Паринуш Сание - Книга судьбы
– Ребенок умер? – спросила я.
– Прикуси язык! У тебя мальчик, да такой расхорошенький! Не представляешь себе, как я обрадовалась, когда увидела, что это мальчик, как похвалялась перед матерью твоего мужа!
– Он здоров?
– Да.
Когда я в следующий раз открыла глаза, в палате передо мной стоял Хамид. Он рассмеялся и сказал:
– Поздравляю! Тяжело тебе это далось, бедная?
Я расплакалась и ответила:
– Труднее всего быть одной.
Он обхватил рукой мои плечи, погладил меня по голове, и я тут же забыла свою досаду.
– Малыш здоров? – спросила я.
– Да, только очень маленький.
– Сколько он весит?
– Два килограмма семьсот грамм.
– Ты сосчитал пальцы на руках и ногах? Все на месте?
– Конечно же, все! – рассмеялся он.
– Так почему же мне его не приносят?
– Он лежит в инкубаторе. Роды были долгими и трудными, его подержат в кювезе, пока дыхание не нормализуется. Но я уже вижу: озорник. Все время машет руками и ногами и агукает.
На следующий день я чувствовала себя намного лучше, и мне принесли ребенка. Лицо у бедняжки было сильно исцарапано – сказали, это от щипцов. Я возблагодарила Аллаха за то, что с ребенком не случилось беды, но он все время пищал и отказывался от груди. Я быстро выбилась из сил и снова почувствовала себя плохо.
В моей палате столпилось множество родственников. Все спорили, на кого похож новорожденный. Мать Хамида уверяла, что он вылитый отец, но моя матушка считала, что малыш похож на дядьев.
– Как вы его назовете? – спросила матушка Хамида.
Ни минуты не промедлив, он ответил:
– Разумеется, Сиамак. – И обменялся многозначительными взглядами со своим отцом, который улыбнулся и закивал, одобряя.
Я была ошеломлена. Мы не обсуждали с ним, как назовем ребенка, но уж имя “Сиамак” мне никогда и на ум не приходило и в моем списке не значилось.
– Как ты сказал? Сиамак? Почему Сиамак?
Засуетилась и матушка:
– Что за имя Сиамак? Ребенка следует назвать в честь святого или пророка, чтобы его жизнь была благословенна.
Отец подал ей знак молчать и не вмешиваться.
Хамид решительно возразил:
– Сиамак – хорошее имя. Ребенка следует назвать в честь великого человека.
Матушка вопросительно глянула на меня, а я пожала плечами, поскольку не знала, о ком он говорит. Позже я обнаружила, что подобные имена носят многие члены его группы. Они, дескать, названы в честь настоящих коммунистов.
Из больницы я отправилась в дом матушки и пробыла там десять дней, пока не окрепла и не научилась ухаживать за ребенком.
Потом я вернулась домой. Ребенок был здоров, но все время кричал. Я качала его на руках и до утра носила по комнате. Днем он спал по нескольку часов подряд, но за это время нужно было переделать тысячу дел, не до отдыха. Госпожа Парвин навещала меня что ни день, иногда вместе с матушкой. Она много помогала мне. Я не могла отлучиться, и все, что требовалось, покупала мне госпожа Парвин.
Хамид не чувствовал никакой ответственности за нас. Единственное, что изменилось в его жизни: теперь те ночи, которые он проводил дома, он спал в гостиной, прихватив с собой подушку и одеяло. А потом еще и жаловался, что не выспался, нет ему дома покоя и отдыха. Несколько раз я носила сыночка к врачу. Доктор сказал, что дети, извлеченные с помощью щипцов, после трудных родов, бывают крикливыми и капризными, но это не болезнь, с моим сыном все в порядке. Другой врач предположил, что мальчик голоден, ему не хватает грудного молока. Он советовал мне прикармливать смесью.
Усталость, слабость, недосыпание, постоянный плач ребенка и, самое главное, одиночество – как же меня все это вымотало! С каждым днем становилось все хуже, а жаловаться никому я не смела. Я была твердо уверена: если Хамиду не интересен собственный дом, значит, в этом виновата я.
Уверенность совсем покинула меня. Я от всех шарахалась, прежние разочарования и поражения словно вновь обступили меня. Жизнь кончена, мир закрыт от меня, никогда уже не освободиться от бремени тяжких обязанностей. Ребенок плакал, и у меня невольно текли слезы.
Хамид не уделял внимания ни мне, ни малышу. Он был занят обычными своими делами. За четыре месяца я ни разу никуда не выходила, только показать ребенка врачу. Мать твердила: “У всех дети, но никто не сидит безвылазно дома, как ты.
