Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 1. Голубые мустанги
А несколько лет спустя Камилл оказался в городке, где была библиотека. Боже, какой хлам предлагали ему добрые, но необразованные библиотекарши! Но мальчик спрашивал Гомера, Данте, Шиллера, Гете. Когда в его руки попал двухтомник Байрона, он продлевал его полгода, а потом, страшно стесняясь, предложил за него милым библиотекаршам кем-то подаренную ему книгу "Сталь и шлак" - невыносимое чтиво для юноши, познавшему в далекой ссылке Гамсуна и Достоевского. Библиотекарши были безмерно рады - эта писанина была в те годы бестселлером. "Самая читающая страна" - да? И потом много лет Камилл не брал в руки книг советских писателей (кроме требуемых школьной программой, конечно), и уже в университетские годы однокурснику стоило немалых усилий убедить его хотя бы начать читать роман некоего не известного ему Дудинцева... Потом появился сборник "Литературная Москва. 1956 год"...
В жизни районного центра Чинабада назревали серьезные изменения. Здесь жило несколько десятков семей польских евреев, которые были где-то, кажется, в сороковом году, то ли высланы, то ли эвакуированы в Среднюю Азию. Уровень образованности этих людей был различный, но при том, что они быстро усвоили русский язык, они стали в условиях узбекистанской глубинки необходимыми для ведения разных бумажных дел людьми, занимая должности от конторских счетоводов до банковских бухгалтеров. Были среди них и медицинские работники, и инженеры, и парикмахеры, умеющие не только наголо обрить, но и сотворить какую-нибудь прическу. Но вот пришла из высоких инстанций команда отправлять всех польских евреев... Куда? Были слухи, что немалое число их были этапировано в арестантские лагеря... Но как бы то ни было, государственные учреждения и сфера обслуживания лишалась работников. После небольшой паузы в делопроизводстве (наверное, не только Чинабада) власти обратили внимание на неблагонадежных крымских татар, среди которых тоже были специалисты разного профиля, да и просто грамотно умевшие писать и читать по-русски люди. Вопреки первоначальной установке не допускать спецпереселенцев до государственной службы наших людей стали брать на инженерные должности, врачами, учителями, в бухгалтера.
Отец Камилла был востребован в райисполком. Оставался он на прежней должности Главного мельника, но ему придали заместителя, который занимался делами мельниц, отец же сидел в кабинете председателя районного совета в качестве помощника. Так как Главный в Кремле имел привычку работать по ночам, то и вся система партийной и советской работы была сориентирована на такой же режим. Афуз-заде сидел в исполкоме всю ночь и возвращался домой на рассвете. Он, беспартийный и недавний политзаключенный, был в курсе всех самых секретных указов и распоряжений советской власти. Конечно, это было злостным нарушением со стороны руководства района, но, воспользовавшись однажды консультациями отца, они уже не могли обходиться без него. Между прочим, два мерзких полковника, милицейский и чекистский начальники района, злобствовали по этому поводу и требовали прекратить допуск спецпереселенца к государственным делам, - но кормились-то эти полковники у районных властей! Однако через несколько лет эти полковнички отыгрались... И еще позже пришло время, когда оба этих мерзавца сдохли в советской же тюрьме, куда они попали за очень уж наглое взимание взяток. А Афуз-заде, его жена, его сыновья продолжали жить и бороться.
Прожили они в Чинабаде пять лет. Отца уважали и районные руководители и простые люди. В райисполкоме Афуз-заде фактически работал как советник председателя, присутствовал на заседаниях узкого круга руководителей района, где обсуждались политические вопросы, связанные с регулярно поступающими инструкциями или телефонограммами из областного центра и из республиканских учреждений. Во-первых, районным руководителям нужен был человек, хорошо знающий русский язык, а во-вторых, – историк и литературовед Афуз-заде великолепно знал теорию марксизма, мог сказать в каком томе Маркса или Ленина упоминается тот или иной вопрос. А малограмотным районным боссам нужны были консультации по господствующей идеологии. Кстати, Афуз-заде и Коран почти весь знал наизусть, хотя не был силен в арабском языке. Труды Маркса и Ленина он когда-то изучал не из-за того, что принимал марксистско-ленинскую доктрину, а по той причине, что позицию противника надо хорошо знать.
