Ярослав Галан - Памфлеты
А за содеянное поступила и награда. Демяновича признают членом венгерской верхней палаты.
Приближается день разгрома гитлеровских сателлитов, в том числе и хортистской Венгрии. Часть напуганных ходом событий депутатов будапештского парламента требует заблаговременного выхода Венгрии из войны. Однако Демянович является заклятым салашистом, он призывает и дальше воевать во славу Гитлера и Ватикана. Как и подобает последовательному служителю унии, он основывает в Рахове салашистскую партию «мадьярске життя».
Такая преданность униатского духовенства фашизму не могла пройти незамеченной в Будапеште. Один из корреспондентов газеты «Уй мадьяршаг» забрёл к Демяновичу, и вот что он услышал от раховского ревнителя унии:
«С 1904 года я живу в Рахове. Я был счастлив, когда мне удалось известить господина полковника Унгера в том, что венгры могут спокойно прийти сюда, ибо их здесь ждёт не оружие, а уже приготовленная триумфальная арка… Прошу вас, господин редактор, не пишите слово «русин», а пишите — «рутен», ибо мы не русины, а рутены. Русин тот, кто в мыслях своих переходит границу, мы же, рутены, желаем навсегда остаться в этой нашей тысячелетней отчизне, и никакая мысль не в силах нас отвлечь… Большинству рутенов автономия не нужна. Ведь автономия означает отделение от государства, а мы, рутевы, признаём, что нам следовало бы стремиться к наибольшему единству с венгерским государством… Например, я после рождества постараюсь здесь организовать «МЕП» (фашистская партия. — Я. Г.). Мы полностью желаем слиться с мадьярством».
Как известно, желания Демяновича не сбылись, и этому кавалеру венгерского креста «Народной обороны» пришлось быть свидетелем краха всех своих надежд…
Другая униатская каналья — ужгородский священник Емерих Ортутай, настоятель Тегельнянской церкви, член ультрареакционной неовеягерской и пронемецкой партии «Христианских социалистов». Назначенный депутатом венгерского парламента, этот лакей в рясе, в 1943 году, во время страшного террора, когда Хорти пытался пулями и виселицами ликвидировать партизанское движение, когда десятки тысяч мужчин, женщин и детей Закарпатской Украины погибали в газовых камерах Освенцима, говорил с парламентской трибуны:
«То, что мы видим со стороны правительства в его отношении к нашим национальным меньшинствам, это такое большое проявление великодушия, так сказать, порыв венгерского духа, романтики, что в подкарпатском понимании мы привыкли говорить: «акции украинцев котируются выше, нежели акции мадьяров…» — мы не желаем ничего большего».
Третья фигура из униатского преступного мира, чипом поменьше, но равная в подлости, — церковный староста из Иршавского округа, кулак Григор Бенце. Он долгое время был главой бродиевского «ЛЗС», и за это Будапешт платил ему регулярно каждый месяц двести девяносто пять пенго. Когда хортистская нечисть ворвалась в Закарпатье, Бенцо становится платным советником военного коменданта и доносит, доносит, доносит… Результат «деятельности» Бенцо был таким, что за время оккупации мадьярами было замучено в Иршавском округе тысяча пятьсот тридцать пять патриотов. Правда, за эти преступления Бенце но дожидался, как словацкий монсиньор Тисо, кардинальской мантии, но и его заслуги перед фашизмом Ватикан сумел оценить, подарив ему папский орден «За веру»…
Ещё один из многочисленной шайки униатских каинов — священник соборной церкви в Ужгороде, Василь Пушкаш, 31 июня 1942 года, когда мадьярские палачи вывели во двор военной казармы по улице Дабрянского шесть присуждённых к смерти партизан (Планчака, Ленька, Винерова, Шембергера, Еснера и Шимковича), Пушкаш даже перед лицом смерти этих героев не постыдился выступить в роли помощника палача и произнёс речь, в которой всецело восхвалял «справедливый приговор».
ГРОЗДЬЯ ГНЕВА1944 год. Советская Армия победным маршем, как буря, движется на Запад и Юг. Её дивизии на спине врага переваливают через Карпатский хребет, и вот в улицы Ужгорода, Мукачева, Севлюша, Хуста и Рахова влетает неслыханный, невиданный ещё вихрь свободы. Венгерско-немецкая «цивильная» шваль бежит в панике, однако лишь немногим удаётся догнать разбитые гитлеровские войска. Не удалось этого сделать и большинству униатских тузов. Окопавшись в своих храмах и монастырях, они перепугались и приуныли в ожидании того, что будет дальше. Однако не пришлось долго ждать. Гарантированную советской Конституцией свободу вероисповедания они поняли по-своему, а достойное удивления великодушие советских властей отождествляли со слабостью.
И вот краткий перечень преступлений служителей церкви, порождённый предательством, и вот краткая история мерзости, имя которой — уния.
Наш народ — великий советский народ — ничего не забывает и ничего не прощает. Его волей, когда-то растерзанная врагами, украинская земля стала единым, неделимым государством, она «равная среди равных и вольная среди вольных» вошла в могучую братскую семью народов Союза Советских Социалистических Республик.
Тяжёлым и тернистым был путь к нашему счастью, политый кровью наших лучших людей, усеянный их костями. И именно поэтому мы должны беречь, как зеницу ока, наше счастье, счастье вольного творческого труда. Это наш священный долг перед нашими братьями и перед теми, которые придут после нас, чтобы продолжать наше великое дело, дело Ленина. Враг снова посягает на нашу страну, бессильная злоба обречённого толкает его на новые и новые провокации. Сгоряча он впрягает в свою колесницу наиболее тёмные силы и прежде всего те, которые имеют за собой долголетний опыт борьбы против народа. В этой упряжке врага очутилась униатская церковь, та самая церковь, которая с первого дня своего существования приносила жителям Закарпатской Украины лишь одно — тяжёлую, непоправимую и незабываемую кривду.
Советский народ — великодушный народ, но горе тому, кто злоупотребляет его великодушием. Руководители униатской церкви упрямо продолжают антинародные традиции своих проклятых предшественников. Что ж… Пусть они знают, что всё имеет свои границы — и великодушие парода. Сегодня мы говорим: довольно! Гроздья гнева созрели!
1948
Перевёл Г.Шипов
АПОСТОЛ ПРЕДАТЕЛЬСТВА
«Мы видим распятым на кресте все, чем мы владеем».
Такими словами встретил примас-кард пиал Венгрии Миндсенти аграрную реформу и закон о национализации тяжёлой промышленности в Венгрии. В декабре 1945 года, когда уже окончательно назрел вопрос о провозглашении Венгрии республикой, кардинал обращается к правительству с письмом, написанным в тоне ультиматума.
«Мне стало известно, что национальное собрание в ближайшем будущем имеет намерение поставить на повестку дня конституционные реформы и закон об объявлении республики. Если это соответствует действительности, тогда я, пользуясь государственным правом венгерских кардиналов, которое существовало на протяжении девятисот лет, выражаю свой протест».
Таким властным тоном разговаривали когда-то только абсолютные монархи со своими министрами. В 1945 году католический кардинал Йожеф Миндсенти намеревался разговаривать именно так с народным правительством. Что это — зазнайство? Мания величия?
Ни то, ни другое. Кардинал Миндсенти, примас Венгрии, архиепископ Эстергомский и прочая и прочая говорил здесь не только от своего собственного имени, от имени «обиженного» реформой владельца восьмисот двадцати пяти тысяч хольдов земли. Его устами говорила вчерашняя Венгрия, Венгрия знатных и необузданных феодалов, привыкших на костях и крови венгерского и других народов строить свою сомнительную славу и своё несомненное богатство.
В начале 1945 года Советская Армия освобождает Венгрию, и власть в этой стране переходит в руки народа. Реакция неистовствует, она пускается на авантюристические махинации, надеясь, что с помощью англо-саксонских протекционистов ей удастся восстановить феодальнобуржуазный строй. Однако все её соглашения заканчиваются, как правило, на скамье подсудимых. Подняться выше этой скамьи реакционным деятелям никак не удавалось: пробуждённый к жизни венгерский народ сметал их со своего пути.
Тогда на первом плане появляется Миндсенти. Чего не сделали гражданские диверсанты, то, как полагали недобитые реакционеры, сделает диверсант в епископской митре, которого поддерживает Ватикан, католическая церковь и вековые традиционные суеверия, которые словом помогут кардиналу овладеть настроениями и мыслями масс, а потом толкнуть эти массы против народного строя, против победившей народной демократии. Это была спекуляция большого масштаба.
И Миндсенти действует с каждым разом всё смелее и нахальнее. Он сыплет, будто из рукава, пастырскими листами, а его подвластные и сторонники зачитывают эти антигосударственные прокламации с амвонов, печатают их в католических газетах, распространяют в виде листовок, Ватикан передаёт их по радио. Малоизвестный ранее кардинал становится героем дня на страницах американской и английской прессы. Подбадриваемый похвалами Уолл-стрита и Ватикана, Миндсенти лезет с ногами на стол. Всякое мероприятие правительства наталкивается на живое препятствие в лице распоясавшегося кардинала.
