Сергей Максимов - След грифона
– Современный мир стал расплачиваться за свое многовековое презрение к евреям. И Россия, как никто другой.
– Ну это вы, батенька, перебрали через край. Где еще так с ними возились, как у нас?
– Вот именно что возились, а с ними нужно было условиться, вернее, с их элитой, которую мы старательно не хотели замечать. Мало того, делали все, чтобы ее у нас не было. И как следствие, все еврейские капиталы в стране начинают работать на капитал международный. А этому капиталу наша монархия – кость в горле.
– Вот ты и признал, что масоны и евреи готовят у нас революцию. Правда, они не понимают, что Россия им не Франция и не Англия, здесь будет что-то такое, что их первых же не устроит.
Суровцев растерянно слушал генералов. Он не раз и не два слышал подобные разговоры, но до сих пор они мало его занимали. Он, будучи русским офицером с немецкими корнями, относился с нескрываемым презрением к черносотенным призывам «Бей жидов – спасай Россию». Но он знал, что существует масонство, о котором все говорят и о котором никто толком ничего не знает. Тем более он не мог понять, почему масонов связывают с евреями, а евреев с масонами. Словно чувствуя, что молодой человек находится в неком смятении, Степанов повел разговор с ним, а не с Джунковским:
– До сих пор не было случая поговорить с вами на эту тему. Чтобы вам было понятней, Сергей Георгиевич, я отошлю вас к тайне томского старца Федора Кузьмича и к вопросу о том, царь ли он или не царь.
Джунковский, был озадачен поворотом разговора. Он рассеянно посмотрел на Степаниду, принесшую закуски и забравшую от него бутылку коньяка, и весь обратился в слух. Желание узнать, к чему клонит Степанов, оказалось сильнее желания выпить.
– Почитаемый жителями Томска старец Феодор не кто иной, как победитель Наполеона, бывший император российский Александр I, – продолжал Степанов. – Такое, казалось бы, экстравагантное перевоплощение царя сначала в безродного бродягу, а затем в почитаемого в Сибири старца было следствием одного из первых серьезных столкновений русской монархии с масонством.
Много чего знающий, Джунковский с интересом слушал Степанова, обычно избегавшего говорить с ним на эту тему. Владимир Федорович всегда подозревал, что его приятель знает гораздо больше, чем кто-либо другой, но не желает делиться этой тайной, зная несдержанность Джунковского в спорах. Недоверие друга задевало и обижало генерала.
– Чтобы понять поступок императора, нужно вспомнить, что, будучи еще подростком, он принял участие в убийстве своего отца Павла I. Заговор не был целиком масонским, но причастность их, увы, очевидна. Сам Александр по тем временам просто отдавал дань моде, когда сблизился с «братьями». Понимание опасности пришло к нему после разгрома Наполеона и заграничного похода русской армии. В Париже наши офицеры вступали в масонские ложи в таком количестве, что мода на масонов перестала быть модой. Это становилось уже заразой. И памятуя, чем это закончилось для Франции, Александр Первый понял, чего следует ожидать от тайных обществ в самой России. Революции, конечно! Рубится голова монарха. Затем сначала вырезается аристократия, потом, по убывающей, часть третьего сословия и, наконец, самих революционеров. И вот приходит какой-нибудь Бонапарт, чтобы стабилизировать обстановку.
Гости с интересом слушали хозяина дома. Слишком неожиданно было его многословие. А его близость к членам царствующей династии делала его речь авторитетной и значимой.
Остывали горячие закуски, а застолье затягивалось на неопределенное время. Степанов, уставший от дневных забот, вяло для столь серьезной темы продолжал говорить. Именно отсутствие пафоса, обыденность повествования и делали его речь необычайно интригующей. Говорил человек, чьи прозрения были горькими и выверенными временем.
– И теперь представьте, господа, ситуацию накануне выступления декабристов. Александр – отец дочерей, а наследующий трон Константин – масон. Да и женат тот морганатическим браком. Но прежде всего он, Константин, «брат». Мечта, да и только, для «братьев»! Вот почему Александр и заставляет Константина отречься от трона в пользу младшего брата Николая – заметьте, не масона. А затем якобы умирает в Таганроге. Мнимая смерть позволяет ему уйти от смерти настоящей, которая уже ходит за ним по пятам. Он-то знает, что зреет в чреве тайных обществ. Как знает и то, что смертного приговора за отступничество ему тоже не избежать. Вот он и исчезает, чтоб потом объявиться в Сибири после скитаний по монастырям и скитам России. Напрасно мятежники, возглавляемые офицерами-масонами, на Сенатской площади пытаются утвердить царем любезного им Константина. Царь Николай подавляет мятеж, подоплека которого, несомненно, масонская. И абсолютно правы те историки, которые говорят, что «русский мужик в гвардейском мундире спас монархию». И вот до конца XIX века масоны и все тайные общества у нас запрещены. Сдается мне, что Крымская война не что иное, как месть масонов Николаю I за декабристов и за эти запреты. Месть руками турок.
