивы.
— Произойдет великое сражение, матерь всех битв….
— Исход которого неведом никому. Скорее всего сражение не закончится одной битвой: разгорится упорная затяжная война на долгие годы.
— Аллах дарует нам победу, — несмотря на пафос слов, голос паши не звучал уверенно.
— Нет! — высокомерно ответил визирь. — Не заставляй меня думать, паша, что я просчитался в тебе. Все мы надеемся на помощь высших сил, но безраздельно полагаться на них способен лишь глупец. В дни побед мы поём хвалу Аллаху, поражение же всегда ложится несмываемым пятном на наши имена. В случае неудачи наши недруги, эти бывшие союзники на час, поспешат обвинить во всех грехах турок и не замедлят воспользоваться предлогом для выхода из-под нашей опеки. Победу же целиком припишут себе и посягнут на основную часть добычи.
— Не слишком ли мудрейший сгущает краски? — усомнился Караджа-бей. — Наша армия достаточно сильна, чтобы даже в случае военного поражения усмирить своих противников внутри страны.
— И потому, — как бы не слыша возражений, продолжал визирь, — я, как главный советник султана по делам государства, говорю тебе, бейлер-бей: Османская империя еще не готова к многолетней войне. Неустойчивое положение на границе и недостаточно усмиренные соседи не дадут нам возможности безнаказанно принимать рискованные решения. Аккынджи нам не одмога, скорее наоборот: при первой же серьёзной неудаче они разбегутся, как стайка ошпаренных тараканов.
Караджа-бей развел ладони в стороны и поклонился, признавая правоту собеседника.
— А на землях Румелии неспокойно, — всматриваясь в доску, как бы невзначай, проронил визирь. — Бунты вспыхивают один за другим.
Это задело больную струнку бея: из-за стянутых к Эдирне войск у него не хватало солдат для подавления мятежей.
Визирь же продолжал, как бы не замечая эффекта от своих слов:
— Турецкий воин отважен, силен и умел. Он свободен от рождения, не связан грязной работой, кормится трудами своих батраков и потому всегда готов сражаться на стороне своего господина. Но мне становится не по себе, когда я представляю нашу доблестную армию, влекущую за собой огромный хвост голодных грабителей, едва способных отличить боевую саблю от ножа мясника. Выдержанному вину, в которое по недосмотру плеснули уксуса, место не на праздничном столе, а в сточной канаве!
Бейлер-бей прикоснулся кончиками пальцев ко лбу.
— Аллах до необычайных высот вознес твой разум! Сознаюсь, мудрейший, ко мне не раз приходили сомнения по поводу численности созываемой армии. Но только выслушав тебя, я понял, как пагубны заблуждения определенной части придворных из окружения султана. Безусловно, большая армия опасна сама по себе. Опасен и призыв к джихаду. Тем более, что если он не будет поддержан другими правоверными правителями, это нанесет ущерб престижу нашего государства. Даже происки врагов принесли бы меньше вреда.
Визирь кивнул ему со снисходительной усмешкой. Но вдруг улыбка задеревенела на его губах. Чтобы скрыть волнение, он приподнял молоточек и стукнул им по подвешенной серебряной пластине.
"А ведь он прав!» — неожиданно озарило его. — «Вывод настолько прост и очевиден, что лишь потому я не сообразил сразу: что не выгодно нам — на пользу византийцам. Это они, их шпионы мутят народ, распускают слухи о джихаде!»
И силясь отогнать всплывшее из глубин памяти лицо Феофана, он обратился к склонившемуся перед ним в поклоне дворецкому:
