Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса - Маргарет Джордж
– Он дорожил рыцарским гербом, дорожил этим шлемом. Отныне и вовеки он будет увенчивать сей каменный столп. Такова моя воля.
И, покоясь на вершине столпа, шлем Чарлза будет свидетелем того, как меня опустят в соседний склеп.
Нет-нет. Мне все еще не верилось… Я не мог пока постичь этого…
По знаку Кранмера могильщики выступили вперед, чтобы подкатить дроги к зияющей могиле. Плиты пола аккуратными рядами возвышались по ее краям, но взор притягивала глубокая темная бездна.
Кранмер дважды обошел вокруг гроба, окропляя его святой водой и окуривая ладаном. Смертное ложе Брэндона поблескивало росой в туманной дымке, как летнее утро.
Аккуратно и ловко гроб освободили от парадных украшений – бархатных покровов, знамен и цветов – и поставили у края дыры. Могильщики знали свое дело. Они действовали слаженно и сноровисто. Они знали, как пропустить веревки под гробом, не повредив сусального золота и герцогских гербов, и опустили его осторожно и мягко.
– «Всемогущий вечный Боже, обещавший в Сыне Своем прощение грехов и спасение от смерти вечной, укрепи нас Духом Своим Святым. Тебе, Господи, ведомы тайны сердец наших: не закрой милосердный слух Твой от молитвы нашей: но сохрани и избави нас, всесвятой Господи, вечный судия, от страданий в наш последний час, ибо любая смертная мука нисходит от Тебя».
Кранмер стоял на краю ужасной ямы.
– «Я в страхе и трепете перед грядущим днем гнева Божия, Судным днем. Тот день будет днем гнева, печали и напастей: день великого и высочайшего смятения. Избави меня, о Господи, от вечной смерти в тот Судный день: когда Гнев Божий сотрясет небо и землю».
А для Брэндона тот день настал. Ему уже выпало испытание, – должно быть, прямо сейчас он отбывал ниспосланные ему наказания. Возможно, корчась в агонии, кричал он в чистилище, моля о прекращении мучений, – пока мы, смертные, пребывая в крайнем невежестве, созерцали последнее пристанище его бренных останков.
– «Не введи нас во искушение, – монотонно бубнил Кранмер „Отче наш“, – но избави нас от лукавого, от адских врат… – Он окропил святой водой гробовую темницу, темную могильную келью. – Спаси, Господи, душу его. И да упокоится он с миром».
Вперед выступил почтенный могильщик и бросил в могилу лопату комковатой земли. Спустя мгновение снизу донесся гулкий отзвук.
– «Боже, Податель вечного милосердия и прощения! Смиренно молим Тебя о душе раба Твоего, Чарлза Брэндона, герцога Суффолка, коего ныне призвал Ты от мира сего, да не предашь ее во власть врага и не забудешь ее вовеки, но повелишь святым Твоим ангелам принять ее и ввести в райскую обитель, дабы веровавшая в Тебя и на Тебя уповавшая душа его не подверглась мучениям адовым, но получила вечное блаженство»[151].
Прекрасная молитва. Обнадеживающие слова. Но имел ли Брэндон подлинную связь с Господом? Мы никогда не говорили о его вере. И то была моя вина, мой грех, ибо я не поделился с ним светом Христа. Я нашел путь к Святому Духу, но скрывал его в собственной душе, и все наши разговоры сводились к обсуждению военных кампаний, любовных страданий и прочих мирских дел.
Я отправил Брэндона в ад, если только другая, более праведная душа не привела его к любви Христа. Ибо недостаточно одних рыцарских подвигов, если не содеяны они во славу Господа. А Брэндон совершал их ради земных владык.
Если ты нашел истину, но не поделился ею с ближним своим, то на тебе лежит смертный грех! О Господи!
«Прости меня, Чарлз! – взмолился я. – Я не знал… и я не всегда понимал, каким знанием обладаю. Даже сейчас я сомневаюсь в том… что есть истинный путь, а что есть посягательство на личную жизнь».
Кранмер стоял на краю могилы.
– «Поелику Богу Всемогущему в премудрости Своей угодно было призвать нашего дорогого брата к Себе из жизни сей, мы предаем его тело земле, из коей оно и было взято. Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху: в надежде на воскресение к жизни вечной во Христе Иисусе. Ибо Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших, и мы знаем, что Он и нас воскресит, и наши смертные тела станут подобны Его славному телу».
Домашние камергеры герцога вышли вперед, сломали свои жезлы и бросили их в яму, показывая, что их хозяин ушел навеки.
Могила была готова. Пора засыпать ее.
– Давайте теперь помолимся, как учил нас Христос, – заключил Кранмер, и все собравшиеся вторили ему, читая «Отче наш».
Выйдя из храма, мы прищурились, ослепленные сияющим солнечным светом. Мы по-прежнему живы; и осознание этого потрясало гораздо больше, чем противоречащая скорби яркость бытия. В церковном полумраке царила холодная скованность. Но снаружи тем временем жизнь била ключом. На нас набросились насекомые, дабы напиться нашей крови. Цветочные головки поникли от солнечного зноя; вчера вечером садовник забыл полить их. Обычная суета казалась святотатством. Но ее водоворот властно втягивал нас обратно.
Покинув церковь, люди разделились на небольшие группы и завели разговоры, стараясь выбирать фривольные темы. После похорон веселье необходимо, более того, я не сомневался, что большинство при первом же удобном случае поспешит исполнить супружеские обязанности. Некоторая разнузданность воспринималась почти как долг – или мятеж против смерти.
«Ты видишь: мы полны жизненных сил. И пока мы бодры и веселы, ты не сможешь забрать нас. Мы утверждаем наши права на жизнь. И ты, смерть, здесь не властна».
В большом зале Виндзорского дворца нас ожидал накрытый стол. Я заказал поварам ритуальные мясные пирожки, а из Кента доставили лучший эль. Традиционные поминальные булочки приготовил домашний пекарь Брэндона из поместья Уэстхорп. Он изрядно постарался, украсив каждый хлебец миниатюрным герцогским гербом.
– В честь моего господина, – сказал он, внеся в зал блюдо.
Должно быть, на их изготовление он потратил не один день.
– Честь ему воздают такие слуги, как вы, – заверил я его.
Поминальные булочки аккуратно лежали на великолепных золотых блюдах. Какое отношение к смерти имеет изысканный пир? Но живых положено кормить, даже если они того не заслужили.
Зал постепенно заполнялся, облаченные в траур особы спешили укрыться от палящего полдневного солнца. Постепенно выделились две фракции Тайного совета, собравшиеся вокруг центральных фигур – Эдварда Сеймура, графа Хартфорда, и Генри Говарда, графа Суррея, – вокруг этих центров притяжения, словно водовороты, медленно кружили черные плащи.
Возле Сеймура деловито топтались секретари Уильям Питри и Уильям Педжет; к ним с важным видом присоединился, разумеется, и Том Сеймур, не хватало только Джона Дадли, оставленного в Булони за командира.
Вокруг ступицы другого колеса, Генри Говарда, кружили
