Избранные произведения - Лайош Мештерхази
Они обогнули дом, пройдя прямо перед нами. Если бы мы протянули руки, то смахнули бы с их голов кивера с перьями. Мы прижались лицом к теплому толю и застыли, как статуи. Подождав, пока жандармы выйдут на шоссе и замрет шум их шагов, мы медленно, осторожно сползли на землю.
Вернулись к окну, постучали.
В ответ не слышно было ни звука. Мы снова постучали. Молчание. Продолжалось оно минут десять или четверть часа? Время тянулось медленно.
Мы стучали в окно каждые две-три минуты, сначала тихо, потом громко. Очень шуметь мы боялись, так как не знали, насколько близко стоит соседний дом. Но терпения не хватало. Что случилось? Заснули или только делают вид, что спят?
Наконец открылась дверь, и мы услышали снова шарканье босых ног, шуршание юбки. Наверняка знакомая уже нам хозяйка. Я пошел навстречу, на углу мы встретились.
— Добрый вечер! Нас прислал дядюшка Шани из Эстергома, — говорил я, торопясь и волнуясь.
— Знаю, — прошептала женщина в ответ. — Забегала моя невестка, на счастье, ушла перед самым приходом жандармов. Уходите отсюда быстрее, ради бога, уходите даже из окрестностей. Вас ищут, обшарили уже весь берег. Уходите, мой муж не знает, что вы здесь! К счастью, он крепко спит… Он не должен знать о вас! Тогда и вам конец и ему конец!
— Но ведь мы… но ведь… нам…
— Спешите, коли я говорю. Идите в горы, в лес! Сейчас будет светать, проснется деревня, спешите!
Она повернула к дому, потом вдруг, очевидно вспомнив, остановилась:
— К лодке и подходить не вздумайте! Следят за всем берегом.
Мы и так не рискнули бы идти к лодке. На добрых два метра была она от воды, потащили бы — наделали только шуму. К тому же на ней был замок и, конечно, не было весел.
Дом окутался мертвой тишиной. Мы стояли в отчаянии, не зная, что предпринять.
Слова женщины звучали в ушах: «Идите в горы, в лес!» Какой-то внутренний голос как бы тоже приказывал: «Торопитесь!» И действительно, через час-полтора рассветет. Осторожно ступая, мы направились к шоссе. Как только дошли до него, блеснула молния, потом второй раз, третий… В ее свете мы рассмотрели на краю деревни проселочную дорогу, которая вела в горы. Мы сделали несколько сот шагов, и вдруг дождь полил как из ведра. Сверкала молния, грохотал гром — началось прямо-таки светопреставление. Мы не могли решить, что же нам делать, куда идти. Усталые, измученные, опрометью бежали вперед, как загнанные звери. Лишь час назад мы говорили — только бы нам дойти, перебраться через Дунай, а на том берегу спать, спать, спать… Теперь снова мы должны были бежать, и неизвестно, как далеко. А частый дождь хлестал по нашим спинам.
Не знаю, сколько времени продолжалась буря, сколько времени мы шли. Я совершенно потерял чувство времени. Возможно, что прошло только полчаса, возможно, что два. Сквозь густые тучи еле брезжил рассвет. Дорога круто вела вверх. Мы поднялись на какой-то холм. С двух сторон темнел лес. Все труднее было идти вперед, потому что ноги скользили по размокшей глине, вода доходила до щиколоток. По-видимому, мы шли не по дороге, а по какому-то овражку, в который с гор стекали потоки воды.
Ливень начал стихать и перешел в мелко моросящий дождик. Вспышки молнии стали реже, удары грома тише. Теперь мы ощупью двигались в густом тумане, спотыкаясь о камни. Несколько раз по пояс проваливались в воду.
Идти дальше уже не было сил. Кое-как мы выкарабкались из овражка. Мой плащ совсем промок, куртка Белы была в несколько лучшем состоянии. Мы повесили куртку на ветви низкого деревца, сделав из нее небольшой навес, а мой пиджак постелили на землю.
Затем сели, прислонились спиной к дереву и тут же заснули. Мне приснилось, что Дунай покрылся льдом и что мы с Белой его переходим. Вот мы уже посередине, но лед под нами проваливается, и мы попадаем в ледяную воду, барахтаемся среди льдин. Холод пронизал меня до костей, и я проснулся.
Сколько времени прошло: целый день или всего несколько часов? Рассветало. Моросил дождик, дул холодный ветер, низко над нами, почти касаясь верхушек деревьев, проносились клочья облаков.
Мы встали и, хотя наше положение казалось безвыходным, принялись весело смеяться, такой забавный у нас был вид. С обоих в буквальном смысле слова лилась грязная вода, как из мокрого белья, когда его отжимают.
Мы стали прыгать, чтобы согреться. Если мы теперь не заболеем, то до конца своей жизни нам нечего опасаться воспаления легких!
Попробуй узнай нас теперь кто-нибудь! Особенно по описанию внешности!
В тюрьме мы брились каждую субботу, а уже подошла среда. Теперь мои волосы белые, а тогда они были черны, как вороново крыло, и такая же черная и густая щетина покрывала мое лицо. Бела тоже весь оброс.
Одежду нашу так облепила грязь, что установить ее цвет было совершенно невозможно.
Родная мать не узнала бы нас в ту пору, не говоря уж о тех, кому наша наружность была известна только по описанию в газете.
И все-таки надо было согласиться, что перемена нашей внешности, сделанная природой, теперь была никак не в нашу пользу. Потому что сегодня уже за сотню метров, завидев нас, каждый порядочный человек кричал бы: воры, бродяги, держите их! Поэтому теперь, конечно, самое лучшее ни с кем нам не встречаться, ничего ни у кого не спрашивать.
Наша кожаная сумка намокла, стала бесформенной. Кусок хлеба был таким, что годился только для свиней. Но мы и его съели. Мы были страшно голодны. Съели также и кусок сала, который у нас оставался.
А теперь куда идти?… Но сначала нам следовало установить, где же мы находимся. Не было ни солнца, ни тени, чтобы это определить. Когда ночью мы бежали по шоссе, удаляясь от Дуная, то держали курс на юг… Но как определить, где юг? Выйдя на дорогу, мы довольно быстро нашли наш вчерашний путь и побрели к опушке леса.
Какой длинной казалась нам дорога вчера ночью, а прошли мы так немного. И вот мы на опушке леса, у подножия горы. Под нами — пашня, на ней в такую ненастную погоду никого нет. Ниже виднелись трубы и дома Ньергешуйфалу. За селом в завесе мелко моросящего дождя — Дунай, граница. Дверь к свободе, которая перед нами захлопнулась!
— Куда идти?
— Мой брат работает в Татабанье, — промолвил Бела. — Пройдем туда через горы.
