Княгиня Ольга - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Хельги помог ей забраться в лодью. Подстелив пустой мешок, чтобы не пачкать платье, Пестрянка села на носу. Глядя на нее сейчас, никто не догадался бы, что еще полгода назад эта женщина не знала иного платья, кроме сотканной своими руками поневы и вершника: сейчас на ней была роскошная греческая далматика трехцветного шелка, белый шелковый убрус, греческое ожерелье из золотых петелек, соединяющих крупные жемчужины, а на очелье – золотые подвески тонкой булгарской работы. Гребцы то и дело поглядывали на нее, и в их взглядах отражалось восхищение и гордость за свою «королеву».
Дружина Хельги уже видела Сугдею, когда плыли в Самкрай, но в самом городе не были. Даже после Самкрая, с его сложенным из черепков холмом и стеной шириной в три избы, греческий город Сугдея поражал своим видом. Над бухтой-полумесяцем высилась исполинская гора черновато-серого камня; из того же камня высокие стены на известковом растворе ограждали гавань и часть горы. Пестрянка уже почти привыкла, что здесь, на южных морях во владениях греков и хазар, нет ни леса, ни деревянных стен из мощных бревен, к которым она привыкла дома. В лесных краях человек расчищал небольшое пространство и те же срубленные деревья ставил себе на службу: они занимали почти прежние места, только иным порядком. Здесь же леса не было, а каменные и глиняные постройки вырастали из той почвы, на которой стояли – каменистых сухих земель, скал. Здесь люди брали то, среди чего жили – глину и камень, как славяне брали дерево, придавая иной облик, заставляя служить себе.
– О чем ты так глубоко задумалась? – окликнул ее Хельги.
– В Самкрае дома строят из глины, здесь – из камня, – она подняла на него глаза. – Может, есть такие края, где люди делают себе дома из песка? Из льда?
– Посмотрим, – усмехнулся Хельги. – Края земли мы ведь еще не видели. Может, в Серкланде дома строят из шелка. И мы все это затеяли, чтобы проложить туда дорогу. Вот и посмотрим!
Пестрянка недоверчиво усмехнулась, но подумала: да, от Самкрая на восток лежит Серкланд, и в его существовании она теперь уже не сомневалась. Да есть ли у обитаемой земли какой-нибудь край?
Снизу стены на горе казались невысокими, и позади них можно было разглядеть каждую крытую глиняной черепицей крышу. Голая каменистая вершина упиралась в самое небо, и Пестрянка подумала было, что там должно быть святилище небесных богов – до них оттуда рукой подать. Но Хельги ей напомнил, что у греков всего один бог – по имени Кристус, и святилища его не обязательно устраиваются на горах.
– Там наверху есть церковь, – подтвердил Вермунд, взятый как толмач. – В ней крестился князь Бравлин, что первым из руси ходил набегом на Таврию. Очень давно, лет, может, двести, а может, триста назад. Он первым, еще задолго до Аскольда и Олега, прошел от Варяжского моря до Киева, первым отогнал от киевских гор хазар – а тогда-то они в полной силе были, – заключил с ними мир и пошел в союзе с ними грабить здешних греков. И весьма преуспел: взял большую добычу, разорил чуть ли не все побережья до самой Карши. Даже Сугдею взял приступом.
– Тут еще не было этой стены?
– Говорят, стена была, и ворота железные были. Десять дней бились, а все же изломали ворота железные…
– Разнесли железный тын… – невольно подхватила Пестрянка, мельком вспомнив старые сказки и даже Буру-бабу.
– И вот вошли русы в город, смотрят – церковь стоит. А там гроб святого Стефана, епископа здешнего. Взяли они с гроба покров шелковый, сосуды и светильники золотые. Как вдруг, рассказывают, сам Бравлин упал наземь и закричал: «Умираю! Огромный святой муж схватил меня и держит!» Лицо его обратилось назад, будто ему свернули шею, изо рта пошла пена, и все его люди увидели, что он и правда умирает. Хотя никто больше не видел, чтобы на него кто-то напал. Тогда люди Бравлина хотели поднять его и вынести, но он возразил: «Не трогайте меня, оставьте здесь, иначе этот огромный святой муж убьет меня немедленно! Пусть все войско выйдет из города». Его люди вывели из города все войско и вернули горожанам все взятое. Но и после того невидимый святой муж не отпустил Бравлина и потребовал, чтобы он крестился. Позвали священников и просили их окрестить Бравлина…
– А он так и лежал со свернутой шеей? – уточнила Пестрянка. – И еще разговаривал?
– Со свернутой шеей люди не разговаривают, я это точно знаю, – усмехнулся Хельги.
– Это было чудо Господне, которое сотворил Божьей силой святой Стефан, – пояснил Вермунд и продолжал: – И когда Бравлина окрестили, пена из его рта перестала идти, а лицо снова стало смотреть вперед, только шея, говорят, у него еще болела. Бравлин приказал освободить весь полон греческий и всем вернул отнятое добро, а его люди крестились вслед за ним. Только, как говорят, обращение его было притворное, от страха перед святым Стефаном, который мог его убить. Ибо не слышно, чтобы по возвращении дружины Бравлина в Киев там появились христиане… Вон греков самих корабли! – Вермунд показал на крупные суда у причалов гавани. – Видать, из Царьграда.
С кораблей сгружали множество амфор с вином и оливковым маслом, которое дальше продавали в каганат, в те области, где виноградников не возделывали.
Лодья прошла мимо каменных молов, защищавших корабли в бухте от бурь, а заодно и от врагов: Хельги показал Пестрянке на крепления огромной железной цепи, которую можно было протянуть между молами и запереть бухту.
– Как в Царьграде, так же Суд перекрывают, – кивнул Вермунд.
Нижний город начинался почти от самой воды. Будто стражи-великаны, Сугдею прикрывали две горы. Постройки карабкались от моря на более пологие склоны, а северные, более отвесные, служили крепостной стеной, выстроенной самими богами. Узкий проход – единственную возможность попасть в Нижний город со стороны суши – со времен греческого владычества перегораживала стена с башнями.
На пристани русов ждали люди от стратига, но уже без начальства: лишь малый воевода-кентарх с двумя десятками отроков.
– С вами должен быть епископ Никодим, – сказал кентарх, окидывая взглядом небольшую русскую дружину. – А вместо него вы привезли женщину!
– Шагай вперед, – дружелюбно предложил ему Хельги.
Фемное войско расположилось станом вне города, но прямо от пристани стало видно, что и в самой Сугдее очень много людей. Везде стояли повозки, заполненные мешками и амфорами, виднелись привязанные козы, усталые женщины, чумазые дети, куры в корзинах. Христиане Таврии бежали от наступающих хазар под защиту греческого стратига и