– Да уж конечно, не турки нас побили, – согласился Джунковский.
– Ваше превосходительство, неужели и нам следует ожидать от революции нечто похожее на революцию французскую? – спросил Суровцев.
– Если считать от Английской революции, то Бог троицу любит, – ответил за Степанова Джунковский. – Только у нас еще похлеще будет. Наши масоны забывают, что мы еще наполовину Азия. Потом еще неизвестно, кто революцию возглавит: они или же политические партии, которые финансируют международный капитал. А эти партии вполне способны перехватить инициативу у масонов и повести свою отнюдь не масонскую политику.
– А они действительно им помогают? – искренне удивился Мирк.
– Опосредованно. Исключительно опосредованно. Я в свое время очень удивился, когда получил данные о финансировании вооруженных отрядов боевиков в 1905 году. Сначала мы выяснили, что исходит это финансирование от немецких банков, и посчитали, что за этим стоит кайзер. Но позже удалось проследить путь финансовых средств до их истока. Источник за океаном...
– Я попросил бы вас, Сергей Георгиевич, с вопросами о масонстве обращаться ко мне. Об этом рассуждают все, кому не лень, но знающих мало. Я, в том числе, знаю немного. Но, поверьте, больше других. Чтобы проиллюстрировать серьезность вопроса, скажу, что перед самой смертью Столыпина, как раз в те дни, когда мы впервые с вами встретились, я стал изучать щекотливый вопрос. Больше того, Столыпин подготовил проект закона о запрещении масонства. Этот закон так и остался не подписанным государем. А что касается евреев, то я в своей жизни не раз испытывал чувство стыда, когда после резких высказываний в их адрес встречал среди них людей замечательных. Имена тех из них, кто служил России, для меня святы. Мне, русскому, дорог Исаак Левитан с его живописью и музыка Антона Рубинштейна. Как, впрочем, омерзительно мне имя банкира Рубинштейна, которого я в самое ближайшее время возьму за жабры. У нас будет время поговорить об этом, а пока прошу к столу.
– Ну уж нет. Давайте продолжим разговор, – проявил настойчивость Джунковский.
– Довольно на сегодня неприятных разговоров. У меня есть хорошие новости для моего крестника. Потому предлагаю выпить, – уже не слушая Джунковского, разливая в рюмки коньяк, подвел черту под разговором Степанов.
– Ваше превосходительство, я после контузии отметил у себя ухудшение памяти. Доктора предупредили, что алкоголь может усугубить положение.
– Никто и не требует от вас напиваться. Но повод стоящий. Итак, господа, – с полной рюмкой в руке замер Степанов, – прошу встать! Сегодня военным министром подписан приказ о присвоении очередного воинского звания «капитан» штабс-капитану Мирку-Суровцеву Сергею Георгиевичу. За это я и предлагаю выпить. Завтра обмоем официально, а сегодня по-семейному.
– Примите мои поздравления! – чокаясь своей рюмкой с Суровцевым, оживился Джунковский.
Не закусывая и не присаживаясь за стол, Степанов вновь наполнил рюмки.
– Еще не все, господа! Вторую рюмку выпиваем вдогонку, – продолжал генерал. – Также сегодня из штаба Северо-Западного фронта мной получены ордена означенного капитана, которые остались не врученными ему на фронте.
Пораженный неожиданными новостями Суровцев растерянно смотрел на Степанова. Джунковский же с неожиданным интересом уставился на молодого офицера.
– А я, признаюсь, почитал вас за штабного шаркуна. Примите мои искренние извинения и поздравления, – опять чокаясь, проговорил он. – Но все же обмывать ордена надо бы с орденами. Ежели не обмоешь, то и носить не придется.
– Крестник, как и я, не суеверен. Я же сказал, что пока отметим по-семейному. А вот теперь и закусим, – садясь за стол, предложил Степанов. – Я решил поступить таким образом, потому что мой крестник имеет юношескую способность бледнеть и краснеть. Пусть это произойдет здесь, а не на службе.
