Наталья Павлищева - «Врата блаженства»
Движение Повелителя не может быть незаметным, султан еще только двинулся в сторону ворот Баб-ус-сааде, а евнухи уже бежали к кизляр-аге с сообщением об этом. Главный евнух должен встречать господина у входа…
Он встречал. На вопрос, как чувствует себя валиде, скромно потупил глаза:
– Валиде здорова и спала хорошо.
Говорил так, словно это его личная заслуга, но оказанная из любви к султану безо всякого ожидания награды…
– А Хуррем Султан и принц Селим?
– Хвала Аллаху!
Еще на входе Сулейман сделал знак, чтобы не оповещали о его появлении. Не хотелось обычной шумихи, ведь шел не выбирать новую наложницу на ночь, а проведать валиде. Но, уловив его настроение, кизляр-ага не стал предупреждать и Хафсу тоже.
Потому, когда в открывшуюся дверь протиснулся евнух с сообщением, что идет Повелитель, изображать болезнь было поздно, да Хафса и не собиралась. Да, чувствовала себя вчера плохо, потому что устала во время свадьбы, неудивительно, она часто прихварывает, сказываются годы волнений…
– Валиде… Позвольте узнать о вашем здоровье.
– Повелитель, как я рада видеть вас в добром здравии и хорошем настроении.
– Вчера я весь день провел у Ибрагим-паши и Хатидже. Кажется, они довольны друг другом.
Хафса была рада такому сообщению. Она принялась расспрашивать о том, как выглядит Хатидже, весела ли, как обращается с женой Ибрагим-паша…
Последнего вопроса Сулейман даже не понял. Как может обращаться с сестрой султана Ибрагим? Кто бы рискнул обижать Хатидже?
Когда он сказал, что глаза Хатидже светятся счастьем, на глазах валиде даже выступили слезы. Она хорошая мать и любила своих детей, какими бы взрослыми те ни были. А старший из детей и единственный сын Сулейман, а также младшая Хатидже были ее любимцами.
У Сулеймана действительно было хорошее настроение, он заботливо поинтересовался у присутствующей тут же Махидевран, как здоровье ее и Мустафы, как его занятия, понравились ли шехзаде выступления во время праздника. Махидевран была рада проявленному интересу, подробно рассказала о Мустафе, посетовала, что тот ушел к янычарам…
Все было хорошо, казалось, семья воссоединилась в прежнем составе, ведь когда-то они часто сидели именно в таком составе – Сулейман, тогда еще не Повелитель, а просто шехзаде, валиде и Махидевран, которая очень старалась быть как можно ближе к Хафсе, чтобы у нее видеть мужа. Тогда противостояние Махидевран и Гульфем еще не зашло далеко, а сама баш-кадина была стройной козочкой. Времена изменились, теперь все иначе…
– А Хасеки Хуррем, как она? Как маленький Селим, он похож на мать?
Валиде явно смутилась:
– Хуррем?.. Она здорова, и ваши дети тоже.
Что-то в ответе матери не понравилось Сулейману, он подозрительно поинтересовался:
– Вы видели Хуррем?
И тут валиде допустила ошибку:
– Да, она вполне здорова, вчера приходила проведать… Даже прибегала.
– А… вы внука?
– Пока не видела.
Он ничего не стал спрашивать дальше. По тому, как прятала глаза Махидевран, как почти с вызовом вскинула голову валиде, понял все: Хуррем одна, только с детьми и служанками, никто ее не проведал, не поинтересовался, как дела. Сама прибежала вчера, услышав, что валиде плохо себя чувствует, но потом никто не пришел к ней. Не нужно быть знатоком отношений в гареме, чтобы понять, как произошедшее, вернее, не произошедшее отразиться на Хуррем. Валиде пренебрегла тем, что она родила сына, следом за валиде будут пренебрегать и остальные. Сулейман не сомневался, что никто не посмел переступить порог покоев Хуррем, если этого не сделала Хафса.
– Эти внуки вас не интересуют, валиде? И внучка тоже?
– Повелитель, я сама была больна.
– Я знаю, – султан старался говорить как можно мягче, он любящий сын, по-настоящему любящий. И отец тоже. – Но сегодня вы здоровы? Почему вы не любите этих внуков, валиде?
Не дождавшись ответа, вдруг развернулся и молча вышел прочь. Хафса обиженно поджала губы. Снова эта Хуррем во всем виновата!
Валиде понимала, что это некрасиво, но поделать с собой ничего не могла, ну, не лежало сердце к этой зеленоглазой худышке и ее детям. Хафса любила Мустафу и умершего Махмуда, а детей Хуррем просто признавала своими внуками… Нет, она ничего не делала и не говорила против малышей, но не слишком жаловала их, возможно, просто потому, что еще слишком малы, в том возрасте, когда дети еще крикливы и мало что понимают. Валиде не желала признавать, что Мехмедик умен и быстро всему обучается, к тому же ему третий год – самый забавный возраст. Да и маленькая Михримах, которой два, тоже любопытная красивая девочка. Но Мехмед был пусть и не явной угрозой всеобщему любимцу Мустафе, к тому же он сын выскочки Хуррем, этим все сказано.
