Сергей Алексеев - Роковой срок
Он отвернул в сторону камень, на коем сидел, и повел Важдая по темным подземельям...
9
Ураган не в силах был дослушать всю повесть, ибо зрел Важдая и всю Скуфь перед собой живой и здоровой и не испытывал любопытства, как витязи избежали кары пьющих солнце.
– Довольно! Устал я от твоей речи! Отчего вы не приняли смерть, утратив шапки? Зачем явились на позор? Как посмели встать пред мои очи, а не бежать, подобно всем подлым изгоям?
Еще бы миг и ударил – бич уже взметнулся в воздух, но замерла горячая рука государя, остановленная исподней силой, поскольку неправедным был гнев.
– Зачем ты вернулся? – вскричал он и бич унял. – Поведать о своей храбрости? О доблести своей рассказать? Ступай прочь и уведи с собой этих изгоев! Лучше бы вас оставил себе князь савров и вы бы плодили его род! Лучше бы вас спалил огнем царь рапеев! Если стоите живы, значит, потеряли честь и совесть, явившись на мои глаза! Садитесь на тех тварей, коих дали вам взамен лошадей, и езжайте, куда хотите! Я не желаю, чтобы потешались над вами и надо мной!
– Погоди казнить, государь! – не утратил духа Важдай. – Прежде выслушай. Мы чести своей не утратили и не посрамили тебя. Мы порочных дев отвергли наперекор своему сердцу. И могли бы не давать своих лошадей ашкарам. Могли бы слова не сдержать, однако поменялись конями и дальше поехали. Могли бы и шапки у святичей отнять, да не стали их воевать. Коней и шапки мы пожертвовали, чтобы оставить о себе добрую славу на пути в рапейское царство. Чтоб был у нас ход за Рапейские горы. Ты ведь давал такой наказ, чтобы мы вернулись невредимыми? А бог пути Драга всегда требует жертв!
– Слишком велика жертва! Даже невест себе не привезли. На что он теперь нужен, открытый путь к рапеям? Кто вдругорядь пойдет по нему и зачем? Если только сам бог!
Воевода на минуту поник головой, а когда поднял, уже был объят глубокой печалью.
– Твоя дочь пойдет, Обава. И Драга проведет ее.
– Зачем же ей идти за Рапейские горы?
– Затем, государь, что ждет ее там рапейский царь Сколот.
– А он-то откуда узнал про Обаву? От тебя?
Плечи Важдая опустились.
– Сколот позвал меня разделить с ним хлеб-соль. И мы спустились в его подземный дворец. А там дубовый стол, а на нем не яства, как у нас заведено, а в самом деле только травяной хлеб и соль. И вместо хмельной суры – вода. Сколот сказал, она живая, насыщенная солнцем, но я сего не ощутил. Вода и вода... Съели мы по ломтю хлеба с солью, запили водой, он и просит рассказать, как ныне живет наш государь. Я и поведал ему о тебе, Ураган, как ты мыслишь вернуть свой народ под законы Тарги и во имя этого не жалеешь живота своего. И тогда он спросил, владею ли я частью.
– И что ты ответил?
– По преданию, я знаю, что такое часть, – смутился ярый муж. – Но мне покуда не суждено испытать счастье...
Когда дева выбирала себе жениха и, совершив вено, становилась его женой, то приносила жертву – сообщала тайное имя богини небесного огня, то есть делала его счастливым.
И в тот же миг сама утрачивала память и право быть услышанной Тарбитой...
– Испытав благородство рапейского царя, я признался ему, что у тебя есть дочь Обава, – продолжал Важдай. – Дева неземной красы, которую я не могу взять себе в жены, ибо у нас по старому обычаю надо творить брак только по любви и согласию. А выбор делает всегда дева, ибо она владеет частью... И тогда Сколот, увлеченный моей печалью, спросил, хочу ли я позреть на Обаву перед смертью? Меня же великая тоска снедала, мыслил, умру и более не позрею. Да и не ведал, что может приключиться, и согласился. Рапейский царь повел меня по своему подземному дворцу в высокие палаты, где вместо пола была живая вода, через многие отверстия в сводах освещенная солнцем. Он велел склониться над водой, чтоб появилось отражение. Я склонился и узрел на глади этого озера лик Обавы. Он просвечивался сквозь алое покрывало...
Воевода замолчал, однако Ураган, испытывая неприязнь к нему, не мог выслушивать долгую повесть.
– И что же приключилось? – поторопил он.
– Позрев образ Обавы, Сколот сошел в воду. И стал пить, черпая пригоршнями с ее лика. – Из уст ярого мужа потекла горечь. – Сперва я подумал, что у рапеев такой обычай... Но он вернулся опечаленный и сказал, что в сей же час велит не поджигать город и отпустит Скуфь с миром... И даже не потребует, чтоб мы забыли путь в его царство... Если я уговорю тебя отдать Обаву ему в жены. У нас одинаковые обычаи, и государь вправе сотворить оглас...
