Юлия Вознесенская - Эдесское чудо
Оставив город позади, они доехали до развилки: здесь одна тропа шла на восток, другая – на запад. Они свернули на запад и к полудню достигли перевала. Было немного холодно, но ясно, и ветер дул несильный, так что перевал Аларих и Евфимия миновали благополучно. Теперь их путь лежал по плоскогорью Писидия, к городу Сагалассосу[84], известному со времен Александра Македонского.
– Александр взял этот город штурмом за один день! – сказал Аларих с такой гордостью, словно сам участвовал в том штурме.
Это был самый крупный город у них на пути, не считая конечной цели – Иераполиса. Так сказал Аларих. Но осмотреть Сагалассос им не удалось. Только-только перед путешественниками раскинулась долина с расположенным посередине белым городом с красными крышами, как в спину им задул резкий холодный ветер. Огромная туча гналась за ними и гнала их к городу, грозя дождем, а может быть, даже снегом или градом, и путникам ничего не оставалось, как пришпорить своих животных, торопясь скорее укрыться под крышей. Они едва-едва успели добраться до первого же постоялого двора, где и остановились. Там и переждали бурю, бушевавшую всю ночь.
Наутро глазам их предстал город, где по всем улицам неслись грязные потоки мутной холодной воды.
– Знаешь, Зяблик, я думаю, нам лучше сразу подняться из этой долины снова в горы, – сказал Аларих, и Евфимия немедля и с охотой с ним согласилась.
– Да, это какой-то несчастливый город, хотя и очень красивый. Но разглядывать его сейчас мне совсем не хочется. Едем дальше!
И они двинулись в путь.
В тот же день супруги миновали огромное озеро с какими-то странными, похожими на кустарник, сосенками по берегам. Аларих объяснил, что озеро очень соленое и потому сосны на его берегах растут с трудом и вырастают лишь до высоты кустарника[85]. И берега, и само озеро буквально кишели разными птицами. Шум и гам стоял неимоверный.
– Птичий город на воде! – сказала Евфимия.
– Если бы мы пришли сюда на рассвете или закате, то могли бы увидеть самых красивых и самых печальных на свете птиц – розовых фламинго. Хочешь, останемся до вечера?
– Нет, милый, давай поторопимся! Дорога начала меня утомлять. На твоих фламинго мы посмотрим в другой раз… Когда будем возвращаться в Эдессу, ладно?
– Как скажешь, Зяблик.
* * *Вниз, снова вверх… Спуски в долины и снова подъемы в гору… Снежные вершины поодаль, дубовые и сосновые леса, оливковые рощи возле селений, цветущие кустарники на скалах и красные маковые поляны в низинах… Озера, большие и малые, быстрые и шумные реки, мелкие поющие ручьи…
Евфимия начала все чаще уставать, но торопила Алариха, отказываясь от лишних привалов.
– Скорее бы уж добраться до твоего дома! – вздыхала она.
Аларих становился все задумчивее в дороге, а на привалах и во время следующих двух ночевок в придорожных селениях был весел и неутомим в любви.
– Что-то у меня щемит сердце, – сказала ему Евфимия, – уж не случилось ли чего плохого дома?
– Ты просто утомлена, вот и побаливает сердце, – сказал Аларих. – Это бывает от усталости. Ничего, скоро мы будем дома, и все пройдет.
– Скорее бы…
* * *К небольшому соленому озеру, лежащему высоко в горах, они вышли перед закатом, и тут Евфимия впервые в жизни увидела фламинго. Аларих уже поставил палатку и разложил найденный на берегу плавник для костра, но еще не успел его зажечь, как Евфимия окликнула его:
– Посмотри, любимый, какое странное розовое облако плывет в небе! Все другие облака тоже порозовели, но они стоят на месте, а это движется прямо к нам!
Аларих поднял голову, заслонив глаза от все еще яркого закатного солнца.
– Тебе повезло, Зяблик, это летят фламинго! Давай спрячемся за кустами: может быть, они опустятся поближе к нам, если мы их не вспугнем.
Розовая стая сделала над озером круг, другой, а потом птицы опустились прямо в мелкую заводь, окруженную тростником, и стали что-то выискивать и клевать в воде, медленно переходя с места на место.
– Боже мой, как они прекрасны! У них такая царственная осанка и царское пурпурное оперение, – прошептала Евфимия.
– Ты можешь говорить громко: когда они уже сели и начали кормиться, их мало что может спугнуть. Можно уже и костер развести, теперь они не обратят на него внимание.
– Они ловят рыбок? – спросила Евфимия?
– Нет, в этом озере рыба не ловится, оно слишком соленое.
– Что же они там находят, что едят?