Потом стало теплее, малыш немного подрос, и мне стало лучше. Вечно быть усталой и подавленной мне и самой надоело. И вот дивным майским днем я вернула себе право принимать решения. Я напомнила себе, что теперь я мать, на мне большая ответственность, и мне полагается быть сильной, стоять на ногах, растить ребенка в здоровой и счастливой обстановке. Одна эта мысль изменила все. Прихлынула радость жизни. И сынок словно бы почувствовал во мне эту перемену. Теперь он реже плакал, а иногда даже улыбался и тянулся ко мне ручками – и тогда я забывала обо всех огорчениях. Он по-прежнему почти не давал мне спать по ночам, но и к этому я привыкла. Теперь я могла часами сидеть и наблюдать за ним. Каждое его движение казалось мне исполненным глубокого смысла. Я как будто открыла для себя целый мир. Изо дня в день я набиралась сил, изо дня в день все больше любила свое дитя. Постепенно материнская любовь проникла во все поры моего тела. Я говорила себе: сегодня я люблю его настолько сильнее, чем вчера, что уж больше любить невозможно. И все же на следующий день я понимала, что он стал мне еще дороже. Мне уже не требовалось болтать с самой собой – я говорила с моим мальчиком и пела ему. По выражению его больших умненьких глаз я догадывалась, какие песни он предпочитает, а когда я пела ритмичную и бойкую песенку, он хлопал ладошами в лад. Каждый день я сажала его в коляску и везла гулять под старыми деревьями, вдоль соседних улиц и аллей. Ему нравились эти прогулки.
Фаати под любым предлогом вырывалась из дома и приходила потискать малыша. Школьный год закончился, и она порой оставалась ночевать. С ней мне было гораздо веселее. Возобновились и обеды по пятницам у свекров. Хотя Сиамак отнюдь не отличался приветливым нравом, ни к кому не шел на руки, семья Хамида горячо полюбила его и ни под каким видом не соглашалась пропускать эти встречи.
Самые трогательные, самые нежные отношения сложились у Сиамака с моим отцом. За два года после свадьбы отец едва ли три раза переступил порог моего нового дома, но теперь он каждую неделю, а то и дважды в неделю приходил к нам после закрытия магазина. Поначалу он выдумывал для этих визитов причину, приносил то молоко, то детское пюре. Но вскоре он понял, что предлоги не требуются: приходил, играл с Сиамаком и уходил.
Да, Сиамак придал моей жизни новые краски, новый аромат. Теперь я почти не чувствовала отсутствие мужа. День был занят – нужно было кормить сына, купать, петь ему. И он догадливо следил за тем, чтобы я ни на минутку от него не отвлекалась. Маленький проказник поглощал всю мою любовь, все внимание. Я совсем забросила школу, уроки, забыла про экзамены. Зато нас обоих очень увлекла неисчерпаемая игрушка – телевизор, купленный отцом Хамида в подарок лично Сиамаку.
Под конец лета мы отправились в путешествие вместе с родителями Хамида. Как приятно провести вместе целую неделю! В присутствии матери Хамид был безоружен – то-то он выдумывал тысячи отговорок, но ничего не помогло, пришлось ему ехать. Я впервые попала на берег Каспийского моря, волновалась, как малое дитя. Эта красота, буйство растительности и рокочущие морские волны – я была ошеломлена, покорена. Я могла часами сидеть на берегу, впитывая в себя эту красоту. И Сиамаку тоже понравилось находиться среди родственников, понравилось это место. Он все время забирался на руки к Хамиду, меня замечал, только если проголодается или устанет. Своими маленькими ручками он крепко сжимал руку отца, а бабушка с дедушкой были вне себя от счастья, когда видели их вот так вместе. Однажды мать Хамида с восторгом шепнула мне:
– Вот видишь! Теперь уже Хамид не отлепится от этого малыша и не будет уходить по своим делам. Роди ему поскорее второго! Благодарение Аллаху!
Хамид купил соломенную шляпу и старался укрыть ею белокожего Сиамака от солнца, но я сделалась цвета меди. Однажды я заметила, как Хамид перешептывается с матерью, оборачиваясь при этом и поглядывая на меня. Я съежилась. Чадру и даже платок я давно уже не носила, но по-прежнему одевалась очень тщательно. В тот день на мне было платье с коротким рукавом, довольно тонкое, с открытым вырезом. По сравнению с купальниками, в которые были одеты большинство женщин на пляже, это было еще очень скромно, однако мне и такое платье казалось чересчур откровенным. И я подумала: “Они меня осуждают, и по заслугам. Я забыла о скромности”. Позже, когда Хамид подошел ко мне, я с тревогой его спросила:
– О чем тебе говорила твоя матушка?
– Ни о чем!
– Как это ни о чем? Она говорила обо мне! Что я такое сделала, чем ее огорчила?