– Я послал тебя невест у рапеев высватать! – возмутился Ураган. – А ты вернулся ни с чем и сватаешь за какого-то Сколота мою единственную дочь!
– Никогда бы не посмел сделать этого, государь. – Голос Важдая окреп. – Ты знаешь, я и доныне люблю Обаву. Но мне не добиться любви и согласия, не услышать из ее уст свою часть и не испытать счастья. Мой рок иной. К тому же я узрел на воде, как Обава протянула руки к Сколоту!.. И сказала: возьми меня...
– Да это же призрак! Лихо! От тоски тебе привиделось!
– Как бы там ни было, государь, а мне стало жаль Скуфи. И я свою любовь положил в жертву ради нее.
– Не отдам Обаву!
– А ты не властен над ней, государь, – заявил воевода. – Хоть и держишь свою дочь под горьким покрывалом. Видно, караешь, чтоб никому не досталась.
Ураган не мог сказать, за что посадил Обаву под покров, но дерзость Важдая и упоминание о каре и вовсе взбесили его. Вскочив в седло, он вновь взметнул бич, дабы одним щелчком низвести витязей в изгои, однако ярый муж внезапно перехватил его за двенадцатое колено и намотал себе на кулак.
– Не спеши, государь, обращать нас в хортью стаю! Ты не выслушал всей повести!
– Что ты еще можешь сказать, несчастный? – Ураган попытался вырвать бич. – Каким еще позором осыплешь мою голову?
– Я высватал тебе достойную невесту!
– Где же ты нашел ее, если у рапеев все девы наперечет? И даже их государю недостало?
– Она не рапейка, но будет тебе славной женой и родит наследника.
– У савров порочную деву взяли? Чтоб я чужой род плодил?
– Не взяли мы невест от савров.
– Значит, у ашкаров высватал? Безволосую и бесстыдную деву привез? Не нужна мне такая!
– Нет, государь, не стали мы брать ашкарских дев даже себе, хотя их вождь давал в придачу к своим турпанам. Они хоть и воинственны, да образом срамные.
– Какого же племени она?
– Сарского, государь. И речью, и обычаями, а ратной яростью и отвагой нам ровня. Мы по пути испытали ее.
– Деву от святичей тоже не возьму! – заупрямился, однако чуть пригасил свой пыл Ураган. – Они в своих лесах одичали, нравы у них дурные, но кровь довлеющая, как у всяких диких людей. Каков от такой жены будет наследник?
– Не святская она и не из варяжского племени, как равно и не от скандов, – заверил Важдай. – В чистом поле встретили эту деву. Идет под дождем, озябла. Я свой плащ снял да укрыл ей плечи. А какого она рода, так по обычаям сразу видно – сарского. Ну сам посуди! Спрашиваем: куда ты идешь, красна девица? Она взглянула на меня и говорит: ты мне по нраву, добрый молодец. Вот и волчьего плаща своего не пожалел. Сейчас возьму и оглашу тебя! Только сарские девы так смелы! Мол, отправилась в путь, чтоб достойного жениха себе отыскать. Но я упредил и говорю ей: не спеши оглашать меня, не могу я взять себе жену вперед государя. Поедем с нами, покажем тебя Урагану. И если ты ему по нраву придешься, он тебя в жены возьмет, ибо у него роковой срок на исходе. Не женится, сидеть ему в веже замурованным. Дева подумала, согласилась и с нами поехала. А я себе мыслю, Обавы мне теперь не видать. А ежели дева тебе не приглянется, то за себя возьму.
– Так где же она? Дай позреть!
Ярый муж смутился.
– С нами ехала до дня вчерашнего...
– И где же ныне?
– Не по чести ей было ехать на турпане. – Важдай вздохнул озабоченно. – Говорит, как я перед государем, перед Владыкой Сарским покажусь? Мол, стыдно...
– Деве стало стыдно! – укорил вдохновленный Ураган. – А вам не стыдно сидеть на этих ослах!
– Добуду, говорит, себе достойную лошадь, – невзирая на слова государя, продолжал ярый муж. – Я сам вызвался украсть ей коня, но дева норовиста, так только рассмеялась. Дескать, несвычно тебе добывать лошадей, если до сей поры не зазорно сидеть на турпане и землю ногами боронить. Когда, мол, повсюду сарских табунов довольно. Я предупредил деву: мол, стража чуткая, а кони необъезженны. А она мне показала шелковую нить...
– Шелковую нить?!
– Туго ссученную... И говорит: дескать, сей струной можно смирить и стражу, и любого дикого коня...
– Как ее имя?! – перебил государь. – Уж не Чаяна ли?
– Коль за себя бы сватал, тогда бы имя спросил, – смутился воевода. – Может, и Чаяна...
– Постой, а космы у нее? Как у рапеек, светлые?
Важдай еще более смутился и, что-то вспомнив, вздохнул.
– Не зрел я рапеек... Но у девы волосы были черны и в три косы заплетены. Не видел никто, когда и порскнула в степь... До сей поры ездим повсюду и ищем ее. А так бы уже давно кочевье нагнали.