Чинабад был небольшим поселком, и все его обитатели были знакомы друг с другом хотя бы в лицо. Жители Чинабада видели, как скромен и приветлив со всеми Афуз-заде. Он хорошо знал узбекский язык и мог остановить поздоровавшегося с ним прохожего и завести с ним беседу. Очень скоро люди стали с почтением называть его "Домулла" - учитель, и сравнительно нестарого человека - ему тогда не было еще и сорока лет - чинабадские узбеки стали почитать за самого авторитетного и мудрого советчика в сложных ситуациях. Афуз-заде никому не отказывал в беседе, хотя сознавал свою ответственность как человека, слову которого верят, и нервничал, не будучи уверен в правильности всех своих советов. Но надо знать узбекскую глубинку середины сороковых годов, надо представлять себе несчастный древний народ, который веками жил по своим жизненным нормам и которому иноверцы навязывали нынче чуждые их пониманию, странные и даже греховные правила. Эти навязываемые правила не принимали во внимание обычную человеческую доброту, уважение друг к другу и почитание старших - все было оттеснено какими-то "нормами социалистического общежития".
В этих искривлениях человечности Афуз-заде разбирался, ибо сам был их жертвой. И со временем он понял, что вправе давать людям советы, помогающие им выбираться из лабиринта чиновничьих установлений или хотя бы не усугублять свое положение поисками рациональности и человечности в проникнувшем в их бытие большевистском абсурде.
Глава 15
Сначала мы умирали от болезней. Смерть непосредственно от голода как от истощения организма в летние месяцы могла придти к совсем уж немощным и неподвижным - ведь были колхозные огороды, сады, где можно было, хотя и под угрозой побоев, воровать овощи и фрукты. Можно было ловить рыбу в многочисленных озерцах, речках, даже в арыках - так мы и делали.
Голод заставлял людей есть не созревшие зеленые персики или зеленый виноград, если удавалось найти свисающие из-за забора ветки или лозу. И это приводило к поносам, к дизентерии, кончавшимся порой гибелью несчастного человека.
Хорошим подспорьем было собирание колосков на жнивье. Правда, на этом поприще приходилось конкурировать с местными жителями и, конечно, лучше было не попадаться на глаза кому-то из колхозного начальства.
Нужно сказать, что говоря о возможности прокормиться в летние месяцы, я имею в виду тех моих земляков, которые попали в благословенную Ферганскую долину, страну садов, виноградников и плодородных полей. Хуже было тем, кто попал в знаменитую Голодную степь - Мирзачуль.
Урожай в Узбекистане собирают рано. К сентябрю все зерновые, включая джугару и кукурузу, были убраны, местные бобовые тоже свезли по амбарам. На грядках в узбекских дворах еще зеленела ботва моркови и других корнеплодов, но то было во дворах. Украсть что-нибудь можно было только с колхозных плантаций, но на них после уборки зерновых и бобовых оставался - увы! - только хлопок.
Главной убивающей людей болезнью была малярия!
Вот как проходит приступ малярии, которую узбеки именуют "безгак". Сначала ощущается некая пустота под ложечкой, какой-то холодок по ходу пищевода. Если вы уже опытный малярик, а опыт подразумевает и использование информации, полученной у аборигенов, то получив первый сигнал вы берете большую пиалу, наливаете в нее катык (вид простокваши), насыпаете столовую ложку острого красного перца и заливаете все крутым кипятком. Эту взрывную смесь надо выпить. Между прочим, со временем напиток этот кажется очень приятным, и его пьют и вне связи с приступом малярии. Так вот, этот горячий жгучий настой таким образом действует на организм, что самая мерзкая фаза приступа проходит с меньшей амплитудой и оказывается короче. А фаза эта есть невыносимый озноб (за неимением более подходящего ощущения можно назвать это ознобом), когда человека трясет, будто бы он попал в резонанс с ультразвуком. Трясет каждую мышцу, каждый внутренний орган - это особенно противно. Зуб на зуб, как принято говорить, не попадает, но точнее будет сказать, что зубы выбивают частую дробь. Обычно человека в малярийном ознобе укрывают теплым одеялом, но это не помогает, трясучка не прекращается. Наконец, минут через двадцать - тридцать первая фаза подходит к концу, в течении трех - пяти минут амплитуда тряски постепенно уменьшается, и тело охватывает приятная теплота. Температура поднимается до сорока градусов и даже выше. Вот тут-то, наверное, и умирают те, кто слаб. Я всегда на этой фазе засыпал в приятном изнеможении. Просыпался я часов через пять, обессиленный. Но, пролежав часок другой, я вставал с постели, и еще через час чувствовал себя вполне здоровым. Я знавал узбеков, которые могли очухаться от приступа за более короткие сроки, чем приведенные в моем описании. Далее нужно сказать, что единичные приступы малярии мне не известны. После первого приступа на следующий день или через день наступает такой же второй, потом третий. У меня больше шести приступов подряд не бывало, и я относительно хорошо переносил их. Но обычно люди от частых приступов истощаются, и такого несчастного уже легкий ветерок шатает. Наши крымчане многие умирали от малярии...
