Вдова Клико - Хелен Фрипп
— Жан-Реми, мне кажется, вы меня не понимаете…
Этот человек был таким надутым индюком, что не слышал никого кроме себя.
— Берите, и ни слова больше.
— Нет. Я не продаю виноградники. И вернулась в Реймс, чтобы управлять ими самостоятельно.
Взгляд Моэта затвердел.
— Продаете, продаете. Вы уже дали согласие и должны понимать, что порядочный человек назад не пятится. Тут вам не салонная игра, мадам, где можно закапризничать и передумать. Никогда виноградниками в Реймсе не управляла женщина. Так просто не бывает. Мне, конечно, не стоило предлагать вам лишнее: вы горды и в этом не нуждаетесь. Я выпишу вам чек на ту сумму, которую мы оговорили, чтобы никогда не возникала мысль, будто вы мне обязаны, — раз она вам так ненавистна. — Он подошел к письменному столу и поспешно выписал новый чек. — Возьмите. Я о ваших же интересах забочусь: я уже не буду так щедр, когда ваши виноградники прогорят и вам нечем будет платить работникам. Придется жить с долгами, которых вам никогда не выплатить. И своих несчастных родителей вы, падая, увлечете за собой.
— Не будет никаких драматических падений, как бы вам этого ни хотелось. И я не иду на попятный: я ведь говорила вам, что еще не приняла решения. Так вот, я его приняла: не продаю. И мои родители это решение полностью поддерживают.
— Это верно. Они не придерживались должных правил, когда вас воспитывали, — я уже имел возможность им это заметить. Неудивительно, что вы такая целеустремленная, но это не слишком подходящее качество для женщины! Но я дам вам еще время. До сих пор я защищал вас от слухов о вашем муже, но вам следует знать: говорят, что у Клико — дурная кровь. Может быть, я на это и ссылался раньше, в раздражении, но разговоры идут. Глупые предрассудки, но вы знаете этот город не хуже меня. Вести с вами дела никто не станет.
— Думать им больше не о чем! — отрезала она в запале. — Вам нет смысла ждать. У меня в крови виноградные лозы и ничего другого. Я им всем докажу, что они ошиблись.
Жан-Реми прищурился и несколько долгих секунд смотрел на Николь. Когда он заговорил снова, голос его звучал холодно:
— Это город вина, и он принадлежит мне. Когда вы потерпите крах, приходите, и я куплю у вас виноградники за ту малость, которую они тогда будут стоить. А тем временем я буду внимательно наблюдать за всеми глупостями, которые вы будете творить. В добрый путь.
Он зажег чек от пламени свечи и бросил пылающий лист в ее сторону. Бумага повисла в воздухе, подхваченная жаром, пеплом упала на пол между Николь и Моэ-том и рассыпалась.
Слава богу, что она попросила карету подождать. Только что она сделала своим врагом самого могущественного виноградаря Шампани, и нельзя было терять время попусту.
Все удалось организовать меньше чем за неделю. Ночь выдалась волшебная: чернильно-темная, усыпанная звездами, бархатная, с морозцем, покусывавшим за щеки и подгонявшим людей. Конюшни тонули в темноте, но лошади все-таки были в наглазниках, чтобы не пугались, пока Эмиль запрягал их в телеги — самых быстрых коней, которых сумела раздобыть Николь. Копыта у них были замотаны мешковиной, как было велено. «Отлично. Все идет как надо».
Она выскользнула в боковую дверь конюшни. Фонарь ей был не нужен: на пути к давильне и погребам Бузи она знала каждую ступеньку.
Бледные дорожки виноградников выступали на фоне темных лоз. Если бы кто-нибудь приблизился, его легко было бы заметить. Прямо впереди стояла деревушка — несколько домов вдоль дороги. Полно мест, где укрыться соглядатаю, но сельчане вряд ли проснутся. Эти люди предсказуемы, как закат и рассвет, и точно таким же природным ритмом определяется вся их жизнь.
В погребах при виде бутылок Николь успокоилась. Она помнила каждую — сосчитала и отметила их для сборщика налогов. Николь уже забыла, как много значат для нее эти неподвижные зеленые куколки, наполненные золотистой жидкостью, такой же нежной и недолговечной, как вылупляющиеся бабочки. Где закончится их путь? В сверкающем бальном зале в Москве? На тайном свидании любовников? На свадебном торжестве под деревьями у моря, где привкус соли обостряет чувства?
Николь провела руками по гладкому стеклу бутылок. Некоторым, как Франсуа, никогда не суждено будет достигнуть зрелости. В других уже развивается рак: осадок, ждущий момента испортить вино.
Пятьдесят тысяч бутылок, и все должны быть погружены в эту ночь под покровом темноты. Антуан, Клодина, Ксавье и Наташа паковали ящики со всей быстротой, на которую были способны.
Пробил час, и Николь подбежала к Ксавье:
— Не справимся.
— Сколько надо, столько и будем работать, — упрямо ответил тот. — Все должно получиться. Иначе нас обдерут как липку. Эти голландские таможенники под любым предлогом конфискуют вино и потащат в ближайший бордель спаивать своих девок, лить им в глотки, как помои. А теперь пойди кому-нибудь другому сядь на уши, пока я не сбился со счета и не запорол всю партию.
Он закрыл бутылки мешками, и запах кофейных зерен поплыл в воздухе, когда крышка ящика захлопнулась. Николь при свете огарка прочла надпись: «Cafe. Pays d’origine, Reunion»[38]
Французские вина таможня задерживала, но кофе пропускала.
— Прошу прощения, мадам!
Николь отступила в сторону, давая работнику возможность поставить ящик на приготовленную телегу. Рабочий этот был тощ подобно скелету, но тяжелый ящик ворочал как пустой.
Ксавье поднял фонарь, чтобы ему посветить.
— Урони только, и я тебя за яйца подвешу.
Человек добродушно улыбнулся.
— Я с ними осторожно, camarade[39], — сказал он, аккуратно ставя ящик на телегу.
Николь обернулась к Ксавье, обеспокоенная присутствием незнакомца:
— Ты не представил своего друга.
— Нам ведь нужны крепкие рабочие руки, а у мсье Шатле хоть вид и чахоточный, зато сил как у быка, — усмехнулся Ксавье. — Ты не волнуйся, я с ним в поле работал не один год. Разговаривает как хлыщ, зато работает как зверь. Он упакует и погрузит эту партию за то время, что другой успеет только отлить. Ты же просила меня найти кучера, которому можно доверять? — Он хлопнул работника по спине. — Чистое золото!
— К вашим услугам, — мсье Шатле поклонился. — Ксавье отвечает за всю стратегию, а я всего лишь исполнитель, и