Но валиде понимала, что султан прав – сходить к Хуррем и внуку все же придется.
Она кивнула хезнедар-уста:
– Узнай, ушел ли Повелитель или еще в своей спальне?
Самира как-то странно пожала плечами:
– Повелитель из гарема не ушел, но он не в своей спальне.
– А где?
Где это мог быть султан без ведома матери? Куда смотрит кизляр-ага?!
– Он… Повелитель у Хуррем Султан.
– Что?!
Валиде вскочила и метнулась к двери. Снова нарушил все правила, сорок дней мужчине нельзя видеть родившую женщину, и младенца тоже, они некрасивы это время.
Но у двери остановилась, замерла, пытаясь понять, что ей делать. Несомненно, Сулейман отправился смотреть на сына и Хуррем, потому что она, валиде, этого не сделала. Хотелось проучить Хуррем, а наказала себя. Бежать следом за султаном глупо, не ходить значило почти наверняка вызвать недовольство сына.
Хафса решила, что стоит схватиться за сердце, но сделать этого не успела, вернулась только до середины комнаты, как дверь снова отворилась и в ней появился кизляр-ага. Валиде была готова почти наброситься на несчастного кастрата почти так, как когда-то Махидевран набросилась на Хуррем. Но даже сказать ничего не успела, следом за кизляр-агой евнух внес большую корзину, полную отборных фруктов.
– Повелитель просил передать вам с пожеланиями здоровья.
Кизляр-ага тоже отступал спиной, как все слуги, и глаз не поднимал, но никто не мог бы поклясться, что он не видит сквозь опущенные веки, да и спиной тоже. Отсутствие мужского достоинства у кизляр-аги с лихвой возмещалось умением видеть через стены и слышать даже движения паука в паутине.
Настроение было окончательно испорчено.
Хуррем никак не ожидала появления Сулеймана, она сидела на ковре, играя с малышами. Селим лежал в люльке, Абдулла просто таращил глазки, еще не понимая, что происходит, а Мехмед и Михримах пытались разгадать фокус с то пропадавшим, то появлявшимся маминым большим пальцем. Детский смех сливался со смехом Хуррем, они были счастливы даже так – изгоями в гареме. И Хуррем знала, что сделает все, чтобы защитить этих четверых малышей, сумеет обмануть кого угодно, даже перегрызть горло, если понадобится.
Уже прошло время полуденной молитвы, скоро первая из вечерних, если бы валиде хотела, то уже пришла бы проведать. Но валиде не шла, не заглядывали и остальные, гарем твердо знал неписаные правила.
Ну и что! – тряхнула золотыми волосами Хуррем, – нам не нужна валиде, мы и сами справимся. Плохо, что гулять с детьми нельзя, ей хотелось бы порезвиться с малышней на лужайке сада, но придется подождать.
Вдруг ее осенило: сорок дней взаперти, конечно, несладко, но кто сказал, что она должна сидеть в своих комнатах? В гареме нет мужчин, Повелитель в Топкапы, Ибрагим-паша с молодой женой у себя во дворце Ипподром, евнухи не в счет… Значит, в сад-то выходить она может? Нужно просто делать это, не привлекая внимания. Решив так завтра и поступить, Хуррем даже рассмеялась счастливым смехом.
Мехмед сообразил заглянуть за руку матери.
– Э, нет, так не пойдет! Не подглядывай.
– Там пальчик, – малыш ткнул в ладонь Хуррем.
Ответить она не успела, потому что открылась дверь и…
На пороге стоял Повелитель. В комнате замерли все, сама Хуррем безмолвно раскрыв рот. Произошло невиданное, султан снова нарушил правила, явившись в комнату к недавней роженице.
Первым опомнился Мехмед, мальчик бросился к Сулейману:
– Папа!
Повелитель подхватил своего любимца на руки. Следом подбежала Михримах, вцепилась в полу халата, закричала:
– Я!
Султан подхватил дочь второй рукой, счастливо рассмеялся:
– Рук не хватает.
Абдулла, перепуганный поднятым шумом, заплакал, его подхватить пришлось Хуррем. Но малыш тоже потянулся к отцу, он хоть и был совсем мал, но хорошо знал, что имеет право на этого бородатого человека в большущей чалме.
Хуррем шагнула к мужу как можно ближе, чтобы и Абдулла смог своими маленькими ручонками дотянуться до отцовской шеи. Конечно, обнять султана за шею тут же понадобилось Михримах и Мехмеду.
Сулейман стоял, облепленный тремя детьми, для которых он не Повелитель, не султан, а просто любимый отец, и старался сдержать слезы. В этом тоже была вся Хуррем – она внушала детям мысль о величии Повелителя, но старалась, чтобы они прежде всего видели в нем отца, родного и близкого человека, которого можно вот обнять за шею. Махидевран очень старалась, чтобы Мустафа видел в отце султана, которого предстоит заменить, чтобы учился у того величию и сдержанности. Сдержанность, конечно, хорошо, но как Сулейману с самого детства не хватало вот такой простой человеческой близости, нехитрой ласки, бескорыстной любви.