– Не знаю. Ерунду какую-нибудь: водоросли, улиток или рачков…
Аларих разжег костер: пропитанный солью плавник придал огню синий оттенок. Но Евфимия, всегда любившая смотреть на открытый огонь, на этот раз ни с ужином не хлопотала, ни огнем не любовалась – она не отводила восторженных глаз от фламинго. Аларих сходил к пресному ручью, впадавшему неподалеку в соленое озеро, и набрал воды в котелок, чтобы сварить в нем сухие фрукты для вечернего питья к ужину. Они поели хлеба с сыром, запивая его горячим напитком. Оба молчали: Евфимия, поглощенная зрелищем, Аларих – какими-то своими мыслями. Наконец он сказал:
– Евфимия, нам с тобой надо серьезно поговорить.
– Разве мы с тобой не разговариваем все время, любимый? – рассеянно спросила Евфимия. – Как они печальны, эти изумительные царственные птицы. Хотела бы я знать, что делает их такими грустными?
– Большие опущенные книзу носы! – усмехнувшись, немного резко ответил Аларих, бросив взгляд на стаю.
– И вправду! – засмеялась Евфимия. – Носы у них, как у дядюшки Леонтия, большие, крючком и всегда опущенные книзу! Дядюшка любит повторять слова Экклезиаста, что «во многой мудрости много печали», вот и эти птицы выглядят так, будто живут на свете долгие годы и видели много-много грустных вещей…
– Говорят, фламинго и вправду живут дольше других птиц, – сказал Аларих. – Но хватит уже о них, прошу тебя.
– А сколько они живут, Аларих? Дольше, чем попугаи?
– Довольно ребячиться, Евфимия, отвлекись от фламинго! Я хочу с тобой серьезно поговорить.
– Давай о серьезных вещах поговорим позже, а сейчас полюбуемся еще на это диво, пока не зашло солнце!
Аларих даже застонал от раздражения, вскочил на ноги, подхватил с песка камень и, подбежав к кромке воды, со всей силы запустил его в стаю. С громким тревожным криком и хлопаньем больших крыльев фламинго поднялись в воздух. Но не все. В озере, уронив тяжелую голову в воду, остался плавать одинокий фламинго, похожий на тючок розовой одежды. Стая не улетела далеко, а вернулась и стала кружить над ним, окликая с высоты.
– Что ты наделал, Аларих! – закричала отчаянно Евфимия. – Ты убил его!
– Да не убил, не убил. Только подранил! – сердито бросил Аларих. – Смотри, он уже встал на ноги. Успокойся! Пойдем в палатку!
Фламинго и впрямь поднялся на ноги, помогая себе взмахами распахнутых крыльев. Он пробежался по песку, подпрыгнул несколько раз и все-таки поднялся в небо. Стая окружила его и потянулась к другому берегу. Но раненый фламинго, сумев взлететь из последних сил, тут же начал отставать от собратьев; движения его крыльев становились все медленнее и медленнее; ноги он не держал позади и на весу, как делали при полете другие птицы, – они висели вниз, и он перебирал ими, будто бежал по воздуху, помогая себе лететь. Но мучения его продолжались недолго: на середине озера полет подранка прервался и он, кувыркаясь с заломленными крыльями, рухнул в воду и остался на плаву, но уже недвижимый. Стая еще покружилась над ним какое-то время, а потом перелетела озеро и села. На тот берег уже легла тень, солнце наполовину скрылось за горами. И хотя небо оставалось еще светлым, птиц не стало видно, только редкие тревожные вскрики еще доносились до Алариха с Евфимий, а вскоре и они затихли.
Забытый на время костер за это время почти догорел. Аларих оставил возле него плачущую навзрыд жену и прошелся по берегу в поисках топлива. Он принес небольшую охапку плавника, бросил его на песок и сел рядом с Евфимией.
– Ну-ну, успокойся, Зяблик мой! – сказал он, обнимая Евфимию. – Пусть это послужит тебе уроком: ты должна слушаться меня с первого слова, иначе… Ну что делать, я ведь воин, и любое сопротивление рождает во мне гнев. Но если ты будешь всегда сразу меня слушать и слушаться, тебе нечего опасаться. Не сердись на меня! Успокойся!
– Я сейчас… сейчас успокоюсь, – всхлипывала Евфимия, прижимаясь к плечу мужа. – Это все так неожиданно вышло! Прости меня, что я не сразу тебя послушалась.
– Ничего, милая. Зато ты теперь знаешь, каков я в гневе, и не станешь сердить меня непослушанием. Ведь так?
– Так, – кивнула головой Евфимия, все еще не переставая всхлипывать.
– А теперь, дорогая, – сказал он, бросив в костер несколько сучьев плавника и поворошив его, – утри слезы, высморкайся, забудь о фламинго и выслушай меня очень внимательно и очень спокойно.
– Я слушаю тебя, муж мой.
